Сашенька Осенний дал мне флэшмоб. теперь я должен каждый день писать о трех хороших вещах. запись не буду каждый день поднимать.
былоДень 1. 1) быстро и успешно разобрался с кое-какими документами. даже не ожидал. 2) закончил пересматривать на супер-ускоренной перемотке второй сезон тинвафли. оказывается, я его смотрел. ну, смешались в голове все эти ай эм зэ альфа мяу, альфа-паки и канинаканоэ канима. ладно. Стайлз, Лидия, Джексон, Айзек и дядя Питер того стоили. если проматывать всю Элиссон - то норм, можно местами полюбоваться на актеров. каст хороший. 3) этот пункт стоило бы поставить первым, но я оставил его на десерт. пришли чудесные открытки *_____* одна от Рамерия, вторая от джоведи Тани, которая никогда не подписывается и почерк имеет точно такой же, как у джо. спасибо огромное, мои хорошие
День 2. 1) Купил «11\22\63» Кинга в твердой обложке. это первая книга, которую я у него прочитал, и она меня впечатлила и увлекла. захотелось ее купить, чтобы поставить на полку. когда-нибудь у меня будет большой книжный шкаф, и я буду собирать библиотеку. начинаю уже сейчас, да только книги хранить негде, а если и находится для них местечко, то неприметное. знаете, у кого-то, по-моему, у Лукьяненко, один воспитанный мальчик считал, что в первую очередь, если хочешь показаться умным человеком, ты в чужой квартире подойдешь к книжному шкафу. в общем-то, я обычно именно так и делаю, книги меня интересуют больше всего. у большинства посещенных домов за стеклами стоят собрания произведений классиков, выпущенные еще в Советском Союзе. зеленый Дюма. серовато-голубой Лермонтов. рыже-коричневый Джек Лондон. это были хорошие книги в хорошем переплете. но у моего поколения на полках будут привлекать взгляды яркие обложки - сейчас строгих почти и не делают. все современники пестрят. потому что нужно ловить покупателя на оригинальное оформление, ведь незнакомое имя никого не заинтересует. не могу определиться, как отношусь к этому. с одной стороны - некоторые книги оформляют действительно красиво, приятно посмотреть, потрогать и в руках подержать. с другой - мой внутренний перфекционист раздражается от бесноватых цветов и желает видеть только два: один цвет - для обложки, второй - для имени автора и названия произведения. 2) лента заполняется постами об АУ-фесте, и я осознаю, как хорошо, что мы с Таней решили его сделать. да, эгоистично - подумать в первую очередь о себе. но в хреновый день люди, которые хвалят чужие работы, которые восхищаются своими командами, которые переживают и держатся за спн крепко, которые собрались вместе в этот месяц, даже если уже завязали с фандомом, - все эти люди своими словами радуют так, что все плохое рассеивается. спн-фандом - что-то важное. большое. неизмеримое. льющееся через край. даже если к нему остыть, даже если от него устать... все равно. спн - веха в жизни, и когда мы собираемся вместе, я чувствую себя счастливым. я устал в этот год от феста, честно устал. и это при том, что бОльшую часть работы на себя взяла Таня. но оно того стоило. всегда будет стоить. результат оправдывает абсолютно все затраченные силы. окупает с лихвой. 3) Ничего нового. Существовал. /с/
День 3. 1) сдал коллок по гнозии на пятюню, хотя валили меня со всех сил. то ли я поумнел, то ли память и вправду с пирацетама улучшилась, но, черт, похоже, я знал все. 2) эпохальное событие: решил, что тян айфон шестой не нужен. сэкономил кучу бабок этим решением закажу к своему 5s бамперов новых на радостях и подожду, пока выйдет 6s или что-то в этом роде. уж там-то точно будет что-нибудь революционное 3) купил крем в Ив Роше, получил в подарок ежедневник. да, я тот человек, который тырит отовсюду сахар, чтобы не покупать его в институте, и тратит деньги на ненужные вещи, чтобы получить копеечный подарок. зато радостно.
День 4. 1) видимо, я у декана в списке доверенных лиц - внезапно предложили выступить на крутой конференции. правда, она уже чуть больше, чем через две недели. пришло время вгрызаться в нормативные документы. впрочем, это моя профессия, нужно учиться читать и любить федеральные законы, указы президенты и постановления правительства. ладно, любить - это невозможно. хотя бы читать. 2) купил человеческий принтер. с вайфаем и картриджами с человеческой ценой. наконец-то. 3) побывал у Шмеля на др. поиграл наконец-то в Медведа, в которого давно хотелось поиграть. увидел людей.
