@темы: рурэп захвачен калеками, Мои фики

@темы: Мысли

Цветы над черепами
персонажи: Федор\Андрей
рейтинг: NC-17
размер: 9.000 слов
саммари: Федор знал, что цветок отравлен, и все равно вдыхал сейчас его аромат. Сложно сопротивляться, когда Андрей так бесстыдно и безнадежно влюблен.
читать дальше
1

— Господи, Андрей, да хватит уже, — прошипел Федор, тщетно пытаясь столкнуть Андрея со своих коленей. — Угомонись! — рявкнул он.
Андрей, положив ему руки на плечи, печально посмотрел в глаза и, тяжело вздохнув, неуклюже слез с коленей. Перешагнул через низкий столик, заставленный стаканами и усыпанный крошками от чипсов и шелухой орешков, и сел в кресло напротив. Губы от обиды надул. Федор, понимая, что все смотрят на него, взмахнул руками, оправдываясь:
— Ну не люблю я обниматься! У кого хочешь спроси, тебе все скажут: даже Ника жалуется, что я ее мало тискаю, а уж ты…
— А меня ты вовсе не тискаешь, — траурно произнес Андрей и, тут же не выдержав, заржал.
Обстановка наконец разрядилась. В последний раз, пообещал себе Федор, в последний раз я набухиваюсь с ними на афтерпати. Сколько можно терпеть пьяного Андрея, следующего за ним, как тень — везде как приклеенный, ни минуты покоя, ни минуты отдыха от него. Раньше просто руки распускал, прижимался, обнимая за плечи, и трещал, какой же Федя хороший и как он Федю любит. А теперь и вовсе на колени сел, как любимая девушка… Все уже забыли, как Андрей полез к Феде, уронив со стола несколько звонких стаканов, и общались совсем о другом, Андрей выпрыгивал из штанов, лишь бы ему дали высказаться, а Федор разглаживал брюки там, где еще недавно чувствовал горячие бедра Андрея. Его раздражала манера Андрея лезть в личное пространство. Он ввинчивался штопором в объятия, и приходилось касаться его спины, он вис на шее и возбужденно говорил, что и мечтать не мог, что все так сложится, будто что-то особенное между ними происходило, он клал голову на плечо в автобусах и такси. От его щетины жгло щеки, потому что он норовил прижаться к лицу. Запах сигарет от его волос Федор помнил ярче, чем запах любимой женщины.
Федор раздраженно опрокинул стопку виски и не стал запивать. Постарался не накручивать себя, но так и тер горящие бедра, словно у него аллергия была на прикосновения Андрея, и слушал его захлебывающийся пьяный голос, резко выделяющийся на фоне остальных.

2

Андрей с утра был тихий, заспанный. Лежа на соседней кровати, возил пальцем по экрану смартфона. Вдруг улыбнулся. Федор, такой же сонный после вчерашнего концерта, полюбопытствовал, оторвавшись от созерцания фотографии Ники:
— Чего лыбишься? Мем смешной нашел?
Андрей быстро взглянул на него, и улыбка его стала иной, словно отрепетированной для других людей, а та, которую Федор подсмотрел украдкой, не предназначалась ни для кого.
— Нет. Переписку с тобой листал, искал… А, неважно. В общем, помнишь, я тебе демку прислал перед тем, как ты в Питер уехал?
— Ну.
Федор не помнил. Бессонные ночи, постоянные сборы, сомнения — а вдруг не выгорит? Все мысли только о переезде были, никак не о песнях Андрея.
— Ты ответил: “Ты мой любимый демон”, — процитировал Андрей.
— И что? — не понял Федор.
— Приятно быть любимым, а не одним из множества.
Федор собрался было пояснить, что Андрей давно уже не был для него безликим демоном из толпы поклонников, и изобретать велосипед не надо, но быстро передумал. Андрей смотрел на него тепло и, видимо, для него слова Федора имели смысла куда больше, чем Федор в них год назад вложил. Он даже не помнил, в ответ на что это написал. Объяснять сейчас Андрею, что он, скорее всего, послушал трек, дежурно восхитился и без задней мысли набрал сообщение, прежде чем отрубиться или побежать по делам, не было никакого желания.
— Тебе так хочется быть особенным, — сказал Федор.
Он заставил себя слезть с кровати и направился в ванную, захватив смартфон. За спиной тут же послышался шорох одеяла, шевеление, и Андрей, длинноногая дылда, нагнал его, резко обнял со спины.
— Я и есть особенный, — весело сказал Андрей, ничуть не обидевшись.
Федор, отдернувшись, толкнул его локтем под ребра и обернулся:
— Ты чокнутый!
— Не чокнутый, а счастливый.
Андрей беззаботно улыбался ему, не замечая раздражения Федора, и больше всего хотелось съездить ему по носу. Он нарочно злит? Нарочно лапает? Федор шумно выдохнул и, отвернувшись, шагнул в ванную, громко хлопнул дверью. Заперся на задвижку. Он закрыл глаза, опершись кулаками на раковину, и заставил себя считать до десяти. В голове скакала улыбка Андрея — трезвый ведь, а скалится как умалишенный, и опять лезет руками, куда не просили. Федор дотронулся до груди. Все еще горело от его ладоней, перехвативших поперек, от того, как бесстыдно прижался он сзади всем телом. Он делал все, чтобы Федор его точно заметил, чтобы взорвался от возмущения, от нарушения всех личных границ. Для чего? Чтобы схлопотать по морде?
Вдруг вспомнилось: ведь у влюбленных и у сумасшедших — такая лихорадка в голове… И что-то там было про фантазии. Точно, про то, что вымыслы подменяют им реальность. Федор открыл глаза, уставившись на свое отражение. Он сложил два и два. Впервые за все время, что Андрей строчил ему восхищенные комментарии, лез в реплаи твиттера, радостно рассказывал, как счастлив был, стоило Федору впервые фитануть… Федор сглотнул и помотал головой. Демон его раздери. Андрей глупо влюблен. Давно, видимо.
Стало все очевидно. Весь его топорный флирт. Комплименты и восторги. Тесные объятия и шепот в ухо. Неловко. Как скоро до него дойдет, что ловить нечего? Что случится первым: Андрей остынет или Федор сорвется на него?
Прислонив смартфон к зеркалу, Федор открыл фотографию, которую ночью прислала Ника. Он старался представлять ее. Только ее. Но все еще спиной ощущал, как вжался в него Андрей грудью, как спеленал объятиями, и как открыто он себя предлагал, и это… Нет, не сбивало с дрочки. Самое удивительное — совсем не сбивало. Он знал, что цветок отравлен, и все равно вдыхал сейчас его аромат.

3

Андрей пел в соседнем номере. Через тонкие стены доносился его голос, топот его ног — словно бы он пританцовывал. Федору стало стыдно. Еще вчера его обдало волной вины — после того, быстрого, глупого в общественном туалете… Он старался не вспоминать, но как из памяти вытравить прикосновения взвинченного Андрея, его ладони под футболкой, жаркий шепот в ухо: давай, мы быстро, я прямо сейчас кончу от того, что ты рядом, Федь…
Застонав, Федор спрятал лицо в ладонях. Рано или поздно придется выйти из номера, посмотреть в глаза Андрею и сделать вид, что ничего не случилось. Что он ничего не помнит.
Не помнит, как все-таки повелся на топорный флирт. Как захотел проверить. Ударил в голову алкоголь, и он почти не думал, только шел на звериных инстинктах — а как оно будет, насколько далеко Андрей готов зайти? Сейчас, наутро, Федор предпочел бы забыть, как улыбнулся Андрею, дотрагиваясь под столом до его ноги в ответ. Андрей, наивно поверив, просиял, уронил на пол вилку, нырнул за ней и провел ладонью по бедру Федора. И весь ужин он хлестал вино, смотрел только на Федора, шутил и ждал только его реакции. Это больше не раздражало — заводило, крутило на кончиках нервов. Вышли курить вдвоем — почему вдвоем, как так получилось?.. И Андрей положил голову на плечо, обнял за талию и прошептал, что здесь просторные сортиры. Романтика. А после добавил: у меня встал. Проинформировал. Их повлекло вдвоем, в голове билось: он же тупо смотрел на меня, даже не трогал, о чем он думал, у него ведь вон как крепко стоит… Руки Андрея проворно расстегивали ширинку, он терся о бедро членом, пришлось ладонью затыкать ему рот, чтобы не стонал.
Мы просто подрочили друг другу, уговаривал теперь себя Федор. Точнее, Андрей ему подрочил. Своими длинными ровными пальцами. Предварительно спрятав кольца в кулаке свободной руки. Подрочил так хорошо, что Федор спрятал лицо на его груди и едва сдержал громкий стон.
Андрей все пел в соседнем номере.
Зато теперь ясно, что он готов зайти как угодно далеко. Ясно, что его яд опьяняет, и хочется одновременно оттолкнуть его и сказать: дотронься. Повторять нельзя. Повторять — все равно что копать себе могилу, его не вывозишь, даже если он просто вертится где-то рядом, а если подпустить ближе — все, пиши пропало. Он сожрет со своей неумной любовью.
Пора уже позвать его на завтрак и хмуро пожаловаться на головную боль. Сказать, что вчера перебрал и весь вечер как в тумане. И сделать вид, что не замечаешь, как улыбка стекает с его лица.

4

Второй раз случился в гримерке, тоже по пьяни. Андрей криком выгнал всех, потребовав хотя бы пять минут тишины, имеет же он, черт возьми, право побыть в одиночестве после того, как отыграл концерт?! И все, впечатленные его воплем, потянулись прочь — желания звезды надо уважать, тем более что звезда еще успеет им вымотать все нервы, может, хоть в одиночестве посидит и немного успокоится… Федор тоже направился к двери, потому что сил никаких не было спорить и возмущаться, проще пойти к бару и попросить воды — алкоголя ему уже хватит… Но Андрей окликнул:
— Федя, погоди, ты-то куда?
Сразу же на запястье оказались его влажные горячие ладони, захлопнулась дверь, и они остались вдвоем в душной полутемной комнате. Федор обернулся, и Андрей порывисто обнял его, привычно устроив голову на плече. Федор даже привык. Положив ладонь Андрею на затылок, он пробормотал:
— Что опять с тобой не так?..
Андрей глубоко вдохнул и, чуть повернув голову, ткнулся губами в шею. От его дыхания мурашки побежали по коже. Федор окаменел, перестав гладить Андрея по волосам. По талии поползла рука, притискивая ближе, и объятия Андрея стали такими тесными, что бедром Федор ощутил его член.
Опять, пронеслось в голове. Он опять это делает. И если в прошлый раз можно было прикинуться, что так много выпил, что все забыл, то теперь не выйдет. Нужно оттолкнуть его и рявкнуть, что он слетел с катушек, за кого он вообще принимает Федора… Но горло будто петлей стянуло.
Как назло, тело реагировало на Андрея однозначно. Его бесстыдная влюбленность щекотала нервы и льстила, и прошлый раз мелькал в памяти вспышками по ночам, когда Федор оставался один в номере, но, черт побери, это попросту неправильно и нечестно… Андрей едва слышно простонал через сомкнутые губы, толкнувшись членом в бедро Федора. Сука, как же криво устроился, как в прошлый раз… Перемкнуло — Федор готов был поклясться, что его настигло на миг белое пятно, а уже в следующее мгновение он положил ладони Андрею на задницу и притянул его пахом к своему, Андрею пришлось согнуть колени. Он навалился всем весом, вдавливая в дверь, и опять потерся, только на этот раз — о член Федора. Андрей, со всхлипом втянув воздух, схватил за лицо, жарко зашептал, касаясь губ Федора своими:
— Федь, как ты хочешь? Хочешь, в рот возьму? Потрогай меня, пожалуйста, я умираю, как хочу, чтобы ты… Постоянно хочу, — выдохнул он, словно слетев с катушек, и поцеловал в губы.
Федор машинально отпрянул, но бежать было некуда — он стукнулся затылком о дверь, а Андрей, не заметив этого, целовал его, жмурясь от удовольствия, лез языком в рот, и его щетина кололась, ни на миг не позволяя представить, что Федора засасывает если не любимая девушка — то хотя бы просто девушка. Он не хотел целовать Андрея, не хотел терпеть его объятия, у него встал — но не на Андрея же, а только потому, что уже месяц ни с кем… Но вырваться, выпутаться не получилось. Андрей с головой ушел в поцелуй, в прикосновения, весь отдался чувству и моменту. Ничего не замечал.
В ушах звенел голос Андрея — потрогай меня, пожалуйста — и это, кажется, первый раз, когда он сказал “пожалуйста”... Федор положил руки ему на талию, пальцы — на голую кожу под майкой. Андрей, словно приняв это за разрешение, торопливо потянул свои штаны вниз, все так же целуя Федора, хоть тот почти и не отвечал. Одежда съехала по худым бедрам к коленям, и Андрей переключился на ширинку Федора пляшущими от возбуждения пальцами.
Это не остановить, подумал Федор. Только грубостью. Андрей так отчаянно хотел, что не замечал, как окаменел Федор, а Федора исступленное желание Андрея вмиг опьянило сильнее алкоголя, словно он получил безраздельную власть над этим упрямым и импульсивным человеком. Он, исхудавший, высокий и дерганный, завораживал в своей безудержной жажде любить.
Словно прыгая в холодную воду, Федор положил ладонь на член Андрея — через нижнее белье. Сопротивляться не смог. Андрей повлек его, закрутил в водоворот — и воля прогнулась под желания тела.
Андрей и не собирался ждать, пока Федор что-то предпримет. Он в мгновение ока разорвал поцелуй — от его щетины жгло лицо, горели губы — и опустился на колени, сдергивая одежду с Федора вниз. Он поднял взгляд, и рука сама потянулась к его русым волосам, чтобы пропустить их между пальцев, и что-то, похожее на нежность, стиснуло в груди. Андрей, огладив по бедру, торопливо взял в рот — и взор его затуманился. Член между его ярких губ смотрелся на удивление уместно. Словно так и должно быть. Зажмурившись, Андрей скользнул по стволу, пытаясь взять глубже, и тут же выпустил, закашлявшись. Из уголков глаз его сорвались слезы.
— Ты хоть сосал кому раньше? — не удержался Федор и, устыдившись своей бестактности — девушке бы он так никогда не сказал, — коснулся щеки Андрея.
Тот, вспыхнув, мотнул головой:
— Нет.
И, взяв рукой член Федора, опять попытался заглотить.
Энтузиазм сглаживал отсутствие техники, да и подрачивал Андрей замечательно, а рот, ну, что рот… Просто щекотно облизывал головку. Федор, прислонившись к двери, расслабился, забывшись, и, глубоко дыша, смотрел вниз. На ресницы Андрея. Порозовевшие скулы и красный кончик носа. Андрей, словно чувствуя его взгляд, то и дело вскидывал глаза, забываясь и выпуская член изо рта.
— Не отвлекайся, — наконец велел Федор и подтолкнул голову Андрея к паху.
Тот, просияв от удовольствия, удвоил усилия, и Федор сжал в кулак его волосы. Хотел отстранить в последний миг — а в результате кончил Андрею в рот.
Стало тихо, словно под крышкой гроба. Федор с бешено колотящимся сердцем никак не мог заставить себя открыть глаза. Лихорадка разом спала, и он понятия не имел, что будет дальше, как они с Андреем станут смотреть друг на друга… И в этой звенящей тишине Андрей громко сглотнул. Прижался лбом к бедру Федора и быстро-быстро довел себя до разрядки — он хоть удовольствие-то в этой спешке получил?..
Федор наклонился, пытаясь подтянуть штаны вверх. Кое-как надел их, и Андрей опять обнял его, обхватывая за талию. Так и не встал с колен. Федор стоял, оглушенный. Его до сих пор не накрыло ощущением неправильности, не переебало по хребту осознанием, что он трахал приятеля в рот, но уже понемногу накатывало. Он двинулся, намекая Андрею, что пора бы отлипнуть и сделать вид, что ничего не было.
— Ты прости за прошлый раз, — пробормотал Андрей, крепче обнимая за талию. — За то… в толчке рестика. Я просто очень сильно тебя.
Он то ли замолчал, то ли договорил совсем тихо — Федор не понял. И сделал вид, что ничего не услышал.

5

В дверь номера сначала коротко постучали. Потом — поскреблись. Потом послышался пьяный томный голос:
— Ну Федя… ну не будь девчонкой… Федя…
Федор, не включая света, тихо подошел к двери, прислушиваясь. Андрей, похоже, не поверил, что Федор спит, и топтался, ждал, пока ему откроют. Самоуверенность его поражала. Неужто всерьез рассчитывает, что после уродливой сцены, разыгравшейся возле барной стойки, он так запросто заслужит прощение? Нет уж, Федор достаточно ему прощал…
И все равно он остался, прислонившись плечом к дверному косяку. Стоял и пытался расслышать дыхание Андрея. Они провели бок о бок в туре столько времени, что почти сроднились — Федор беспокоился за него. Он все-таки не последняя мразь. Пусть ему и не нужны чувства Андрея и его попытки залезть в штаны, но и узнать, что Андрей накидался так, что умер под дверью, Федор не желал.
Ну да, опять напился — так ведь это происходит почти в каждом городе, трезвым Андрея никто давно уже не видел, он даже просыпается по утрам, кажется, навеселе, потому что те литры алкоголя, которые он поглощает, не успевают отфильтроваться из крови.
Ну да, кричал, что все его заебали и отказывался уходить из клуба, пока вся команда не ушла, оставив его на растерзание охранникам — а что еще делать? Вытащить без применения силы Андрея не представлялось возможным. Беседин так и поплелся за Андреем по каким-то забегаловкам, а Федор не выдержал и плюнул — не маленький, не потеряется на улицах. Только глаз так и не смог сомкнуть. Проверял, что постит Андрей в инстаграме — ничего, в твиттере — обычный пьяный бред, часть которого он сотрет наутро. Сообщений ему Андрей не присылал. А теперь посмотрите-ка — пришел мириться…
Федор меньше всего хотел оставаться наедине с пьяным и экзальтированным Андреем, но чувствовал, что не выдержит, у него же есть, в конце концов, сердце. Андрей сказал за дверью, наверняка догадавшись, что стены здесь бумажные, и каждое его слово слышно:
— Тогда я буду ждать тебя до утра. Здесь.
Кажется, сел на пол. Упрямства ему не занимать — заснет в коридоре… Федор открыл дверь на себя и опустил взгляд. Андрей, вытянув ноги, ждал его, прислонившись к стене. Тут же улыбнулся, стоило встретиться глазами с Федором.
— Заползай, — велел Федор и отступил в сторону, пропуская Андрея. — Руки только держи при себе, ясно?
Андрей, даже не встав на ноги, на четвереньках перебрался через порог и, сев на пятки, сказал:
— Так ведь я могу и без рук.
Прозвучало на удивление трезво.
Федор поморщился и закрыл дверь, пока Андрей, ладонями отталкиваясь от пола, пытался принять вертикальное положение. Не поворачиваясь к нему, Федор произнес:
— Не надо. Я не знаю, что на тебя тогда нашло. Даже не пытайся снова. Тебе понятно?
— О чем ты говоришь? — натурально удивился Андрей.
Федор все же посмотрел на него. Андрей, покачиваясь, пытался высвободить запястья из плена рукавов куртки. В темноте не различить было его глаз, но Федор не сомневался: Андрей все понял, просто не захотел соглашаться. Неделя почти прошла с того дурацкого недо-минета в гримерке. Чудом удавалось избежать компании Андрея. Скидывал с себя его руки, делал вид, что не замечает его попыток уединиться, его растерянных и расстроенных глаз. А что Федор должен был делать? Он любит свою девушку. Не Андрея. Его невозможно любить. То, что он поддался пару раз — ничего не значит.
— Ты знаешь, — хмуро ответил Федор. — Иди уже в ванную, от тебя как от пепельницы несет… Спать можешь в кресле лечь. Или на полу.
Андрей наконец выпутал руки и сбросил куртку. Ничего не сказав, поплелся в ванную и закрылся там, сразу включив воду.
Федор повторил себе: он не давал Андрею никаких поводов вешаться на шею. Четко выставлял границы. И влюбленность Андрея ему нахуй не вперлась.
Вдруг вспомнилось, как впервые полез к Андрею обниматься в избытке чувств — на третьем совместном концерте. А потом, спустя какое-то время, трогал его ногу своею под столом, будто одобряя нелепый флирт. Само собой ведь вышло… Он привык к Андрею, расслабился и перестал держать границы. Тактильность Андрея размыла его понятия о допустимых прикосновениях. Даже зная, что он отравит, Федор позволил цветку раскрыть бутон.
Затих шум воды. Медленно приоткрылась дверь — и Андрей вернулся в комнату. Наощупь двинулся к креслу. Федор повернул голову, едва различая силуэт в темноте. На кресле Андрей долго возился, то вытягивал ноги, то пытался свернуться в позу зародыша, и никак у него не получалось устроиться удобно. К тому же он был голый — единственный махровый халат, положенный постояльцам, Федор надел после душа сам. Бросил потом его на пол возле кровати — и так он так и валялся.
Андрей затих. Федор тихо позвал его:
— Ты как?
— Нормально, — ответил Андрей.
Тоски в его голосе было столько, что хоть ложкой ешь. Вздохнув, Федор сдался:
— Можешь занять половину кровати. Или иди к себе.
— К себе не хочу, — пробормотал Андрей. — Там минибар и все такое…
Он слез с кресла и осторожно подошел к кровати. Федор откатился в сторону, забрав с собой одеяло. Матрас спружинил под весом Андрея. Зашуршал халат — догадался все-таки поднять с пола и укрыться им… От его ровного дыхания и тепла тела, угадывавшегося совсем рядом, Федор расслабился. Потянуло в сон. И уже засыпая, он почувствовал, как Андрей положил ладонь ему на плечо, но ничего больше не позволил — только едва заметно касался, словно извиняясь, что ничего поделать с собой не может: нужно быть рядом, даже если трогать Федор его запретил.

6

Кризис благополучно прошел. Почти месяц пролетел — а Андрей больше ни разу не зажал его в гримерке и даже пьяным не распускал руки. Радоваться бы, но Федор с удивлением обнаружил в себе легкое разочарование — надо же, Андрей казался таким влюбленным, а стоило сказать ему остановиться, и он послушался. Федор зря считал его последним упрямцем. Он порой заглядывался, как Андрей целуется с очередной поклонницей или бросается в толпу, чтобы его облепили, но быстро отводил взгляд. Но его стена спокойствия разрушилась, когда в очередном городе оказалось: отель для них не забронировали, и ночевать им по сути негде. Пьяный Андрей, замерзая возле баула с мерчем, переступал с ноги на ногу, пока Беседин, матерясь себе под нос, искал на букинге варианты. Поблизости сдавали квартиру на сутки — туда стопы и направили. Толком не смотрели даже, что на фотках, намыться бы и выспаться, предыдущая ночь в дороге прошла… Федор первым залез в душ. Когда вышел, то увидел покрасневшего от злости Влада и Андрея, усевшегося перед ним на диване нога на ногу с невозмутимым видом.
Увидев Федора, вытиравшего голову полотенцем, Влад в сердцах бросил:
— Ну хоть ты ему скажи, Федь!
— Что? — устало спросил Федор.
— А то, — влез Андрей, — что Влад мало того что нихуя не делает, так еще и хату не смог найти нормальную, вот и пусть спит в коридоре, это не он на сцене пашет как лошадь.
— Не понял, — сказал Федор и зевнул.
— Нашу ебучую принцессу на горошине кровать не устраивает! — сказал Влад. — Как на вписке всемером на диване дрыхнуть в чужой блевоте — это нормально…
— Не было такого, — живо отреагировал Андрей, но ему не удалось сбить Влада с мысли:
— …а как ночь в чистой постели вдвоем с другом детства вальтом поспать — так все, оскорблен до глубины души…
Федя потер глаза. Устал так, что сил ругаться не осталось.
— Мы с Владом разложим диван, — сказал Федор, — а ты пиздуй куда хочешь.
Андрей молча встал, схватил рюкзак с пожитками и ушел в ванную.
Влад вполголоса жаловался, что Андрей оскотинился от синьки и дури, а раньше дружили нормально, ну да, он всегда был с прибабахом, но это даже забавляло, а теперь?.. Андрей вернулся чуть посвежевшим и долго рылся в чемодане, словно надеялся послушать, о чем будут говорить; но Влад, вымотанный ничуть не меньше их, попросил Федора найти второе одеяло и ушел мыться.
Андрей тут же выпрямился, оставив чемодан в покое, и посмотрел на Федора.
— Влад храпит. С ним вообще не заснешь.
— Спасибо, что предупредил, — отмахнулся Федор и обогнул Андрея, направившись к шкафу.
Тот тряхнул волосами, и на голые плечи Федору попали капли воды. Он подумал, что Андрей, будто стесняясь себя, почти всегда надевал футболку, голым по номеру не разгуливал. А может, живя с родителями, не привык даже к частичной наготе. Но ведь ему стыдиться нечего. Федор достал колючее одеяло и обернулся.
Андрей так и смотрел на него. Мокрые волосы он зачесал назад, открывая лоб, и так просто было смотреть ему в глаза, не натыкаясь взглядом на отросшую челку. Он приоткрыл рот, но, передумав, так ничего и не произнес.
Наверное, он хотел сказать: ложись со мной в кровать.
Но не стал, потому что Федор его отшил.
И пусть это были лишь домыслы, но Федор в них сейчас верил, глядя на Андрея, притихшего и робкого. На Андрея, который еще недавно скакал по сцене и спускался в слэм, тянулся к фанаткам, отворачивался и коротко обнимал Федора, словно прикосновение придавало ему сил.
— Я скучал по тебе, — сказал Федор, почти не узнавая свой голос.
Я скучал по твоей руке и рту, мысленно поправил себя Федор. Твоя зависимость оказалась заразительна и перекинулась на меня. Ты снился ночами в душном номере, заставляя просыпаться со стояком. Добился все-таки своего.
— Ты же сам… — Андрей осекся, передумав возражать. И правильно. Иначе нечего рассчитывать на примирение. — Я тоже. Ты не представляешь, как сильно.
И хоть он держал в узде свои слова и говорил спокойно, Федор заметил, как расширились зрачки Андрея. Он выпустил из рук одеяло и, перешагнув его, дотронулся до лица Андрея кончиками пальцев, до его шеи. Ощутил, как быстро бьется пульс на сонной артерии. Андрей прикрыл глаза, ресницы его дрогнули. Захотелось сейчас же надавить ему на плечи, заставить опуститься на колени, и Федор не сомневался: Андрей тут же рухнет и возьмет в рот. Ему ведь так хочется. Может быть, он даже заслужил. Не так уж плохо вел себя в последнее время.
И, кто знает, это могло бы быть даже самым правильным. Сразу обозначить их отношения: просто секс. Но что-то не позволило Федору разрушить воздушные замки Андрея, от его легкого дыхания, чуть приоткрытых губ, готовых к поцелую, свело в груди.
И Федор потянулся к нему с поцелуем, потому что не было ничего более естественного, чем поцеловать его словно после долгой разлуки. Андрей растаял — тут же обволок горячими руками, прижался вплотную и наклонил голову, чтобы целоваться удобнее, он так запросто поддался, что Федору вскружило голову.
— Пустишь к себе в кровать? — прошептал Федор.
— Мог бы не спрашивать.
Они старались тихо, в комнате за закрытой дверью, чтобы Влад из зала не услышал, но кровать скрипела, стоило на ней повернуться. Андрей распластался морской звездой, затягивая на себя. От его волос пахло шампунем и куревом. И пока Федор, зарывшись носом в мягкие пряди, пытался надышаться им, Андрей укусил его за шею, оттянув кожу зубами. Федор дернулся — все же будет видно на фотках, а их обязательно посмотрит Ника, и как он станет оправдываться?.. Но Андрей уже зализывал место укуса, словно извиняясь. Федор перекатился на спину — кошмарный скрип саккомпанировал ему — и насмешливо спросил, пытаясь истребить тупую, никчемную нежность:
— Научился сосать?
Андрей толкнул его в плечо и шепнул в ответ:
— Пошел ты.
Но он нырнул вниз, спрятался под одеяло между ног Федора, и его горячее дыхание коснулось кожи. С прошлого раза ничего не изменилось, он был все так же старателен, но бесталанен. Федора это устраивало. Он откинул одеяло в сторону, положил ладонь на затылок Андрея, чтобы ощущать мерные движения его головы. В кромешной темноте ничего не было видно, и Федору остались только ощущения. Крепкий кулак Андрея и его губы, оттягивающие тонкую кожу. Язык да изредка кромка зубов. И его мягкие, почти высохшие волосы под ладонью. Федор невольно подался бедрами вперед, шумно вздохнув, и Андрей ускорился, потерял аккуратность.
Видеть бы его. Как тогда, в гримерке. Чтобы ловить его преданный взгляд. Чтобы замечать, как сильно он старается, как хочет, чтобы Федору понравилось. И как забывает о себе, растворяясь в чужом удовольствии. Федор сжал его волосы и, почти не контролируя себя, притянул ближе, только в последний миг почувствовал едва уловимое сопротивление — и отпустил, снова кончая Андрею в рот. Расслабившись, раскинул руки в стороны, глубоко дыша, прислушиваясь.
Проглотил. Господи, он опять проглотил. Мог бы сплюнуть. Федор бы на его месте точно сплюнул.
Андрей подтянулся вверх, лег тяжестью на грудь, и Федор нашел его губы, толкнул их языком и сплелся с ним, обхватил обеими руками обнаженное тело, вылизал изнутри его рот, за кромкой зубов, нёбо, его язык. Совсем необязательно. Он не собирался целоваться. Но ему нужно было ощутить, как отдается Андрей, как позволяет победить, вертеть его, как захочется. Андрей извозился, тычась твердым членом в живот и бедра, в пах. Его ладони скользили по бокам и плечам, но Федор держал его крепко, не позволяя отстраниться. Поймал ноги и прижал их к кровати голенями. Андрей замер на миг, вытянувшись напряженной струной.
Ты не представляешь, как сильно, прозвучал его голос в голове.
Кажется, представляю.
Федор подтолкнул его в сторону, перекатился на бок сам.
— Ляг ко мне спиной.
Андрей с готовностью подчинился. Прижавшись к нему грудью, Федор положил ладонь на его член, вторую подсунул под голову, и касаясь губами его шеи, начал — неторопливо, как себе, хоть Андрей и возился, пытался перехватить инициативу, хотел скорее. Нет, не дергайся, ты же мечтал, чтобы я тебя коснулся, и будет, как я скажу. Федор вовсе перестал двигаться, только удерживал член Андрея в руке. Андрей весь подрагивал, но ждал. Федор согрел дыханием его шею, колючий подбородок. Андрей все-таки не выдержал: выгнулся в пояснице, потершись задницей о Федора, и толкнулся ему в ладонь.
— Федь… — выдохнул он, завел руку назад, чтобы притянуть к себе.
Скользнув ладонью по его члену вверх-вниз, вверх-вниз, с оттяжкой,Федор прошептал, прижавшись к его уху:
— Попроси.
Андрей простонал. Пришлось закрыть рукой ему рот. Он тут же провел языком по ладони, толкнулся кончиком между пальцами, сжал запястье обеими руками. Зашептал, отталкивая руку Федора ото рта:
— Федя, я весь извелся, как тебя ждал. Федя. Пожалуйста. Мне уже больно. Мне надо. Федор…
Словно одно имя доставляло ему удовольствие, Андрей шептал его, повторял едва слышно. Федор, опершись на локоть, навис над ним, вновь целуя, и сжалился, ускорил темп. Андрей толкался ему в кулак, по всей комнате разносились их вдохи, все звуки, но Федор ничего не мог поделать, пусть даже Влад все слышал и прекрасно представлял, чем они занимались, остановиться сейчас было невозможно, только не сейчас, когда Андрей в поцелуй шептал его имя, когда его бедра задрожали, и вдруг — он замер, весь выломавшись, вжавшись спиной в Федора.
Они лежали, оглушенные друг другом. Потом Андрей завозился, устроился на плече Федора, обняв его. Федор натянул одеяло им на плечи. Андрей дышал спокойно. Соскальзывал в сон. И Федор — следом за ним, удивляясь, что его наконец перестали выводить из себя объятия Андрея. Удивляясь, что так легко впустил его снова в свою постель. Все границы, которые он так старательно выставлял, рухнули. Андрей все-таки сломил его. Андрей ухитрился сделать так, что Федор зациклился на нем, думал о нем каждую ночь, и в итоге сам приполз к нему с поцелуем и просьбой дотронуться.

7

Тур закончился. В голове не укладывалось, что завтра не надо бежать на поезд, подскакивать на кочках в ночном переезде по трассе, просыпаться от электрического света и тащиться с паспортом в зубах на стойку регистрации. Федор наконец спал в своей кровати, со своей девушкой, и постепенно успокаивался: все, он дома.
Андрей писал ему каждый день. Жаловался на навалившиеся со всех сторон долги в универе, заверял, что диплом все равно получит, потому что ему идут навстречу, делился, что с ума сходит от духоты. Сообщения от него копились, порой их было по десять штук, когда Федор только просыпался, и постепенно он стал пролистывать их, почти не читая.
Андрею словно и не нужна была ответная реакция. Он продолжал писать. Обещал, что скоро переедет в Питер. Присылал ссылки на квартиры. К последней из ссылок добавил профили девчонок, которые станут его соседками. Время бежало. Федор писал альбом, Андрей писал ему слова.
Ты встретишь меня?
На это точно нужно было ответить. Федор долго смотрел на сообщение Андрея, раздумывая. Конечно, должен ответить он. Любой бы на его месте встретил друга в аэропорте и подвез до квартиры, угол в которой он снял вслепую.
Но Федор не был любым. Они трахались. Они ебались почти весь тур, и он до сих пор иногда закрывал глаза и видел Андрея, самозабвенно отсасывающего ему, а не свою любимую. Они словно с ума сошли и потеряли всякий стыд, им не было дела до Беседина, который, конечно же, все сразу понял и тактично промолчал. Они дотрагивались друг до друга в гримерке перед выступлениями, и Андрей вылетал на сцену в эйфории, а ночью или утром стонал от того, как касался его Федор, и приходилось класть ему на лицо подушку, чтобы хоть как-то заглушить.
Все это осталось позади, словно было горячечным сном. И теперь, когда Андрей наконец переедет и будет жить совсем рядом, будет звать его в бары и приходить в гости, резко накрыла реальность того, что происходило между ними.
Время шло. Андрей прислал вопросительный знак.
— Что не отвечаешь? — спросила Ника, проходя мимо. Положила ладонь на плечо и чмокнула в макушку. — Он забавный.
— Да уж, обхохочешься, — пробормотал Федя и написал Андрею: какой рейс?
Спустя пару недель он, дождавшись сообщения от Андрея, заехал на территорию аэропорта. Андрей уже стоял на улице, вытянул шею, выглядывая нужную машину. Федор, припарковавшись, махнул ему рукой, и Андрей, мгновенно выделив его взглядом среди таксистов и встречающих, подхватил несуразно огромный баул, как пушинку, и пошагал к нему.
Федор, обойдя машину, открыл багажник, заговорил:
— Бросай сюда, и поехали, тут пять минут бесплатная парковка…
Андрей грохнул свой баул под ноги, и руки его привычно оказались на шее, он прижался грудью, глубоко втянул воздух и выпалил:
— Я тыщу лет тебя не видел. Федь, я так скучал.
В его голосе не было ни капли обиды за то, что Федор оставлял почти все его сообщения без ответа. Что ни разу не написал сам, не спросил, как дела. Что даже не предложил помощи в поиске комнаты. Что несколько месяцев делал вид, будто они незнакомы.
Федор одеревеневшей рукой обнял его за талию.
Вдвоем они закинули баул в багажник. Андрей плюхнулся в машину, громко хлопнув дверью, и затрещал, как его все это время изводила мать, уверенная, что он сторчится в Питере, как он защитил диплом и получил свой вкладыш с гордыми троечками, как сосед в самолете снял обувь с носками и шевелил пальцами ног весь полет… Федор слушал его, дурея от пустословия. Ему стало тошно. Он так долго пытался выбросить Андрея из головы, а просыпался со стояком и ускользающим сном, где Андрей, изнывая, умолял дотронуться до него. Игнорировал его жажду общения в надежде, что до Андрея наконец дойдет: между ними ничего нет, они так, напарники, приятели, а Андрей никак не желал поднять с пола чувство собственного достоинства. И вот теперь он вез Андрея в съемную конуру, и ладонь Андрея то и дело оказывалась поверх его руки, лежащей на ручке коробки передач.
— Замолчи, — прервал Андрея Федор.
— Кирилл здорово мне помог с этой комнатой, сам бы я так и искал до сих пор, — болтал Андрей.
Федор скинул его ладонь со своей руки, переключил на пятую, прибавляя газа, и повторил:
— Ты можешь помолчать? У меня уже голова трещит.
Он быстро кинул взгляд на Андрея. Тот смотрел на него не отрываясь. Федор переключился на дорогу.
— Федь… Что случилось? — И тут же, без перехода, съерничал: — Вероника не дает?
— Не смей ее имя произносить своим паршивым ртом, — процедил Федор.
— Странно, раньше мой рот паршивым не считал…
Федор выдохнул. По его бедру скользнула ладонь. Он хотел было оттолкнуть руку Андрея, но все тело прошило мурашками. Так остро вспомнилось все, что захотелось завыть. Андрей медленно повел ладонью от колена вверх, цепко сжимая, и тихо заговорил:
— Если не хочешь меня знать — так и скажи. Если ты через силу со мной ебался.
Его ладонь подобралась к паху. От несоразмерности раздражителя и реакции крыло. Его так не вставляло от минета девушки, как от руки Андрея, просто лежащей поверх ширинки. Звенело в ушах от возбуждения, от нестерпимой жажды, чтобы снова — именно с ним — с ядовитым диким цветком, от которого одна только боль.
— Хочу, — одними губами произнес Федор. Резковато затормозил на светофоре.
— Не слышу. Так же, как не слышал и не видел ответа на мои сообщения.
— Не делай мне мозг, а? — взвился Федор, с трудом вырываясь из морока от близости Андрея. — То, что мы по пьяни подрочили друг другу, вовсе не значит…
Сзади засигналили. Федор, выругавшись, торопливо тронулся.
— Хочешь посмотреть мою комнату? — буднично спросил Андрей, убирая руку.
— Давай, — нехотя сказал Федор.
Вряд ли только его символическое согласие искупит вспышку гнева и оскорбления. Господи, Андрей просто рассказывал, что с ним происходило в последнее время, надо было молча пропустить все мимо ушей, и не пришлось бы теперь ехать в этой натянутой тишине.
Дом располагался не так уж далеко от центра, меньше часа на машине. Федор вытащил баул из багажника, пока Андрей глазел на облупившийся фасад. Они затащили сумку на третий этаж мимо расписанных маркерами и баллончиком стен, по заплеванной лестнице, по углам валялись окурки.
— У меня подъезд получше, — заметил Федор.
Андрей посмотрел на него и пожал плечами:
— В Красе хуже.
Он долго жал на кнопку звонка. Потом закрутилось: открыли сразу две девчонки, едва совершеннолетние по виду, с цветными волосами, засветились вроде искренние улыбки, сверкнули торжественно переданные ключи. Федор вместе с Андреем посмотрел на кухню, где, несомненно, ставились солями и спивались, и грязную ванную. Наконец он оказался в комнате, и Андрей закрыл дверь, выдохнув. Он огляделся. С окна едва пробивался свет, зато кровать в углу стояла приличная.
— Хорошо, — улыбнулся Андрей и посмотрел на Федора.
— Уверен?
Андрей кивнул.
— Ну, я пошел? — не то сказал, не то спросил Федор.
Андрей лишь дернул плечом — мол, сам решай. Он стоял напротив окна, и тень лежала на его лице. Он стянул куртку и сбросил ее на пол. Всколыхнулись воспоминания-ощущения ярко, словно только вчера Федор сам срывал с него одежду, чтобы впиться губами в голую кожу, чтобы укусом проверить его на прочность, а Андрей почти вскрикивал, и в ответ только ласково касался тела. Загорелось внутри мгновенно. Федор потянулся к нему, взял за руки и поднял к нему голову. Закрыл глаза. Дыхание Андрея он чувствовал, как свое собственное. Пара миллиметров — и они столкнутся губами.
Андрей его пощадил. Или не задумывался ни о чем подобном, а попросту поддался желаниям. Он схватил Федора за лицо руками, впился в его губы своими, целуя так жадно, как не было даже в первый раз. Сталкиваясь зубами, он отчаянно целовался, лез языком в рот, и от влажного неаккуратного поцелуя Федора плавило и вело. Он стиснул талию Андрея пальцами, полез под майку, ища голой кожи. Пропустил, когда Андрей взял верх, и опомнился, только когда врезался лопатками в стену. Всем весом Андрей навалился ему на грудь. На него встал, до одури хотелось его сейчас и здесь. Федор торопливо расстегивал его ширинку, тянул вниз одежду, пока Андрей вылизывал его шею — аккуратно, чтобы не оставить следов.
До кровати не добрались. Федор сполз спиной по стене, и Андрей оседлал его бедра. Федор уткнулся лицом ему в грудь, глубоко вдохнул — горько от пота, хорошо запредельно. Андрей обхватил его член, прижался губами к виску, зашептал:
— Я ночами не спал. Хотел тебя. А ты игнорил.
Федор положил руки на его поясницу. Погладил по спине. Размазывало от мерных движений Андрея, хотелось целовать его — пора уже признаться себе, что их секс перерос механическое удовлетворение, и любить его сложно, разделять его зависимость больно, но иначе — как иначе?
— Я не хочу… не хотел этого, — выдохнул Федор. Андрей замедлил движения. Дрогнул. — У меня есть…
Андрей закрыл рот ему ладонью, не дав сорваться чужому имени, и Федор благодарно к ней приник.
— Мне плевать, — сказал Андрей, медленно проводя кулаком по его члену. — Я уже люблю за двоих.
Уходить в этот раз от него было тяжело из-за огромного чувства вины. В груди раскрылись шипы, Андрей ранил его, заронив семена дикого цветка, Андрей вспарывал его насквозь.

8

В очередной раз Андрей приехал к нему, чтобы записать голос — из его будки, как бы он ни старался, звук получался грязный. Он, разуваясь, с улыбкой спросил, как и десятки раз до этого:
— Один?
Федор кивнул. Андрей скинул кроссовки и сразу же приник к нему с поцелуем, притерся всем телом знакомо и тепло, и Федор принял его в объятия, чувствуя, как сгорает. Потянулся к двери, чтобы закрыть на ключ.
— Хватит, — попытался отпихнуть его Федор. — Сначала работа…
Но Андрей с легкостью преодолел его напускное сопротивление, подтолкнул его к дивану. Прошептал:
— Я чистый.
Федор перевернул его на спину, полез ему под одежду, торопливо сдернул джинсы. Его перекручивало от стонов Андрея, стоило только дотронуться до его члена кончиком языка, еще даже ничего не сделать — а уже ловить его руки, норовящие притянуть лицом к паху. В его конуре это все просто невозможно, он чересчур громкий, а дома, пока никого нет… Федор взял у него в рот, крепко вогнав пальцы в его бедра. Андрей весь волной дрожи содрогнулся, раз за разом повторяя “Федя, Федя, Федя”, как молитву из одного-единственного слова. Все его мышцы вибрировали, пока он кончал, и Федор всегда успевал отстраниться, чтобы не глотать.
Андрей любил его больше. Принимал все.
Потом долго пытался восстановить сбитое дыхание, чтобы записать голос для нового трека. Потом — выходил курить в подъезд, возвращался пропахший дымом, и кидало воспоминаниями в тур, где он еще и беспробудно пьян был. Федор ждал возвращения Ники с минуты на минуту, нервно смотрел в зеркало — нет, Андрей не оставил засосов, хотя его голодный до поцелуев язык возил по шее так, что сомнений не было: хочет поцеловать, хочет укусить, ведь сам чуть ли не орет, стоит его горла зубами дотронуться.
Федор касался губ Ники, когда он возвращалась, и за плечом начинал маячить Андрей, потом сидел за одним столом и улыбался, как ни в чем не бывало, а у Федора под кожей ходили иголки, он твердил про себя: какой ты лицемер, какой же ты ловкий обманщик, и он переставал понимать, винит Андрея или себя.
Ника, уставшая после работы, уходила в комнату, а Андрея никак не получалось выгнать. Просил еще раз прослушать голос, предлагал добавить бэк, а потом, воровато оглядевшись, быстро целовал в уголок губ. Федор отталкивал его, мигом обагренный яростью, шипел:
— Я тебя убью.
— Ну, убей, — хмыкал Андрей.
Ему все так легко сходило с рук, что сегодня он окончательно обнаглел. Дождался, пока Ника отвернется, чтобы взять чайник, и положил руку на член Федора. Перед глазами все заволокло красной пеленой. Не отдавая себе отчета, Федор ударил его обеими руками, и Андрей полетел со стула на пол. Ника обернулась, не успела даже слова сказать, а Федор уже протянул Андрею ладонь, чтобы помочь встать.
Андрей смотрел на него круглыми глазами, изумленный, и не торопился подыграть. Он дотронулся до затылка.
— Больно вообще-то… — тихо сказал он.
Посмотрел на свою ладонь — и Федор тоже опустил на нее взгляд — кровь.
— Черт, — выругался он.
Андрей так и сидел на полу, пока Ника стирала мокрым полотенцем кровь с его волос и утешающе говорила, что ничего страшного, просто кожу об угол рассек, будет синяк, ой, больно так, да? Ничего, просто синячок, на, приложи холодное… Андрей держал у головы пакет с замороженным мясом и растерянно смотрел на Федора, словно не мог поверить, что наконец удалось вывести его из себя.
Ника присела рядом с ним на корточки, не подозревая, что он разыгрывает спектакль, и заботливо спросила:
— Кружится голова? Не тошнит?
Андрей медленно перевел на нее взгляд.
— Нет, — сказал он, не отводя глаз от Ники.
— Все, — решительно сказал Федор. — Отойди от него.
Андрей вдруг схватил Нику за руку, быстро коснулся ее костяшек губами и залился словами:
— Спасибо, ты сама забота, Феде повезло. Завидую ему. Спасибо. Спасибо…
Он никак не отпускал руку Ники, и она позволяла ему лепетать эти “спасибо”, как будто он действительно благодарен ей, а не выделывается, чтобы еще больше досадить Федору. Федор шагнул к ним, взял Нику за локоть и потянул к себе. Она обернулась к нему, в глазах — молнии.
— Вероника, — поспешно сказал Федор, осознав, как грубо тащит ее. — Он же…
Андрей дотронулся до головы и выдохнул:
— Ай… еще, кажется, бедро зашиб…
— Он же что? — спросила Ника.
— Притворяется, — безнадежно ответил Федор, уже заранее зная, что она ему не поверит.
Андрей отравил не только его. Он отравил все вокруг себя. Самой большой ошибкой было впустить его в дом и познакомить с Никой, разрешить ему произносить ее имя и смотреть на нее, касаться ее нежных рук.
— У него синяк с кулак, — сказала Ника. — И, похоже, шок. Постели ему на диване.
— Зачем? — тупо спросил Федор.
Ника посмотрела на Андрея, подрагивающими пальцами ощупывавшего голову, словно не о нем сейчас говорили. С пакета с мясом натекла на пол лужица воды.
— Давай тогда вызывать врача, — проговорила Ника. — Ты возьмешь на себя ответственность за него? Отправишь его сейчас домой?
Андрей шмыгнул носом и провел ладонью по глазам. В следующий миг он уже судорожно растирал слезы по щекам, пытаясь совладать с дыханием, всхлипывал и трясся. Ника посмотрела на Федора — ну, что я говорила? Он ответил ей молча — конечно же, ты права, и пошел раскладывать диван.
Она никогда не поверит ему, что Андрей притворяется, что он заигрался. Внутри Федора поднималась слепая ненависть, и он подумал, что действительно теперь хочет врезать ему так, чтобы наигранные слезы превратились в настоящие. Он старался дышать ровно, чтобы успокоить жгучий огонь в груди, механически раскладывал диван под скрип пружин, стелил простыню и плед поверх, почти пришел в себя, почти — и все полетело в бездну, стоило обернуться и увидеть, как Ника придерживает Андрея за спину и локоть пока он, как пьяный, идет к дивану.
Федор закрыл глаза. Выдохнул. Сделал шаг назад. Не хотел видеть, как Ника помогает ему лечь, а он хватает ее за руки. Не выдержал его всхлипов и просто вышел из комнаты.
Он протер лужу на кухне, взглядом зацепился за угол гарнитура — алый росчерк. Федор уставился на него, словно не ожидал увидеть, словно Андрей все заранее спланировал и припрятал пакетик багровой краски. Но кровь была настоящая, и он, заигравшийся, действительно упал, он рухнул, совсем не ожидая удара, уж от Федора, в которого он так верил, которого любил за двоих, он не мог предвидеть атаки. Федор посмотрел на свои ладони. Ссутулился — легче не стало, так и давила тяжесть на плечи. Зазвенело в ушах. Он зажмурился до боли в глазах, стрельнуло болью и в виски, и в лоб, будто он тоже треснулся головой. Очнулся, только когда на плечи опустились ласковые руки Ники, и Федор уткнулся губами в ее ладонь, уже не понимая, пахнет ее кремом или сигаретами Андрея.
— Я дала ему пустырник, — тихо сказала Ника. — Только, наверно, без толку… Тебе тоже накапать? — с напускным весельем спросила она.
— Не надо, — наконец произнес Федор. — Ему действительно плохо?
Он взглянул ей в глаза и осознал, что ему жизненно необходим ответ. Нужно, чтобы она сказала — нет, конечно же, он в полном порядке, я просто подыграла ему.
Ника пожала плечами и кивнула.
— Зачем ты толкнул его, Федь? — прошептала она, сев рядом с ним на колени.
— Я не толкал.
— Федор…
— Он сам упал, потому что он любит быть в центре внимания, — упрямо повторил Федор, глядя на кровавый след.
— Мне все равно, что между вами произошло, — сказала Ника. — Но если ты покалечишь человека…
— Никогда, — мотнул головой Федор. — Спасибо тебе. Спасибо, милая.
Он обнял ее. Украдкой посмотрел в сторону комнаты, но свет не горел, и даже если бы лампа работала, все равно дивана отсюда не было видно.
Ночью, когда дыхание Ники стало ровным, Федор тихо, чтобы не разбудить ее, встал с кровати. На цыпочках прошел в зал. Из окна падал рассеянный желтый свет фонарей. Наощупь пробравшись к дивану, Федор остановился и прислушался.
Дышит. Ну конечно, а что ему сделается… Федор пытался вновь накрутить себя, убедить: Андрей разыграл комедию, насладился вниманием зрителей и задрых, и нечего за него беспокоиться было… Но прозвучало слабое:
— Федь?..
И все аргументы разбились о его голос.
Федор в один шаг обогнул диван и сел на пол у изголовья.
— Есть от головы что-нибудь? — пробормотал Андрей. — Болит — пиздец…
— Разбужу Нику, спрошу, — ответил Федор, приподнимаясь было, но Андрей дотронулся до его локтя, свесив руку с дивана.
— Нет, не надо, не буди…
Федор остался. Помолчал. Коснулся волос Андрея, до прядей, упавших на лоб.
— Андрей, это все, — сказал Федор. — Ты же понимаешь?
— Нет, — прошептал Андрей. — Не понимаю. Ты пизданул меня — вот это понимаю.
Федор глубоко вдохнул. Прислушался. Ника спала. Он наклонился к Андрею и заговорил едва слышно:
— Ты при ней полез. При женщине, которую я люблю больше жизни. Ты не понимаешь?
— Почему тогда ты ни разу не произнес ее имя, пока трахался со мной?
Федор хотел на него разозлиться. Очень хотел. Но не мог, пока слушал этот больной голос, пока касался мягкой пряди волос, пока он лежал, слабый, беззащитный. Федор хотел объяснить.
Убить в себе любовь — все равно что убить себя.
Но он продолжит жить, а значит, любовью это не было.
— Надо было чаще на мои приглашения согласием отвечать, братик, — сказал Андрей, и в голос его закралась едва заметная насмешка, чтобы заполировать сочившуюся из каждого слова грусть. — Тогда бы не палился…
— Андрей, — остановил его Федор. — Ты до сих пор считаешь, что мои отношения с ней — шутка, однодневный прикол? Ответь. Серьезно. Я жду.
Андрей молчал, и за него заговорил Федор, нарочно выбирая жесткие слова:
— Это перепихон с тобой — прикол на один раз. На два раза по пьяни. И то мне уже много, перебор. Много тебя. Поэтому — все. Надо с этим кончать. Нам еще работать вместе. Хватит на меня вешаться. Тебе ясно?
— Конечно, братик, — отозвался Андрей. — Только бы если ты не хотел, ничего бы и не начиналось
— Отдыхай. Завтра утром подвезу тебя до дома.
Федор поднялся.
Ушел на кухню, приоткрыл окно и закурил.
Он сделал все правильно. Он сказал то, что должен был сказать. Это никогда не было любовью и не станет ею.
И все равно ему казалось, что он выстрелил себе в грудь.

PS
это необязательная часть. для меня история закончилась на прошлом эпизоде.
спасибо всем, кто прочитал.

Федор припарковался напротив подъезда, заглушил мотор, и без всплеска света его фар двор погрузился в кромешную тьму. За последние полгода ему изрядно надоело приезжать за Андреем, тащить его за собой, но больше некому было присмотреть за ним. Вокруг Андрея крутилось так много приятелей и знакомых, но ни одного друга. Федор всерьез опасался, что до начала осеннего тура Андрей попросту не доживет — загремит в дурку или того хуже. Поэтому и приезжал, получая пьяные звонки или сообщения, в которых из опечаток никак не складывались слова.
Он прождал минут двадцать. Попробовал звонить — конечно, не отвечает. Кое-как расшифровал адрес, про этаж и квартиру Андрей сообщить забыл, только подъезд — крайний. Тяжело вздохнув, Федор выбрался из машины и пошел искать.
Он поднялся на лифте на последний этаж и стал спускаться по лестнице, прислушиваясь. Обычно его (не) ждали там, где громче всех гремела музыка, и этот раз не стал исключением. Какой это? Десятый? Юбилейный? Вроде как да. На шестом этаже улыбнулась удача — дверь одной из квартир разве что не тряслась из-за мощных басов. Федор сразу начал с ноги — несколько пинков хозяева наверняка услышат, а деликатный звонок — едва ли.
Он ждал. Опять набирал номер Андрея (безуспешно). Снова пинал дверь.
Наконец она открылась.
— Привет, — сказал он девушке с расфокусированным взглядом. — Я за приятелем.
Он легко оттеснил ее, а она почти и не пыталась задержать его. Куча обуви в коридоре, навешанные одна на другую куртки, за музыкой угадываются пьяные вопли. Федор заглянул в комнату — вокруг бонга собралось человек пять, Андрея среди них нет. Значит, на кухне. Чаще всего он именно на кухне. Там вечно оказывается гитара, и он, уже не в том состоянии, чтобы совладать с ней, просто держит инструмент на коленях.
Федор угадал: Андрей сидел с ногами на стуле возле холодильника, опасно покачиваясь, и заторможенно спорил с каким-то парнем о перспективах вебкамщиц в России. Гитару на это раз ему не дали.
— Решил профессию сменить? — спросил Федор, не здороваясь. — Пойдем.
Он дотронулся до плеча Андрея. Тот вздрогнул и едва не навернулся со стула, но удержался. Поднял на Федора взгляд. Зрачки такие, что сомнений нет — опять принял что-то. И горячий весь, как сам огонь. Отощавшие руки торчат из рукавов полосатой футболки.
— Не, — сказал Андрей. — Мне и тут… нормально.
Он повернулся к своему собеседнику, словно вовсе не умолял прийти к нему еще час назад. Быстро его перекрутило от паники к вселенскому спокойствию. Проверять, что он выкинет на отходосах, нет никакого желания. Федор схватил его за локоть и вздернул на ноги — да, унизительный жест, а как с ним еще? Андрей взмахнул рукой, ладонью дал по носу, но скорее случайно, движения его все еще были слишком медленными.
— Ты че, мужик?.. — Собеседник Андрея попытался было встать, но Федор рявкнул:
— Не лезь!
Андрей вдруг засмеялся и почти трезво сказал:
— Дела семейные.
И неожиданно сильно врезал под ребра.
На миг дыхание перехватило, а в следующую же секунду проснулся праведный гнев — вот сука, опять накидался, словил испуг и настрочил единственному человеку, которому на него не насрать, а теперь пытается сделать вид, что ничего не помнит? Федор заломил ему руку, пропустив всего один удар по морде, и потащил прочь с кухни. Андрей сопротивлялся. Сдерживать его становилось все сложнее, он бесновался, толчком впечатал Федора в стену, но уже через мгновение Федор втолкнул его в ванную, кое-как закрыл на замок дверь и заорал:
— Да успокойся ты уже! Я за тобой, блядь, полгорода проехал!
Андрей вдруг осел на пол, положил голову на колени и замер. Федор тяжело выдохнул и опустился рядом с ним. Притянул к себе за плечи и обнял. Прислушивался к дыханию — вроде становится ровнее. Даже в этом вонючем темном притоне Андрей сиял. Бился вспышкой. Федор не запомнил ни одного лица, даже цвета обоев не заметил, а Андрея — сразу же. Только он и имел значение.
— Зачем ты бегаешь за мной? — глухо спросил Андрей, прижимаясь лбом к его груди. — Зачем спасаешь?
— Так ты мне пишешь и звонишь, когда тебя кроет, — ответил Федор, гладя его по волосам. — Поехали. Домой тебя отвезу. Отдохнешь.
Андрей зашевелился, и Федор отпустил его плечи. Отстранившись, Андрей провел ладонями по лицу. Взглянул в глаза.
— И ты каждый раз срываешься за мной, потому что такой хороший друг? — криво усмехнулся Андрей.
— Не начинай, — предупредил Федор и повторил мантру: — Все кончено.
— Если бы ты не хотел, ничего бы и не начиналось.
Взгляд его был прямым и жестким, но недолгим: он вскоре поморщился и потер виски. Сдался.
Освежающий ночной воздух отрезвлял Андрея. Федор ехал неторопливо, полностью опустив окна, и Андрей наслаждался нырявшим в машину ветром. Остановившись возле нужного дома, Федор спросил:
— Побыть с тобой?
— Нет. Спасибо, — Андрей искоса посмотрел на него. — Ты снова появился как никогда вовремя.
— Прекращай, а? — попросил Федор.
Андрей ответил ему улыбкой Чеширского кота.
— Права была твоя мама, когда говорила, что ты сторчишься.
— Ты помнишь? — изумился Андрей.
— Да я все помню, что ты говорил, — пробормотал Федор. — Я, знаешь ли, очень хороший друг.
Андрей отвернулся.
— Да, ты мой лучший друг, — тихо сказал Андрей. — Единственный, может. Скажи мне, — выпалил он, — ты вообще никогда меня не?
Ему не надо было произносить последнее слово, Федор и так понял.
— Любил, — сказал он, ничуть не боясь сказать вслух.
— И вот так запросто прекратил? — Андрей вновь повернулся к нему. Федор кивнул. — А моя дыра больше, — продолжил Андрей. — Поэтому не надо меня спасать. Даже если я сам прошу.
Он вылез из машины в одно движение — вот только что был здесь, а вот уже стоит у двери подъезда и роется в карманах куртки.
Федор проследил, чтобы Андрей попал в подъезд, и подождал еще немного.
Он бы хотел согласиться с Андреем и перестать разыскивать, где он на этот раз глушит себя алкоголем и наркотиками. Ему, может, действительно не надо, чтобы его останавливали. Он бы честно хотел оставить его в покое, но — вот незадача — не может.
Пусть это не любовь. Это важнее.

юные, еще не потрепанные жизнью друг другом котики

@темы: рурэп захвачен калеками, Мои фики

@темы: рурэп захвачен калеками, Мои фики

@темы: Мысли, Личное, Музыка

@темы: Мысли

в предыдущем посте, куда я молча складывал фикло, кончились знаки. продолжу тут.
и если вдруг кто заглянет - тексты с Муккой считать частью одного верса, они выложены по хронологии.

Демон
персонажи: Серафим Мукка\Андрей Пирокинезис, Федор Стэд.Д\Андрей Пирокинезис
рейтинг: NC-17
размер: 1.400 слов
саммари: вряд ли Андрей сейчас различает сны и реальность, и Серафим не против назвать его своим любимым демоном, как когда-то звал Федор (секс в измененном состоянии сознания)
читать дальше
Ногой распахнув дверь бара, Серафим тащит Андрея на себе в такси, а тот говорит ему на ухо шепотом, обдавая жарким дыханием:
— А знаешь… знаешь? Федор звал меня демоном. Мой любимый демон. А значит, у меня демонический хуй.
И он начинает хохотать до икоты, а Серафим никак не может выкупить, в чем же шутка. Видимо, это прикол, который веселит только Андрея и Федора. Андрей трясется в приступах смеха, елозит руками по шее и плечам Серафима, словно боится упасть, попросту виснет, лапая горячими ладонями, дав волю своей невыносимой, завораживающей, когда она касается других, тактильности. На заднее сиденье удается запихнуть его без потерь — смех вымотал и так уставшего Андрея. Он наваливается всем весом на плечо Серафима, пока такси мчит их по проспекту, и пьяно несет чушь про хуи и демонов. Серафим даже толком не разбирает слов. Просто ощущает, как о него трется вмазанный Андрей, и хочет уже заткнуть ему рот. Хоть чем-нибудь. Но Андрей вскоре и сам стихает, будто в нем кто-то на кнопку нажал, и умиротворенно закрывает глаза, положив голову на плечо Серафиму. Одной рукой Серафим набирает твиты и посты в паблос, другой — обнимает Андрея. Демонический хуй. Пиздец. Серафим, конечно, наслышан об отношениях с Федором, да и как можно о них не знать, если пьяный Андрей ни о чем не может говорить, кроме бывшего друга, но таких подробностей еще не выдавал.
Серафим расталкивает Андрея и вытаскивает из такси. Тащит к себе домой. Боится, что в одиночестве дружище откинется. Остановившись перед подъездом, Серафим роется в карманах в поисках ключа. Смотрит на Андрея в свете фонаря.
У Андрея не видно даже радужки — так растекся зрачок. Он почти не двигается, только немного покачивается. Запал в нем весь иссяк, пока он скакал по бару, вставал ногами на стол и верещал о демоническом бургере. Серафим все еще ощущает на себе его вес, его пьяное горячее дыхание и руки, облапавшие все, буквально все.
До квартиры они добираются добрых десять минут — лестница оказывается почти непреодолимым препятствием. Но, наконец закинув Андрея к себе домой, бросив его, как мешок, на диван, Серафим стоит над ним, тяжело дыша, и наблюдает, как заторможенно Андрей ведет руками по груди, к шее, дергает за воротник футболку, словно задыхается, и все никак не может расстегнуть молнию куртки до конца. Он приоткрытыми губами ловит воздух. Длинные ровные пальцы скользят по горлу. Ради этого зрелища стоило брести по ступеням вверх, взвалив его себе на плечи. Не выдержав, Серафим садится к нему на колени. На миг взгляд Андрея становится осознанным. Серафим смотрит ему в глаза. Не видит сопротивления. Но и приглашения — тоже.
— Эй, — хрипло говорит Серафим. — Я помогу тебе.
Его голос будто возвращает Андрея в реальность, он чуть приподнимается на локтях, очумело глядя на Серафима, но стоит потянуться к молнии на его куртке, как он откидывается головой назад и закрывает глаза. Будто не хочет в этом участвовать. Серафим стаскивает с его плеч куртку, заставляет поднять руки и снимает майку. Усмехается, словно в первый раз видит волосатую грудь и темную дорожку, бегущую по животу вниз, за пояс джинсов. К Андрею тянет всех, кто оказывается с ним рядом. Влечению этому сопротивляться невозможно. Серафим знает это точно, все проходили через это, каждый друг Андрея был им увлечен. Невозможно дружить с ним и не быть, хоть немного, хоть самую чуточку, влюбленным. Но если кто-то просто бросает грустные взгляды на Андрея, то Серафим — человек действия. Тем более что Андрей едва ли против.
Отдавать себе отчет в своих действиях — что-то из другой реальности. Думать о последствиях — хуйня какая. Серафим, глядя на полуобнаженного Андрея, и сам оголяется по пояс. Свет он так и не включил, хватает желтых отблесков из окна, от них хотя бы не режет глаза. Задевает равнодушие Андрея. Он не спит, не в отрубе. Просто не хочет видеть. Скользнув пальцами по его груди, Серафим наклоняется, нависает над его лицом.
— Выебать тебя? — спрашивает он просто для того, чтобы звук голоса на миг выхватил Андрея из транса.
Получается.
Тот вздрагивает, распахивает глаза. Пытается сфокусироваться, но взгляд остается мутным, а может, это Серафим уже нихера не видит в полумраке комнаты. Чувствует шевеление, словно Андрей пытается сбросить его, и сильнее сжимает его бедра своими.
— Охуел? — сипло отвечает ему Андрей.
Он даже будто пытается приподняться снова. Серафим встает на колени, и Андрей кое-как садится, прислонившись к подлокотнику. Движения его замедленные и плавные. Взгляд снизу вверх заводит. Белая кожа Андрея словно светится в темноте. Серафим кладет ладонь ему на щеку, тянет к себе. Не получается — Андрей, ударив его по руке, отшатывается. И смотрит в глаза — опять приковывает к себе взглядом, держит на расстоянии. От этого его хочется еще больше.
— Свали из моего дома, — шепчет Андрей.
— Это мой дом, — отвечает Серафим.
Андрей тупо оглядывается. Серафим вновь опускается к нему на колени, ведет ладонями по бедрам, по голым бокам Андрея, останавливается на плечах. Поглаживает пальцами. Грудь Андрея вздымается. Он опять отлетает — видно, как стекленеет взгляд. Серафим наклоняется к его губам. Ждет, что Андрей оттолкнет. Ожидаемо прилетает кулаком под ребра. А в следующий миг Андрей вдруг хватает его за волосы и целует первым. Он лезет языком в рот, мокро возит по губам, прижимается вплотную. Обхватив его обеими руками, Серафим валит его на диван, придавливает своим телом.
Андрей лапает его за спину, стискивает задницу. Возится, извиваясь, и наконец доходит, что он торопится снять джинсы. Отстранившись, Серафим опирается на одну руку, другой расстегивает ширинку. Андрей пляшущими пальцами возится со своей. Переворачивается на живот и отклячивает зад, словно тысячу раз так делал.
Он и делал, блядь.
У Серафима окончательно сносит голову от вида белой спины. Он целует Андрея между лопаток — быстро, невесомо — и вытряхивает его из джинсов, стаскивает трусы. Он лежит на узком диване голый, вытянувшийся, руки — под голову, лицо — вниз. Невнятно доносится:
— Давай уже.
Но оторвать от него взгляд — невозможно. Серафим облизывает пальцы, скользит указательным и средним между ягодиц Андрея, охуевая от вседозволенности. Андрея в ответ на прикосновение прошибает дрожью. В кармане сброшенных на пол джинсов остались гондоны, но смазки на них недостаточно будет, а другой нихуя нет, только густая слюна, во рту пересохло… Серафим ни над кем так не старался, как над Андреем. Тот расслаблен, ни единого звука не издает, пока Серафим вгоняет в него пальцы до самых костяшек. Хочется распластаться на нем, на его спине, целовать его шею, но тогда не будет видно, как проникаешь в его тело.
Андрей полностью выключен из процесса. Уже почти даже не обидно. Серафим тянется было к его члену, но Андрей что-то невнятно бурчит, недовольно дернув бедрами. Ладно, думает Серафим. Доработаю ртом. Хотел твой рот заткнуть хуем, а получится… Как получится. У него от напряжения в ушах звенит. Наконец решает: достаточно. Пойдет. Раскатывает презерватив по члену и, нависнув над Андреем, пытается вставить. Тот чуть разводит ноги — ага, все-таки решил принять участие… Серафим касается губами его шеи и плавно входит. Прикусывает тонкую кожу под челюстью. Андрей с всхлипом выдыхает.
— Федь…
И Серафим закрывает ему рот рукой.
Он думает, что не кончит, сегодня точно не кончит. Прижимается к затылку Андрея, зарываясь носом в его волосы. Чувствует только запах сигарет. Андрей лижет ему ладонь, совсем отлетел, похоже. Тела, покрытые холодным потом, слиплись. Ни удовольствия, ни боли, ничего, только чужое имя так и звучит в голове. Серафим шумно выдыхает и опирается локтем, перестав затыкать Андрею рот.
Тот, словно только этого и ждал, рассыпается в горячем шепоте:
— Федь, бля, думал, ты уже никогда, что не приедешь…
Он пытается повернуть голову, но Серафиму хватает остатков здравомыслия надавить на затылок Андрею и уткнуть его носом в диван. Пусть дальше плавает в своих снах. Прижимает ладонью вспотевшую голову Андрея под россыпь чужого имени, и двигается все быстрее, и слышит: Федя, Федор, Федя, люблю тебя так сильно-о-о… Его наотмашь бьет стон Андрея, перемыкает внутри, и он влетает на выдохе, аж голова кружится. Рушится на Андрея, придавливая его, и шепчет, надеясь, что Андрей спутает его голос с чужим:
— Ты мой любимый демон.
Локтем Андрей тычет его под ребра.
Какое-то время лежат, не шевелятся. Андрей успевает задремать. Серафим сползает с него, сползает с дивана. Пару секунд раздумывает, стоит ли будить Андрея ради отсоса в качестве ответной услуги. Решает: не-а, бесполезно. К тому же он, кажется, в этом трипе дал Андрею что-то более важное. Иллюзию. Наваждение. Он в последний раз ласкает взглядом его тело. Хочет чаще видеть его таким на своем диване. Укрывает пледом и бредет на кухню.
Он довел их странную дружбу до высшей точки, и ему теперь как никогда паршиво. Он достает смартфон и пишет капсом пост, который поймет только Андрей, который уже утром будет знать: их шутка с Федором перестала быть только для них двоих, да и их вдвоем больше не существует.


Потому что остался
персонажи: Серафим\Андрей, Федор\Андрей
рейтинг: NC-17
размер: 2.600 слов
саммари: В глазах окружающих Андрея - любовь, иные его боготворят больше, чем позволял себе Федор. И все же именно по его признанию Андрей тоскует так сильно, что порой забывает, что они расстались.
читать дальше
— Потому что остались писать… остался писать альбом, — поправляется Андрей, на миг будто трезвея, и тут же начинает торопливо тарахтеть, чтобы никто не заметил случайной оговорки: — И вся это тема с коронавирусом такая — бац…
На него вновь накатывает пьяное веселье, настроение поднимается, но рыболовным крючком застревает мысль о том, что на долгие секунды он забыл: Федора больше нет в его жизни — и машинально хотел сказать: мы остались писать альбом. Мы.
Он не разговаривал с Федором вот уже три месяца, даже ни разу не написал ему в личку, не пошутил в реплаи его твиттера. Полная изоляция. Он все сделал, чтобы стереть то хорошее, что было в его жизни, чтобы начать с чистого листа. И все равно предательски срывается с языка это проклятое множественное число, словно они, как раньше, работают вместе, словно Федор приезжает к нему и слушает бряцанье на гитаре, а потом он сам едет к Феде, в его уютную домашнюю студию с мягкими стенами, и пишет голос раз за разом, пока Федя не скажет: достаточно, вот это было неплохо. Он всегда так говорил, а в глазах его читалось: ты лучший. Неважно, что через какое-то время в двери ворочался ключ, что приходила его жена — это действительно не имело никакого значения, ведь взгляд Феди оставался прикован к Андрею, пока они находились в одной комнате, и никого кроме них не существовало.
Андрей и сейчас видит в глазах окружающих людей любовь, в этом недостатка нет. Иные его боготворят не меньше, а то и больше, чем позволял себе Федор. И все же именно по его признанию Андрей тоскует так сильно, что порой забывает, что они расстались.
Они с Серафимом отрабатывают программу, хочется танцевать, но вечеринка тухлая. Жесткий тайминг прямого эфира высасывает все веселье, нельзя шуметь и забираться на стул ногами, чтобы произнести тост, да и компания не располагает. Серафим тянет его за рукав бежевого пальто и предлагает поехать домой. Он будто знал, что развлекать их на прямом эфире Маятника не станут, и взял машину вместо такси. Поэтому он не пьет.
Андрей соглашается. Пузырьки шампанского лопнули, испарились из его крови. Доза вышла не то чтобы сонная, скорее — грустная. Он идет за Серафимом по коридору. Поддавшись порыву, касается рукой его кудрявых волос и портит и так паршивую прическу. Серафим оборачивается, сияя улыбкой, и ему так идет эта неприкрытая радость, что Андрей говорит, не особо задумываясь:
— Люблю тебя, солнце.
Серафим усмехается — он, как и остальные, знает, что признания Андрея в любви ничего не стоят, Андрей об этом в курсе и с легкостью все считывает.
В машине Серафима совсем не так, как в автомобиле Федора. Рычит музыка, раскачивается под зеркалом заднего вида ароматизатор в виде пошлого эмодзи, но давно уже ничем не пахнет. Андрей до упора отъезжает на сидении назад и пристегивается, вытягивает вперед ноги. Ему хорошо, ему грустно, эти состояния всегда сочетались между собой и шли рука об руку. Серафим ничего не говорит и ни о чем не спрашивает, просто ведет машину, наслаждаясь поездкой.
Андрей вспоминает, как месяц назад его накрыло под препаратами, и он видел, ощущал то, чего не могло быть. Приснилось, что он звонил Феде, оставлял ему длинные голосовые сообщения и короткие текстовые; пригрезилось, что Федя, наплевав на все, совсем как раньше, приехал к нему и вошел в квартиру, открыв дверь своими ключами. Примерещился словно наяву его голос, его шепот, его поцелуи на шее. А наутро оказалось, что Федора, конечно же, здесь не было; и квартира-то вокруг чужая; а из реального — только ноющая боль в заднице. Отчасти Андрей и в своем сладком кошмаре знал, что добровольно обманывается; отчасти он страждал, чтобы его сон был реальностью. Но хмурое утро высвечивало засосы, покрывшуюся мурашками кожу и сведенную от неудобного положения на диване шею. Вот и все.
Серафим ловко влезает в дырку между машинами и паркуется во дворе, пока Андрей плавает в своих невеселых мыслях. Андрей предлагает ему легко, как мог бы предложить Федору:
— Хочешь зайти и самоизолироваться вдвоем?
Серафим убирает упавшие на лицо кудряшки и, взглянув на Андрея, глушит мотор. В подъезде витает запах айкоса. Андрей, озябнув, запахивает пальто. Чувствует спиной, как Серафим следует за ним. Сам не знает, зачем позвал. Просто привык. Просто хочет, чтобы сейчас кто-то был неподалеку.
Стоит перешагнуть порог квартиры — и Серафим проводит по рукаву светлого пальто Андрея. Говорит:
— Красиво. А тот халат у тебя остался?
— Какой? — не понимает Андрей. Ведет плечами, и Серафим, тут же догадавшись, сначала галантно помогает снять пальто, а потом вешает в шкаф. Сбрасывает с плеч и свою куртку.
— Ну красный. С прошлого Фуко. У тебя было это пальто. И красный халат.
— Ах, кимоно… Где-то лежит.
Андрей удивляется — надо же, запомнил. Он идет в комнату и роется в шкафу. Наконец находит в самом дальнем углу, на средней полке, скомканное красное кимоно, шелк скользит по рукам. От него одуряюще пахнет сладкими женскими духами, которыми Андрей ошалело в тот период душился, не мог никак надышаться этим ароматом, казался себе прекрасным, когда его окутывал этот запах. А потом Федор, подозрительно принюхиваясь, ляпнул, что пахнет точь-в-точь как духи Ники. И Андрей тут же потерял к ним интерес, подарил полупустой флакончик подруге, истребил приторный запах со всех своих вещей.
Кроме этого кимоно, как оказалось.
Он надевает его на майку, завязывает на потайные тонкие ленты, скрытые с изнаночной стороны, и оборачивается. Серафим уже стоит в комнате, прислонившись к дверному косяку. Смотрит, криво улыбаясь, и явно пытается сделать вид, что ему на все ровно. Но взгляд его выдает. Андрей умеет улавливать оттенки эмоций, только не всегда на них реагирует; и сейчас тоже раздумывает, стоит ли прикинуться дурачком.
— Я удовлетворил твои потаенные фантазии? — глумливо спрашивает он.
— Ты их удовлетворил, пока микро лизал. Большую штучку. У меня в штанах такая же. Хочешь посмотреть?
Он улыбается бесстыдно, лучики разбегаются от его глаз. Андрей показывает ему язык и, сделав шаг, кружится вокруг своей оси, раскинув руки. Полы кимоно взлетают. Серафим пытается к нему приблизиться, и Андрей резко останавливается. Как раз вовремя. Утыкает палец Серафиму в грудь и говорит:
— У меня от твоей штучки задница ныла неделю, так что можешь не хвастаться.
Серафим не умеет скрывать эмоций. Его брови взлетают вверх, щеки тут же краснеют. Неужели он всерьез думал, что Андрей принял их возню на диване за похождения в трипе? Парадоксально эта наивность даже нравится. Серафим берет бейсболку Андрея за козырек и, сняв, бросает на пол не глядя.
— Оставь на себе только этот халат, — просит Серафим. Голос у него будто ниже становится.
Он кладет ладонь на талию Андрею, смотрит ему в лицо прямо. Ничуть не сомневается, что Андрей его просьбу исполнит.
— Кимоно. Вот еще. Принеси сигареты. В кармане пальто.
Серафим глубоко вдыхает, раздувая ноздри. Кажется, тоже чует этот сладкий запах духов. Чуть прикрывает глаза, и Андрей воочию видит, как он плывет от желания, как ему хочется — прямо сейчас. Качнувшись вперед, он тянется к губам Андрея. Нет. Не так просто. Но стоит отпрянуть, как он распахивает глаза, хватка на талии становится сильнее, вторая ладонь ложится на затылок, зарывается в волосы — пушистые, вымытые перед поездкой на радио. Андрей быстро ставит локоть поперек груди Серафима и тихо говорит:
— Сигареты.
Серафим втягивает воздух в миллиметре от его лица, а его улыбку можно ощутить губами. На мгновение Андрею кажется, что Серафим и на этот раз проигнорирует его слова. Продолжит тупо добиваться желаемого и в итоге его получит.
В этом неумении слышать он как Федор.
Только Федор не слышал слова “да”, которое Андрей выкрикивал всеми доступными способами, кроме произнесения вслух; а Серафим не реагирует на слово “нет”.
И Андрей не знает, что хуже.
— Что мне за это будет, — произносит Серафим. Даже не спрашивает. Будто констатирует, что обязательно что-то получит, если смотается на минуту в коридор.
Его пальцы поглаживают Андрея по затылку, его рука обвивает талию. Локоть ему ничуть не мешает встать почти вплотную. Чует, что Андрей не собирается сопротивляться. Что Андрею это тоже нужно. Пользуется этим.
Андрей облизывает губы.
— Я надену для тебя кимоно, — он выделяет “для тебя”.
Федор слетал с катушек, когда Андрей говорил для него с придыханием.
Серафим только довольно усмехается.
Он отступает на шаг — и его прикосновения исчезают, словно ветром сдуло. Спокойно разворачивается и идет в прихожую, даже не пытается подглядеть, что будет делать Андрей. И так уверен, что все будет точно как ему хочется. Андрей развязывает тесемки и проводит пальцами по косому крою. Хочется курить и выпить, курить и выпить, и может быть, еще тихо, не попадая в ноты, попеть под гитару. Но вместо этого он садится на край дивана, снимает носки, а за ними штаны и нижнее белье, стягивает майку и снова надевает кимоно, к голой коже липнет холодный шелк, и согреют его, кажется, только прикосновения рук.
— Ты — пиздец, — слышит он тихий голос Серафима и поднимает на него взгляд.
Тот прислонился к стене и, выбив сигарету из пачки, отправляет ее себе в рот. Прикуривает, не отрывая глаз от Андрея. Бросает пачку с зажигалкой на пол.
— Как поэтично, — язвит Андрей. Встает в одно движение, расправляет плечи. Не помогает. Все равно чувствует себя глупо в этой красной тряпке — со своими волосатыми босыми ногами, с щетиной, с заросшей грудью в глубоком вырезе шелка, схваченного двумя тесемками только посередине.
— Иди сюда, — командует Серафим. — Если курить хочешь, — добавляет он.
Андрей не желает идти у него на поводу, играть по его правилам, но заманить Серафима в свою паутину не удается. Он думает: что сделал бы Федор, вновь увидев его в красном шелке? Федор не просил его надевать кимоно на голое тело. Он вообще не понял, зачем Андрей его раздобыл, чем оно ему так понравилось. Но Андрей сам оделся для него. Федор тогда подвис, увидев его во всем великолепии, не зная, как реагировать, и Андрей сел перед ним на колени, без слов уговаривая поиграть.
Надо что-то менять. Рвать паттерны. И Андрей шагает к Серафиму, останавливается перед ним, вскинув подбородок.
— Ну? — требовательно спрашивает.
Серафим выдыхает дым уголком губ в сторону и протягивает Андрею свою сигарету. Его лицо так близко, его хитрые смешливые глаза. Андрей, сунув сигарету в рот, касается бусинки пирсинга в брови Серафима. Он почти не помнит, как они занимались сексом. Точнее, как Серафим его трахал. Хочет ли заново узнавать? Нет ответа. В последнее время у Андрея ничего нет: ни желаний, ни вопросов, ни настроения. Ни даже здравого смысла. Впрочем, его всегда недоставало.
Серафим смотрит, как Андрей затягивается.
— Лучше? — спрашивает он.
Андрей пожимает плечами. Вдруг Серафим опускается на колени. Смотрит снизу вверх и отвечает на невысказанный вопрос:
— Ну я тебе задолжал. Не?
Андрей только открывает рот.
Он так и держит зажженную сигарету в руках, а Серафим широко проводит языком по бедру. У него шумное дыхание. Размашистые, собачьи движения. Цепкие пальцы, словно зафиксировавшие на одном месте. Андрей опирается вытянутой рукой на стену перед собой. Другую отводит в сторону и стряхивает пепел на пол. Смотрит вниз. Комкая красный шелк на бедрах Андрея, Серафим скользит губами по его ногам все выше, и наконец кончик его языка касается паха. Андрей вздрагивает. Под полами кимоно не видит ровным счетом ничего, но ему, кажется, и не надо. Он зажмуривается. Весь окунается в ощущения. Во влажные прикосновения к тонкой чувствительной коже. В укусы на внутренней стороне бедра. В горячее дыхание, опаляющее член. Язык скользит по твердеющей плоти, и Андрей, выдыхая, тушит сигарету о стену, чтобы опереться обеими ладонями. Проносится в голове: хозяйка убьет его и, хуже того, выселит… А Серафим берет наконец в рот.
Он гладит ноги Андрея через шелк, угадав, что так прикосновения острее. Ведет от колен вверх, собирая в складки ткань, и отпускает ее скользить по коже. Работает языком старательно. Андрей возбуждается больше от его желания сделать хорошо, чем от самих действий. Пытается стоять неподвижно, но непослушное тело дрожит, толкается в жаркий рот. И даже приятно, когда задевает зубами. Серафим обнимает руками бедра Андрея и кладет ладонь на поясницу, будто ему нужно быть как можно ближе. Держит все в своем темпе: плавном, нежном, так расходящемся с его грубоватыми, рублеными словами. Он словно не сосет, а признается в любви. Андрей представляет, что все это видит Федор. Что он стоит в стороне и глядит, как кто-то другой отсасывает человеку, которого он любил. Что он, разъярившись, бьет кулаком по стене и уходит, опять уходит навсегда. Ладони Серафима ведут по спине, тянут кимоно вниз. Андрей роняет руки, разом ставшие безвольными, и шелк стекает с его тела на пол. Серафим выпускает его член изо рта.
— Посмотри, — сипло говорит он.
Андрей открывает глаза. Опускает взгляд. Серафим вытирает тыльной стороной ладони от слюны подбородок, впервые за долгое время на его лице ни намека на улыбку, когда он смотрит на Андрея.
— Будь со мной. Сейчас.
Смысл его слов не доходит до Андрея. А Серафим берет его за руку, переплетает пальцы. Второй гладит по бедру, не отрывая глаз от Андрея. Он словно видит что-то, доступное только ему, так внимателен его взгляд. У него топорщится ширинка, но он даже не думает прикоснуться к себе. Даже не разделся. Только Андрей стоит перед ним голым. Серафим обхватывает губами головку его члена и плавно скользит по стволу, не берет и наполовину и крепче сжимает пальцы Андрея в своих. Приходится смотреть на него. Следить, как краснеет его лицо. Как блестят губы. Как в глазах рождается нежность, от которой Андрею неловко. Он дотрагивается до щеки Серафима и мягко отстраняет его.
— Лучше выеби, — шепчет он.
И получается само собой, что он вытягивается на полу в коленно-локтевой, а Серафим, изо всех сил сдерживая себя, медленно в него входит, гладя ладонью по спине. Действительно большая штучка, проносится в голове Андрей, но ведь и он не врал, когда говорил, что как раз такие и любит, а то, что он подал все как шутку — так в его шутках всегда одна только правда. Колени скользят на шелке. Завтра будут синяки. Но так проще, так можно закрыть глаза и не представлять ничего, одновременно ощущая все, что только возможно. Андрей ложится головой на скрещенные руки, Серафим опускается грудью ему на спину, и его дыхание горячит ухо, его губы скользят по шее, а кудряшки щекочут все подряд. От него тяжело-хорошо, распирает и прошивает до самой глотки, от его веса трудно дышится, от его стонов-вдохов не слышишь собственного сердца стук. Андрей теряет себя в нем, в этой бешеной пляске. Выныривает, когда пальцы обхватывают его член, и выпасть становится невозможно. Он изо всех сил напрягается, чтобы ноги не разъехались на шелке. Серафим уже сбивается с ритма, пытается быстрее, и дрочит не в такт, но это все не так уж важно. Федор знал, что на члене Андрей почти никогда не может кончить, и Серафим это тоже поймет, если захочет повторить еще с десяток раз, рано или поздно же должно дойти, разве нет? Серафим вбивается так, что у Андрея дыхание перехватывает. В тот же миг выходит, и на ягодицы бьет теплая сперма. Андрей наконец позволяет себе расслабиться, вытягивается на полу, но Серафим не дает и минуты покоя, тянет за бедро, заставляет перевернуться, и его ненасытный рот снова приземляется на член. Андрей больше не сдерживается, кладет ладонь на его затылок. Может быть, если бы он забыл о своей гордости и отсосал Федору в качестве извинения, то они бы не расстались? Нет, Федор бы просто не подпустил его к себе, даже если бы Андрей не варился в своей бессильной и тупой обиде на весь мир. Федор перегорел первым, Федор расставил для него ловушку и первым отскочил. Серафим хватает его за руку, сжимает до боли, и Андрей, выгнувшись дугой, кончает ему в рот.
...Когда они курят, лежа голыми на полу, Серафим гладит его по животу и груди. Спрашивает:
— А если не думаешь о нем, то кончить можешь?
— Хуйню не неси, — нарочито грубо отрезает Андрей, потому что есть вещи куда более личные, чем секс и нагота. Секс, по сути, давно уже перестал быть чем-то интимным.
Серафим фыркает. Опирается на локоть и, нависнув над Андреем, улыбается, ничуть не обиженный.
Целоваться с ним легко и беззаботно, как будто нет ни прошлого, ни будущего. Но жить одним моментом Андрей не умеет да и, если честно, ему это не нужно.


Так просто любить, когда вечно в дерьмо
персонажи: Серафим/Андрей\Юра
рейтинг: NC-17
размер: 2.600 слов
саммари: И предельно четко становится ясно, что Андрею не нужен ни тот, ни другой, нет никакой разницы, кто будет в этой комнате, обдолбанным Андрей раздвинет ноги перед каждым, для любого найдет подход — тщательно отыгранной игривостью или мнимым отказом, за которым обязательно последует "да, пожалуйста, да".
читать дальше
Андрей возится, устраиваясь в кресле-груше удобнее. Ноги его расползаются в стороны, и Серафим уже ни о чем не может думать, кроме как о пространстве между его коленей. Так и сидит напротив, подпирая подбородок руками, таращась на Андрея. Тот замечает внимание, он всегда замечает, но редко реагирует, чтобы не тешить чужое эго. Но в этот раз плавно расправляет плечи и ведет ладонью от живота к груди, к шее. Дразнит. В голове мутно. Серафим переводит взгляд на Юру. Тот, приложив бутылку минералки ко лбу, к Андрею гораздо ближе, с дивана только руку протянуть — и коснешься волос цыплячьего цвета, скользнешь пальцами по щеке и в рот, в его приоткрытый рот. Но Юра не чувствует, как повисло в просторной полутемной комнате приторно-сладкое марево. Ему невдомек, что Андрей, хоть и размазан, — вот, как на ладони, бери его, он ждет.
На миг думается — может, притормозить? А хуле ждать, кого стесняться, Юры, что ли? Выйдет на балкон, если смутится.

/Серафим, видимо, не догадывается, что его плотоядный взгляд осязаем, как канат, натянутый между ним и Андреем. Как петля, наброшенная на его шею, а конец петли — в руках Андрея, пусть даже тот не двигается и будто не смотрит. Юра следит и ждет. Давно уже замечал: есть что-то между Серафимом и Андреем, висит и колышется, как простыня на сушилке во дворе от ветра, но…
Андрей в полумраке едва виден, только кончик носа поблескивает в слабом свете фонарей, бьющих в окна. Блестят красные стекла очков. Безвольно свешивается рука. Он точно такой же, как всегда: самодостаточный, не проявляющий интереса к происходящему. Будто бы не из-за его желаний все вокруг танцуют на задних лапках.
Он следит, как Серафим, словно марионетка, подходит к Андрею, не замечая ведущих его нитей, и нависает над ним./

Серафим рывком встает, подходит к Андрею. Останавливается между его ног. Возвышается над ним, растекшимся по креслу, и чуть подпинывает его ногу — пусть разведет еще шире.
Андрей поднимает на него лицо, но глаз за красными стеклами очков не видно. Скользит кончик языка по нижней губе.
— Что ты хочешь? — доносится голос Юры.
Положив ладонь на спинку дивана, Юра устраивает на ней щеку и смотрит искоса. Странный вопрос от человека, который просто наблюдает.
— Он — хочет — меня, — медленно проговаривает каждое слово Андрей, как пьяный.
Юра хмыкает, будто не поверив. Серафим же наклоняется к Андрею, поставив колено между его ног, у самой ширинки, и снимает с него красные очки, сбрасывает их на пол. Андрей слабо толкает его в плечо — бесится, когда так обращаются с его вещами. Ничего, потерпит. Его взгляд плывет. Серафим наклоняется к нему и проводит языком по лицу — от подбородка до скулы, впитывая запах его пота, аромат его одеколона. Втягивает в себя запах курева, насмерть пропитавший волосы Андрея.
— Какое ты животное, — шепчет Андрей. Пытается сесть прямо — ха, в кресле-груше… — Пррросто свинья…
Серафим наваливается на него, комкая кресло, шарики-наполнитель пересыпаются под ладонями. Он уже ощущает жар Андрея, вжимается в клетку его ребер. Кружит голову его шепот:
— Ебешь меня, только когда я — в таком… в таком состоянии…
Голос его совсем стихает к концу фразы. Серафим вылизывает его шею — Андрей запрокинул голову, подставляясь. Он смотрит в сторону, отвлекается, и Серафим тоже переводит взгляд. С трудом фокусируется на Юре. Внутри все горит, плавя правила приличия в черные угли. Андрей же протягивает к Юре руку, свою белую ладонь с длинными пальцами, которые хочется всегда облизывать, как сахарные палочки. Юра уже сел лицом к ним. Не поймешь, выбежит он из комнаты, закрыв за собой дверь, или все же останется.
Серафиму плевать. Заботит только лишняя одежду между ним и Андреем. Высвобождается из куртки, выуживая напоследок из кармана смазку — мелкий тюбик с неудобной откручивающейся крышкой, как знал, что пригодится… Снимает футболку. Андрей так и тянет к Юре ладонь.
Он в чем-то прав — Серафим всегда ебет его, когда Андрей отлетает. Но лишь потому, что сам Андрей в таком состоянии ненасытен, а чистым — холоден и обманчиво равнодушен. Трахаться с ним по трезвяку почти невозможно — не хочет, а если зовет с собой, то накидывается до невменяемости.
Но раз его голоду нужен еще один…

/Юра заворожен геометрией открытой шеи Андрея. Язык Серафима скользит по ней, оставляя дорожку слюны, и это почему-то больше, чем поцелуй, и эротичнее, чем секс. Андрей, кажется, только прикидывается вмазанным. Он контролирует себя куда лучше, чем хочет показать. Мурчит, какая же Серафим свинья, и это звучит как приглашение присоединиться. Даже не кажется странным. Тело Андрея утопает в кресле, Серафим укрывает его собой, жадно целует и облизывает, шарит руками по бедрам, по груди. Вдруг Андрей поворачивает голову и смотрит Юре прямо в глаза. Зрачки расплылись во всю радужку.
Омут, в который вниз головой, а не глаза.
Никаких слов не нужно, чтобы прочитать во взгляде: ты мне тоже нужен.
Словно в подтверждение молчаливого приглашения Андрей протягивает руку, изящную ладонь, и некстати ударяет воспоминание, как Андрей, выламывая пальцы, придерживает микрофон на стойке.
Ему ведь не откажешь. Юру прошивает жар, тянет в паху./

— Он хочет втроем, — говорит Серафим, исподлобья глядя на Юру. — Будешь?
Юра быстро бросает на него взгляд и сразу же переводит его на Андрея.
— Мне нужен ангел, — шепчет Андрей.
— Тебе нужно два хуя, — бросает Серафим.
Он чуть приподнимается. Андрей, словно только этого и дожидался, скатывается с кресла и на коленях подползает к Юре. Видеть, как он кладет голову на бедра Юры, почти невыносимо. Как его пальцы лезут к чужой ширинке. Серафим срывает с себя одежду ожесточенно, прикусывая губу. Никогда не замечал за собой такой первобытной, тупой ревности, а теперь, в душной комнате с двумя торчками, вскрыл ее в своем сердце, будто его гвоздем ткнули. Он стягивает с Андрея штаны, наверняка царапая кожу на выступающих повыше бедер косточках. А Юра снимает с Андрея майку так бережно, так ласково… Аж сводит зубы от этой сахарной нежности.

/Андрей в мгновение ока оказывается у его ног, кладет доверчиво голову на колени. Юра бездумно запускает пальцы ему в волосы, гладит — господи, как нежно с ним надо… Андрей смотрит на него, сведя брови к переносице, словно говоря: будь ласковым. Краем зрения Юра видит, как нервными, быстрыми движениями Серафим освобождается от одежды, и почти сочувствует ему. В эту синюю ночь он не попал в желания Андрея. Серафима это ранит больше, чем он когда-либо сможет осознать. Юра медленно тянет за края майку Андрея вверх, проводя ладонями по его талии, по ребрам. Андрей вытягивает руки и смотрит на него не мигая, и в темноте невозможно разобрать что там, в черной дыре его глаз./

Андрей кошкой выгибается. Тянется к Юре, поставив ладони ему на бедра, ищет поцелуй. И как-то предельно четко становится ясно, что Андрею не нужен ни тот, ни другой, нет никакой разницы, кто будет в этой комнате, обдолбанным Андрей раздвинет ноги перед каждым, для любого найдет подход — тщательно отыгранной игривостью или мнимым отказом, за которым обязательно последует "да, пожалуйста, да".

/Юра касается губ Андрея мягко. Даже не целует — сначала только дотрагивается, чтобы прочувствовать его дыхание. Андрей медлит в ответ. Его волосы ласкают пальцы. Юра поглаживает его по затылку, за ушами, и Андрею нравится, чуть кривятся в улыбке губы. И тогда Юра действительно целует его, прикрыв глаза. Проскальзывает языком в рот. Андрей тянется к нему всем телом, прижимается к горящей под одеждой груди и кладет ледяные ладони на шею. Подрагивает и, стоит Юре провести рукой по его спине, стонет, не разрывая поцелуй./

И все же Серафима завораживает, как Юра кладет ладонь на затылок Андрея, пропуская через пальцы волосы, и склоняет к нему для поцелуя лицо. Андрея аж перетряхивает, он весь льнет к Юре, чувственно стонет ему в губы совсем не знакомым Серафиму звуком. И ладони Юры скользят по плечам и спине Андрея.
Член встает, как от домашнего порно. Андрей голый, только на запястьях звенят браслеты. Серафим, опустившись за ним на колени, проводит между его ягодиц пальцами, скользкими от смазки, и долгий поцелуй с Юрой наконец разрывает рваный вдох Андрея. Стиснув ягодицу так, что наутро расцветет синяк, Серафим вгоняет в узкое сразу три пальца. Чувствует, как Андрей на миг задерживает дыхание. По привычке медлит, но Андрей насаживается сам с едва слышным стоном. И Серафим прощает ему все, забывает, как еще пару минут назад разъедала тягучая ревность. Он кладет подбородок в изгиб плеча Андрея, обнимает его одной рукой поперек груди. Усмехается и шепчет:
— Не боишься порваться, киса?
— Мы будем нежными, нет? — тихо отвечает вместо него Юра и проводит большим пальцем по губе Андрея.
Андрей смотрит на него не отрываясь, так и хочется дернуть за волосы на себя, чтобы наконец отвлечь от Юры. Но Серафим знает другой способ переключить внимание Андрея. Проникает в него пальцами, чтобы вырвать стон, и ему это наконец удается. Андрей закрывает глаза и приваливается спиной к груди Серафима, плавится на нем от удовольствия. Юра выпутывается из одежды, а Серафим нагибает Андрея. Хочет втроем — пусть сосет. Положив ладонь на взмокшую поясницу Андрея, пристраивается.
— Хочу Юру, — вдруг выпаливает Андрей, встрепенувшись.
— Нет, ты хочешь самый большой хер, — отвечает Серафим.
Он приставляет головку и медленно, ме-е-едленно толкается вперед. Смотрит, как входит в тело Андрея. Как поддаются его мышцы. Обхватывает так плотно, что почти больно. Андрей дышит часто, мелко.
— Сунь ему в рот, — выдыхает Серафим.
Жаль, что не видно. Юра действительно нежный. Берет голову Андрея в ладонь, как в чашу. Проводит рукой по его лицу, стирая пот со лба. И Андрей, наверно, смотрит на него этим одуревшим влюбленным взглядом, как течная кошка, тем взглядом, который никогда не увидишь утром. Его руки тянутся по бедрам Юры, по талии. Серафим не видит, но знает: Андрей берет его член и обводит головкой по губам, он ведь обожает это ощущение, всегда смакует его, прежде чем заглотить. Серафим въезжает в него, вжимается лобком в задницу и оглаживает по спине. Андрей, чмокнув, берет у Юры в рот. На миг все словно замирает. Время останавливается, чтобы Андрей прочувствовал эту наполненность. Руки, которые держат и за бедра, и за плечи. Член в глотке и заднице. Двух людей, которых он втянул в себя в очередной попытке заполнить пустоту. Серафим вытаскивает почти полностью, только головка остается внутри и растягивает кольцо мышц, и больше не церемонится: дергает Андрея на себя в нужном темпе. Знает, что долго не продержится. С резьбы срывает от того, как стискивает член узкая дырка Андрея, от того, как он цепляется за Юру, чтобы устоять на коленях. Уже не пытается взять в рот, а прижимает ладонью его член к своей щеке и тихо, ритмично постанывает.

/Андрей сверкает от пота алмазной пылью, а может, и нет, а может, это попросту заманил наконец в свои сети приход. Но он красив — сейчас, потерявший себя. Серафим с ним грубый, насаживает на себя, но Андрей отвечает ему стонами. Его губы темнеют пятном на белом лице, и он прижимает член Юры к своей щеке, потому что попросту не может попасть в ритм. Еще обжигает мысль, что вот несколько секунд назад был в нем, в его горячем рту, и язык скользил, не пуская глубоко, но оно и не надо. Юре мало, мало Андрея, он касается его плеч, гладит по голове, по взмокшим волосам. Ладони Андрея наконец стали теплыми. Хочется снова вогнать ему в глотку, заставить взять полностью и, заткнув эти стоны, смотреть, как его берет кто-то другой./

Серафим с трудом открывает взгляд от руки Андрея, прижимающего к лицу чужой член, и смотрит на Юру. Тот, расставив ноги, гладит глазами спину Андрея, расселину его ягодиц. Его тоже захватила, без слов взяла в оборот эта магия, эта маниакальность, с которой Андрей бросается в водоворот, чтобы его засосало раз и навсегда. С ним не остается вопросов, не нужны объяснения. Его любишь во всех смыслах — или идешь нахуй, вот и все. Серафим трахает его, точно так же трахнет его Юра, потом выебет кто-нибудь другой, и всех их Андрей однажды забудет, начисто потеряв интерес. Тем ценнее быть с ним здесь и сейчас. Серафим наклоняется, прижимается лбом между лопаток Андрея. Высовывает язык, слизывая пот с его позвоночника. Андрей всхлипывает, его вечно так прошибает, если вдруг сорваться на ласку, что у Серафима щемит сердце. Он влетает в Андрея и кончает, содрогаясь, обнимая его. Прижавшись носом к его загривку. Втягивая запах табака. Пытаясь вобрать всего его, втиснуть его между своих ребер, в самое нутро. И чувствует, как его головы касается чужая добрая рука, гладя по затылку. Смотрит — и встречается с глазами Юры, который будто бы его жалеет.

/Когда Серафим выпрямляется и вытаскивает, Андрей широко открывает глаза, глядя на Юру. Он, наверное, сумасшедший. Давно слетел с катушек. Но если и так — то Юра летит вместе с ним. Серафим хлопает Андрея по бедру, сам садится боком на диван, и Андрей в одно движение оказывается головой у него на коленях, ложится на спину. В нем сплетаются покорность и готовность. Серафим наклоняется к нему и целует, скрывая лицо Андрея своей лохматой башкой. Андрей обнимает его за шею, а другую руку протягивает к Юре, и нет ничего более естественного, чем взять его ладонь и поцеловать костяшки./

Это все оргазм виноват — Серафим плывет от нежностей. От того, как Андрей держит его, не отпуская. Целует легко, даже улыбается. И даже не хочется грубо пошлить, спрашивать: ну что, как ебать тебя будем? Как-как… Серафим, усмехнувшись, выпрямляется, снова садится на пятки. Подхватывает ноги Андрея и, согнув их в коленях, прижимает к груди. Открывает для Юры. На. Любуйся. Он тебя хотел, так что не разочаруй его.
Юра скользит ладонью по животу Андрея. По груди. И вдруг рука его оказывается на загривке Серафима, пальцы лежат твердо. Встретившись взглядом с Юрой, Серафим думает: почему бы нет? Может быть, думает вслух. Юра тянется к нему, и они целуются над распластанным, раскрытым Андреем. Без особого жара. Словно скрепляют дружбу. То, что они ебут одного и того же человека, еще не делает их пылкими любовниками. Юра отстраняется легко, естественно, словно убегающий прибой. Хочется спросить, трахал ли он вообще когда-либо мужчин, но Серафим решает, что, если у него был анал с его девушками, то и этого опыта за глаза. Ему же хватило. С Андреем все получается само собой. С Андреем всегда правильно.

/Юра касается его между ягодиц, подушечками пальцев трогает припухшие мышцы. Скользит средним внутрь. По чужой сперме, думает он. Я впервые занимаюсь с ним любовью, а уже — по чужой конче. Ищет смазку на полу, нехотя отрывая взгляд от Андрея. От Андрея, сияющего в темноте. Раскрытого. Готового. Совершенно неизвестного.
Юра все же сам придерживает его ногу, отводя в сторону. Наклоняется ниже, чтобы смотреть в глаза. Входит плавно, дыша с Андреем в унисон.
— Так хорошо? — шепчет.
Андрей едва заметно кивает. И Юра скользит до конца, приникая к его губам поцелуем.
Чувствует, как касается кадыка костяшками Серафим. Пальцы его давят на шею Андрея, перекрывают кислород, и Андрей уже не целуется, только хватает приоткрытыми губами воздух./

Всего одного действия хватает, чтобы Юра выпрямился. Закидывает ноги Андрея себе на плечи и трахает его четко, размеренно. Андрей хрипит театрально, вцепляется в душащую руку. Царапает ногтями. Можно было бы поверить, что ему плохо, но Андрей тянется к своему члену — встал от всех этих поцелуев, как же любит лизаться, блядь, встал от грубого хвата на шее. Дрочит, как одуревший. Из уголков глаз скатываются слезы, кончик носа краснеет. Серафим жадно смотрит на него. Хоть бы раз Андрей кончил, глядя на него в ответ.
Как назло, Андрей закатывает глаза. Выгибается. Юра с низким стоном кончает в него.
— Вытаскивай быстрей, — кидает Серафим.
Юра заторможенно подчиняется.
Давай, дружище, надо дать Андрею кончить. Он с елдой в заднице не умеет.
Андрей, зажмурившись, стонет, почти не размыкая губ, и обмякает, растекается на коленях Серафима. Серафим возится, выпрямляя ноги, чтобы лечь с ним рядом, поймать в объятия, пока Андрей еще плавает в неге, пока он мягкий, без острых углов улыбки-оскала. Юра оказывается рядом, целует Андрея в плечо. Они зажимают его, касаются беспорядочно и легко. А Андрей так и лежит с закрытыми глазами, и принимает их любовь.

@темы: Картинки, рурэп захвачен калеками, Мои фики

@темы: Мысли

крикивсе (один человек), имеющие несчастье быть подписанными на мой твитор, уже знают, что я сгорел по новому персонажу, новой диснеевской принцессе, новой королеве драмы, по новой шальной императрице - Андрюше Пирокинезису. максимально драматичный человек искусства, алкоголик с повышенной тактильностью, отбитый и нереально талантливый молодой человек. есть так же счастливые люди (один человек, но не тот же, что в предыдущем предложении), которым я радостно пересказал удивительную историю взаимоотношений, любви и ненависти Андрея и Федора Стэд.Ди. нашлась та пара в русском репе, фикло о которой я аж потащил на фикбук, потому что ГОРЮ.
донесу фикло и сюда, в копилочку. это, блин, самое горячее, что я писал в последнее время, потому что динамика между персонажами прямо та, которую я люблю. история, а не жизнь: так долго фанючить по Федору и наконец заслужить его любовь, выступать с ним, косячить, потом говорить, как сильно любишь и обнимать, чувствуя себя самым счастливым человеком в мире, снова косячить, испытывая его терпение и, глупо обидевшись, оскорбить его до глубины души, оскорбить так, что уже ничего не исправишь. ъуъ русский реп прекрати слишком мощные гомоэротические вайбы.

...и на нем руки, на нем тысячи чужих рук, а он вспоминает лишь одни. его тянут за волосы - да возьми ты уже в рот - и он берет, потому что, в сущности, какая разница, сейчас отсосет он, а потом отсосут ему. он закрывает глаза. как бы его ни любили - ничья ласка не станет так дорога, как сдержанная нежность Федора. тем более что никто с ним больше и не церемонится, только Федор всерьез считал его хрустальным и любил как никто другой. никто его больше не жалеет, и он в ответ ничего не чувствует. пустота оказалась больше, чем он думал, и проглотила.

фикло будет лежать тут, а продолжение фикла - здесь.

Больше только похоть
персонажи: Федор Стэд.Д\Андрей Пирокинезис
рейтинг: NC-17
размер: 1.200 слов
саммари: Федор врет ему, прикидываясь хорошим мальчиком. У хорошего мальчика на чужую боль бы не встал.
читать дальше
Он весь горит от прикосновений. Пьянеет от них больше, чем от вина. Началось еще до концерта, на мит-н-грите, когда каждая девочка, купившая самый дорогой билет, обнимала его. Он тянулся в ответ. Его стискивали в объятиях, к нему садились на колени, его целовали, и на скуле у него темнел росчерк чужой помады. Для него все это словно наркотик. Начинало разгонять. А на концерте он, облапанный десятками рук, отлетал еще дальше. Этого мало. Всегда мало. Он склонялся, нагибаясь к толпе, и его покрывали горячими ладонями, его обвивали ветками рук. Он плыл над их головами. Мало. Жарко. Недостаточно. Влетал в слэм — и различал среди сотни тающих прикосновений только тычки локтями. А потом возвращался на сцену, в прибой ласкающих рук.
Все равно недостаточно. Он обнимает Федора за шею. Весь вбивается в него, прижимается так близко, что чувствует, как каменеет Федор от недовольства. Не чувствует такой нужды в объятьях, не страждет касаний, не понимает, что это такое — когда до тебя дотрагиваются, и твоя кожа, некогда словно вывернутая наизнанку, зарубцовывается, и ей становится мало, она уже не ощущает простой поцелуй, нет, ей нужен укус, она не реагирует на касание кончиками пальцев — надо пощечину.
Надо так, чтобы искры из глаз.
Хотя бы умом Федор это понимает. Если не сердцем, не натянутыми нервами — то умом.
Андрей вваливается в гримерку. Скандируют его имя. Он больше не выйдет. Смотрит на Федора, прислонившись к двери, лопатками к жесткому. Тяжело дышать. Грудь словно придавило центнером стали. Губы пересохли.
Какая же ты блядь, читает Андрей в глазах Федора.
Даже если там, в темных омутах, нет ничего такого.
Охочая до чужих рук шлюха.
Он так не думает.
Но Андрей видит то, что хочет. Чем сам себя корит.
— Федь, — шепчет он. Голос сел. — Минут семь есть. Хочешь?
Федор скручивает с бутылки пробку и поливает себе на лицо минералкой, запрокинув голову. Андрей ощущает холодную воду на пылающем лице так явно, словно она льется на него.
— Жестко. Как ты любишь.
Он не любит. Он не из тех, кто причиняет боль.
Андрей прикусывает губу — сильно — и ведет ладонями по животу, по груди, собирая влажную от пота футболку складками. Волосы липнут к телу, с челки едва ли не капает. Запредельно жарко. Запредельно нужно, чтобы тело чувствовало больше, чем может дать чужая любовь.
Больше — только похоть.
И Федор срывается, он всегда ведется, он не может стоять и просто смотреть. Минералка летит на пол, разливается вода. Федор переступает через нее, в два шага оказывается рядом с Андреем. Выдыхает жаром в лицо:
— Пять минут. Держи дверь.
Его ладони — поверх рук Андрея на вздымающейся клетке ребер. Чуть наклонить голову. Посмотреть из-под ресниц. Даже играть не нужно, от этой жажды взгляд и так обдолбанный.
Федор сжимает его нижнюю губу зубами, и это сходит за поцелуй. Судорожно шарит руками по телу, тискает бока, в пальцах комкая кожу, словно ткань, и это больно, черт, Федор, больно, божественно больно… Андрей с всхлипом втягивает воздух, пытается отстраниться. Губа болит, уже распухла. Не успевает ничего сказать — Федор за одно плечо разворачивает его лицом в дверь, будто учился в спецназе этому приему.
Вот что он имел в виду — держать дверь. Навалиться на нее всем весом, чтобы никто не смог открыть.
Он прижимается к Андрею со спины, по-звериному прикусывает загривок. Андрей почти чувствует эту соль на кончике языка. Подрагивают руки, но он быстро справляется с ширинкой. Штаны слетают до колен — как раз, времени нет возиться с одеждой. Его вдавливает со спины Федин вес, все его тело, каждый вдох считывается, как свой собственный. Острая кромка зубов — на мочке уха.
— Не церемонься, — выдыхает Андрей. — Выеби. Что ломаешься.
Знает, что Федор терпеть не может, когда Андрей так грубит. Поэтому и говорит. Чтобы выбесить.
Федор заламывает ему руку так резко, что Андрей только и ахает от прошившей боли. Прогибает поясницу, подставляясь. Чувствует задницей через белье член. Федор врет ему, прикидываясь хорошим мальчиком. У хорошего мальчика на чужую боль бы не встал.
Сука, выдумывает он мысли Федора. Андрей — ебаная течная сука.
И послушно обхватывает губами пальцы Федора. Другой смазки не будет. Облизывает их, а Федор словно всю ладонь хочет сунуть в рот. Уголки губ наутро будут в трещинках. Пальцы Федора выскальзывают. Он отпускает онемевшую руку из залома и наваливается сзади тяжело, дышит в ухо. Все-таки не выдерживает и трепетно, медленно скользит кончиком языка по изгибам раковины. Он проникает пальцами в тело Андрея быстро, почти так, как хотелось, но портит все своей дурацкой нежностью.
Андрей зло шипит:
— Не облизывай меня, блядь.
И Федор, схватив его за волосы на затылке, впечатывает лбом в дверь. Не так уж сильно. Просто обидный тычок.
Почему ты так ненавидишь себя, Андрей?
На этот раз, наверное, он угадывает мысли Федора.
Но тот больше не пытается нарушить правила. Локтем сжимает шею Андрея. Душит он крепко, не вырвешься. Пристраивается головкой члена к узкому, еще не разработанному, и от него больно, от него распирает. Все падает. И похуй. Зато эти прикосновения Андрей чувствует каждым нервом. Задыхается. Царапает руку Федора, перекрывшую кислород. Перед глазами — цветные круги. Задница пульсирует и горит, медленно, Федор, ебать тебя, суку, в рот, медленно! Ноги слабеют. Дрожат ставшие ватными колени, пот катится по лицу, по груди, по спине.
Вот только назад уже не сдашь, Федор давал ему тысячу шансов прекратить, Федор жалел его и обращался, как с хрустальным, но Андрей сам, вот этими нервными ручками, свинтил все предохранители, и нечего теперь ныть, что вышло жестче, чем рассчитывал.
Федор обхватывает его обеими руками — поперек груди, поперек живота. Прижимает к двери. Воздух течет в горло, и Андрей жадно пытается им надышаться. Почти привык. Почти… Федор трахает его четко, так же четко, как произносит каждое слово в треке, втрахивает в дверь, словно это тоже часть работы. Он все быстрее, дышит неровно, прижимается взмокшим лбом между лопаток. Тупо скрипят кроссовки — Федор носком своей задевает пятку Андрей. В ушах звенит.
Андрей тянется к своему члену — может, будет не так мучительно тяжело. Федор перехватывает его ладонь и сжимает, словно хочет сломать запястье.
— Ты же хотел… чтобы больно, — рвано проговаривает он. — Вот и получай… получай свою боль.
Я хотел, чтобы по-настоящему, думает Андрей. Я хотел, чтобы до конца. Чтобы на полную.
Федор обнимает так отчаянно, когда кончает в него, что у Андрея екает сердце. Пару секунд Федор приходит в себя, а потом отступает на шаг. Его член выскальзывает из задницы, и Федор словно случайно проводит напоследок пальцами по ягодице. От его вороватого прикосновения внутри все переворачивается. Вжикает молния на его джинсах. Кажется, поднимает упавшую вечность назад бутылку и выливает остатки воды себе на лицо и на руки.
Андрей так и стоит, привалившись к двери. Колени еще ватные. Синяки. Он чувствует, как они расцветают. Пульсирует болью губа. Он пытается пошевелиться, но ноги подкашиваются, и он налетает плечом на косяк.
— Горе, — бурчит Федор.
Он ловко натягивает на Андрея штаны и застегивает. Андрей ловит его руки. Не поворачиваясь, говорит:
— Извини. Ты ненавидишь меня. Да? Я не могу по-другому. Меня выносит. Я как под кайфом. Мне нужно.
Федор вздыхает.
— Ты хоть раз признаешь, что тебе не просто нужно, а нужен именно я? — мрачно спрашивает он.
Кладет ладонь на пах Андрея, и внизу живота все скручивается.
Но время истекает. Федя как раз оказывается в другом углу гримерки, когда дверь открывается, и Андрей не успевает ничего ему ответить.
Может быть, в другой раз.


Скованные
персонажи: Федор Стэд.Д\Андрей Пирокинезис
рейтинг: NC-17
размер: 2.200 слов
саммари: Андрей — сука, но его лучшая сука
читать дальше
— Мне нужно, чтобы ты срочно приехал.
— Че случилось?
— Просто приезжай, — настойчиво повторяет Андрей.
Федор смотрит на часы. Половина восьмого. На улице моросит. Машина запаркована у подъезда. Когда вернется, мест уже не будет. Так что пусть Андрей засунет свои прихоти в задницу.
— Я занят, — врет Федор.
— Вопрос жизни и смерти, — повышает голос Андрей. Его слова звучат почти в унисон с легким эхо, словно он разговаривает по громкой связи в пустой комнате. — Тебе придется ко мне приехать. И лучше, чтобы ты сделал это прямо сейчас. Не знаю, в каком состоянии ты найдешь меня утром.
Пока все звучит как типичный Андрей: полкило драмы, щепотка пафоса, две ложки пассивной агрессии. Федор с грустью констатирует, что почти сдался. Будь Андрей пьяным в говно — послал бы его, не задумываясь; но сейчас голос его трезвый. Федор предпринимает последнюю попытку слиться:
— Позови Юру. Или Серафима. Или с кем ты там в последнее время отвисаешь. Я заебался разгадывать твои ребусы.
На миг воцаряется тишина, а потом Андрей роняет:
— Только у тебя есть ключи от моего дома.
Федор едва удерживается, чтобы не съязвить: так пусть Юра заезжает, с радостью вручу эти ключи ему, вообще насрать, кому, только бы избавиться от этого богатства… Андрей будто бы дышит, отодвинув телефон в сторону. Нет, надо ехать самому…
И Федор послушно мчит через дождь к чужому дому, от квартиры в котором у него и впрямь есть ключи. Которые ему давным-давно со скорбным видом и словами “Если со мной что-то случится” вручил Андрей.
Пока что с ним случались только алкогольные отравления и острые приступы жалости к себе. Что на этот раз — так сразу и не поймешь. Федор убеждает себя, что ему просто интересно, что выдумал Андрей. Что он совсем не встревожен. Он убеждает себя: ему плевать.
Но все же руки выдают: он слишком торопится открыть дверь и роняет ключ. Чертыхается из-за промедления, но все же попадает в замочную скважину. Войдя в темную прихожую, окликает:
— Я пришел, ты где?
— Тут, — максимально информативно отвечает Андрей из какого-то темного угла.
Теряя терпение, Федор стягивает кроссовки и идет в комнату, по пути включая свет. Там он Андрея и находит. Даже не сразу щелкает выключателем, какое-то время тупо любуется, как отсветы гирлянды, мерцающей на стене, падают на расслабленно свисающие руки Андрея, а тот смотрит на Федора с возрастающим возмущением.
— Бля, ты как ухитрился-то?.. — наконец спрашивает Федор и включает верхний свет.
Лампы безжалостно обрисовывают ситуацию: цепочка наручников перекинута через трубу батареи, идущую вдоль стены, а запястья Андрея скованы в кольца — строгие, металлические. Судя по сколам на белой краске трубы, Андрей усиленно возил цепочкой наручников по ней, пытаясь выбраться. Возле него лежит телефон экраном вниз. Проследив за взглядом Федора, Андрей говорит как ни в чем не бывало:
— Сфоткаться хотел. Но что-то не вышло. Представляешь, экран разбил. Подцепил ногами, — он шевелит босыми пальцами, — изогнулся, чтобы взять в руки, и грохнул. Тебе звонил, ногой номер набрав. То еще извращение.
— Извращение — это, сидя дома в одиночестве, себя к батарее приковать, — отвечает Федор. Видит, как Андрея явно раздражает, что Федор смотрит на него сверху вниз, однако присаживаться на один уровень с пленником не спешит. — Ключи где?
— Их нет, — говорит Андрей. — Тут защелки должны быть. Только у меня не получилось их отщелкнуть.
Он смотрит исподлобья и сдувает с лица челку, еще хранящую воспоминание о розоватом цвете. Приходится признать, что в таком положении — руки скованы, длинные ноги в узких джинсах раскинуты в стороны, майка чуть задралась и оголяет темную дорожку волос на животе, — Андрей выглядит замечательно. Если он так фотографировался, то это гарантирует неконтролируемые оргазмы его поклонниц по ту сторону экрана. Да что там, Федор тоже полюбовался бы… Вслух же он говорит:
— Вот ты долбоеб.
Андрей резко тянет ногу вперед, чтобы лягнуть, но Федор успевает отскочить.
— Освободи меня! — рявкает Андрей.
Сколько ж он так сидит… Федор замечает содранную кожу на его запястьях.
— Лучше бы ты снова дрочил с удушением, там тебе хоть мое участие не нужно было, — ворчит Федор.
— Ой, ну один раз подглядел — теперь до конца жизни вспоминать будешь, — презрительно закатывает глаза Андрей.
Федор решительно опускается на одно колено между его разведенных ног. Интересно, покраснели ли уши. Потому что однажды случайно увиденное — кто ж знал, что этот пьяный придурок не догадается закрыться в комнате, — Федор действительно до смерти будет помнить и порой на это передергивать: на Андрея, привязавшего себя за шею к ручке двери поясом халата; на Андрея, отлетающего в экстазе.
Федор берет его за руку — фиксирует ладонь, чтобы не вертелся, и рассматривает кольцо наручников. Андрей предсказуемо сжимает пальцами в ответ. Дурак тактильный… Запрокидывает голову и глядит в ожидании. Красивый — пиздец, думает Федор. Даже причесался и побрился ради фотографии. Андрей вздыхает, словно слышит его мысли. Защелка открывается легко — и Андрей оказывается на свободе. Не отпуская ладонь Федора, он вдруг говорит:
— Федь, я вообще-то и сам мог открыть. Просто не хотел.
Федор опускает на него взгляд. Глаза Андрея чистые, ни следа вины. Словно все так и должно быть. Словно обманывать — норма, и все вокруг — только игрушки. Договаривались же, что это нездоровая хуйня… Только все равно Федор плывет от лисьих глаз Андрея, от едва заметной разницы в оттенках радужек, от его приоткрытых губ. Тревожит его близость. Достаточно только наклониться — и окажешься на нем, спеленутый самыми сладкими объятиями, от которых почти всегда почему-то горько.
— Супер. Тогда и сейчас сам справишься, — угрюмо произносит Федор и в одно движение защелкивает кольцо наручников на батарее.
Поднимается и уходит на кухню, даже ни разу не оглянувшись на Андрея. Теперь, с одной свободной рукой, у него точно получится выбраться.
Федор и сам не знает, почему сразу не едет домой. Зачем-то ищет сигареты у Андрея — знает, что лежат на полке над чайником. Прикуривает и открывает окно. Обманывать себя незачем: он все еще не отгорел. Андрею достаточно ресницами хлопнуть, а Федор уже хочет его выебать. А уж если он жеманится с этими наручниками… Федор выдыхает дым. Он женатый человек, блядь. Один раз — не считается, два — случайность, три, пять, десять… Все по пьяни. Ни разу трезвыми. С последнего полгода прошло.
Вибрирует телефон в кармане штанов. Федор достает его и читает.
Теперь удобно писать одной рукой лучше чем пытаться разблокировать ногами
Знаешь что еще удобно одной рукой
Трогать себя
Федор закрывает глаза, а смартфон все вибрирует, принимая одно сообщение Андрея за другим.
Можешь посмотреть
Раз не ушел
Или присоединиться
Где гандоны знаешь
Сам гандон
Федор усмехается. Вовремя ответил на невысказанное оскорбление… Он выбрасывает бычок в окно. Пора домой. Хватит идти у него на поводу… Он решительно выходит с кухни, но случайно бросает взгляд в комнату, на Андрея. Тот встречается с ним глазами. Одна рука так и свисает в наручнике с батареи. Вправду, что ли, не может справиться сам? Второй держит смартфон. Федор останавливается в проеме двери и скрещивает руки на груди.
— Что, опять соврал? — усмехается и поясняет на удивленный взгляд Андрея: — Ты ж мне пишешь, что трогаешь себя.
Андрей очень осторожно кладет смартфон на пол и произносит:
— Все-таки пришел посмотреть. Мне так сподручнее. Видеть тебя.
И он кладет ладонь себе на ширинку, не мигая глядя на Федора.
Хочется спросить, на хрена он это все затеял. Как додумался. Слишком сложная схема. Впрочем, Андрею хватило бы ебанцы устроить такую многоходовку. И все ради чего? Чтобы потрахаться? Чтобы Федор забыл, как сказал ему: теперь я женат, больше никаких… Никаких. Так он и закончил ту фразу. Андрей тогда только пьяно кивнул и поползновений не совершал. А теперь сидит на полу, раскинув ноги, джинсы расстегнуты, и нижнего белья на нем не видно. К этому до сих пор не удалось привыкнуть: к тому, что тебя соблазняют. И не грустно влюбленная подруга, а абсолютно уверенный в своей неотразимости Андрей.
— Черт, — случайно роняет Федор.
Андрей, словно только этого и дожидался, возится, приподнимая задницу, и пытается одной рукой стащить джинсы пониже. У него уже стоит, член головкой прижался к животу и скрыт под черной футболкой. Хочется обнажить это пепельное тело. Склониться к впалому животу. Поймать руку Андрея, скользнувшую по члену, и сделать все самому.
— Дай смазку хоть, — хриплым, тщательно отрепетированным голосом просит Андрей. — Но можешь и облизать.
Федор показывает ему средний палец.
Где смазка — он тоже знает. Рядом с гондонами, в нижнем ящике стола. Как во сне, Федор движется к нему вслепую, не отводя взгляда от Андрея. Тот следит в ответ, и кольцо его ровных красивых пальцев оттягивает плоть от головки вниз.
Федор упускает несущественные моменты, они мелькают как вспышки — и пропадают. Его влечет к Андрею, как моряка песней сирены. Он обнаруживает, что уже сел на колени между ног Андрея и, перевернув тюбик, выдавливает бесцветный гель ему на ладонь. Так и смотрят друг другу в глаза. Влажно движется кулак Андрея по члену, но он глядит Федору в лицо не отрываясь. Дышит через рот. Сердце у Федора колотится все быстрее, и от одних только звуков встает. А от того, что Андрей дрочит на него, от того, что на что угодно готов пойти, лишь бы заставить себя выебать, и вовсе сносит башню.
— Какая же ты сука, — шепчет Федор.
Андрей рывком подается вперед, но Федор обламывает его с поцелуем. Быстро отстраняется и вытряхивает Андрея из джинсов, сдирает штанины с его лодыжек. Андрей распахивает глаза и говорит с придыханием, как умеет только он:
— Я твоя лучшая сука. Ну наконец-то, Федор… Думал, кончу без тебя.
Звонко хлопнув его по бедру, Федор отпускает контроль. Тянется к Андрею, к его губам, руками жадно ведет по его наполовину голому телу. Андрей под ним возится, стонет. Прижимает к себе одной рукой, а второй до побелевших костяшек стискивает батарею. Он одновременно притирается ближе и ускользает, весь в движении, словно умрет, если перестанет изгибаться, тискать, тыкаться членом. И Федор ловит его, обвивает руками, припечатывая к себе, целуя в ненасытные губы.
Он весь облапан Андреем, окутан им. Вгрызается в его горло, оттягивает зубами тонкую кожу на шее под самый красивый, желанный стон. Лезет в его тело скользкими от смазки пальцами и балдеет от того, как охотно Андрей насаживается на них. С ним всегда так: хочешь взять ты, а выходит, что берет, что пожелает, он.
Федор выпрямляется, усевшись на пятки. Проводит ладонью по взмокшему лбу — жарко. Все равно раздеваться не будет. Так и остается в толстовке. Хлопает Андрея по бедру — давай, переворачивайся… Андрей, поняв его без слов, становится на колени. Прогнувшись в пояснице, подставляется. Не удержавшись, Федор кусает его за ягодицу, надкусывает, как яблоко. Андрей ахает. Вцепившись свободной рукой в цепочку, смыкающую кольца наручников, повисает на батарее. Ждет. Блестит капелька пота на ложбинке между его ягодиц.
Федор стаскивает спортивные штаны до колен. Нет нужды снимать. Бросает взгляд на нижний ящик стола и передумывает. Без гондона. Андрей ему должен за все свои игры. Шлепок — по заднице, и Андрей вздрагивает, оглядывается через плечо.
— Не вздумай…
Федор, отводя одну его ягодицу в сторону, приставляет головку, надавливает, и блестящие от смазки края плотно обхватывают ее. Андрей все пытается договорить:
— Не взду… Не в меня… Бля, — стонет он.
Федор входит в него медленно. Его лучшая сука не любит, когда в ее заднице оказывается сперма. Федор вставляет до конца и наклоняется к Андрею, ложась грудью к нему на спину. Запускает ладонь ему под майку и зажимает между пальцев горошину-сосок.
— Твоего мнения никто не спрашивал, — шепчет он в ухо Андрею и слизывает соленый пот с его шеи.
Андрей, повисая на наручниках, шипит в ответ:
— А говорил, что последний раз. И опять во мне по самые яйца.
Федор зло выдыхает и вытаскивает почти полностью, резко выпрямившись, и сразу же загоняет обратно. Андрей сдавленно стонет. Держаться невозможно. Федор трахает его быстро, подтягивая за бедра к себе, врывается в его тело короткими толчками. Андрей громкий. В отелях ему рот приходится затыкать, и он вылизывает ладонь, кусает… а сейчас — можно слушать его. Ловить каждый стон и вдох, и выдох. Видеть бы лицо его сейчас… Сомкнутые глаза, темные ресницы, распахнутые губы. Но Федор лишь видит содранную кожу на схваченном наручником запястье.
Андрей повисает на одной руке, вторую тянет к члену. Не попадает в ритм, и Федор перестает нетерпеливо дергать его на себя. Фиксирует на месте, подхватив под животом, и четко двигает бедрами, ускоряясь. Хочет, чтобы Андрей кончил на его члене, но знает, что не получится. Как бы Андрей ни провоцировал, чтобы его выебали, с членом внутри все равно закончить не может. И Федор зачем-то торопится, хотя лучше бы растянуть удовольствие, этот раз точно последний… Оглаживает Андрея по спине, и тот отзывается на прикосновение, прогибается кошкой. Втиснувшись в него до предела, Федор обхватывает его обеими руками до хруста костей, вжимается щекой между его лопаток и глубоко втягивает его, только его запах. Андрей замирает, весь сжимается, почти даже больно… И Федор с всхлипом кончает в него. Вслепую тянется к наручникам, кое-как отщелкивает кольцо, и вместе с Андреем плавно сползает на пол. Растекается по его спине, прячет горящее лицо. Целует через ткань футболки.
Андрей под ним шевелится. Пытается высвободиться. Федор неохотно вытаскивает из него член, перекатывается на спину. Голую задницу холодит пол. Натянув штаны, Федор проводит рукавом по вспотевшему лицу. Глубоко дышит. Андрей облокачивается рядом с ним, и Федор наконец получает возможность посмотреть на него — порозовевшего, с блестящими глазами. Опускает взгляд вниз и удивляется:
— Я не заметил, как ты кончил.
— Да ты вообще нихуя не замечаешь, — бормочет Андрей и, повернувшись, ложится затылком ему на грудь. Подносит пальцы к губам, будто затяжку невидимой сигаретой делает. Вздыхает. На запястьях у него синяки.
Это точно последний раз, думает Федор. Что бы Андрей ни придумал… Это последний.
Он целует Андрея в макушку и не замечает, как тот довольно усмехается.

@темы: Картинки, Мысли, рурэп захвачен калеками, Мои фики

@темы: рурэп захвачен калеками, Мои фики