День 5. 1) кормил людей Агушей как Иисус кормил людей хлебом. 2) увиделся с племяшкой, выпил с его мамой. 3) скоро лягу спать с осознанием, что завтра НИКУДА ВЕСЬ ДЕНЬ НЕ НАДО.
День 6. 1) почти не выходил из комнаты. на самом деле, это порой может быть огромной радостью. 2) накатал 9 вопросов к экзамену по фармакологии. сдулся и устал, но все-таки начало положено. 3) заказал много книжуль с Озона. придут, правда, не скоро...
День 7. 1) сходил на Бегущего в Лабиринте третий раз. так получилось - уж больно подходящий и дешевый сеанс вместо лекции из замеченного: цифры Минхо в первый раз назвал одни, во второй раз другие, нипонятно, как ребята вышли из лабиринта, если в первый раз сканер сработал, и все начало закрываться (подозреваю вмешательство ПОРОКа), негры умирают, как и всегда, первыми, Минхо - безупречен, но можно было бы ему реплики позабористей прописать. ко всему прочему зашипперил благодаря Осеннему Минхо\Ньют мч, кстати, после просмотра фонтанировал идеями, чем парни занимались, раз, едва появилась в Приюте девушка, мигом разошлись по делам 2) удачно сэкономил время, написав кучу протоколов по фармхимии по время учебы. 3) закончил-таки этот фмоб
начинаю потихоньку выполнять задолженности по флэшмобам. этот фмоб обошел почти всю ленту уже Уми дала мне Джеймса
1. ...с самым забавным выражением лица. читать дальше
2. ...во время приема пищи. ...нууу, Джеймс это едой считает читать дальше
3. ...с каким-нибудь животным. я не знаю, что это за фото эта собака вообще реальна? читать дальше
4. ...с представителем противоположного пола. такое считается? читать дальше ну ладно, ладно. вот. читать дальше
4.5. ...с представителем непротивоположного пола.спасибо Уми за этот добавочный пункт читать дальше общая пьяная атмосфера растормаживает половые инстинкты и так и намекает на непристойное поведение.
5. ...глянув на которую, вы бы без раздумий занялись с ним сексом. то есть любую? читать дальше
12. ...на которой он выглядит как ребенок. пожалуй, это. где он играл персонажа, поначалу наивного, как ребенок, и только под конец сообразившего, в какую же западню попал. читать дальше
14. ...на которой он не на первом плане. оказывается, такую фотку действительно сложно найти у меня в закромах. читать дальше ну... он же стоит чуть-чуть позади. значит, не на первом плане
15. и напоследок, забавный гиф с ним. на месте ли конфеты? читать дальше
а сегодня я раздавал в Ленте Агушу в течение четырех часов. началось все с того, что прошлые работники в четверг и пятницу свою норму не выполнили, и супервайзер выкатил мне тележку, сверху донизу заставленную коробками с йогуртами, молочными коктейлями и творожками. я выразил сомнение, что смогу все это скормить - ну нереально же, чтобы люди так охотно все ели! супервайзер согласился и сказал вернуть все потом в холодильник, а что проштамповано - взять себе. собственно, я именно поэтому и хотел работать с Агушей - чтобы набрать йогуртов домой. ...вы не поверите, но я скормил ВСЕ. совсем чуть-чуть удалось умыкнуть. и мне дико повезло: все люди приветливые, вежливые и адекватные. кроме одной дамочки. я ей предлагаю Агушу, а она спрашивает: - А где производится? - В России, - отвечаю я и уже собираюсь рассказать, как давно Агуша делает питание для детей по специальной технологии. а дамочка меж тем продолжает: - НЕТ! Мы на двадцать пять тысяч закупили импортной еды. От российской один вред. Есть ее нельзя. Я же не хочу заболеть раком! и все с таким апломбом и верой в свои слова. я ретировался задом. эта дамочка напоминала женщину с видео, где она говорила про то, что прошла Афганистан и про кандибобер. а еще встретил преподавательницу, которая у меня на 2 курсе вела, и очень приличного дедушку. он спросил, где я учусь. оказалось, он профессор на кафедре пат.анатомии. вообще весь этот Агуша - интересный опыт. если бы у меня не было простуды и я не говорил в нос, было бы еще лучше. и устал на ногах столько стоять. а так - клево. йогуртов подрезал, а что мне еще надо?
два драббла на фразу "И все это ради одного человека" ищите тут. динокасы. первый - космический. второй - черная бытовуха. как я и обещал команде, именно эти две темы. каким-то чудом я не растерял запал летом и написал их.
а еще миди Марвел или ДиСи?. признаться, мне делали немного больно Супермен и Бэтмен на фоне Марвела у команды НЙ, но только немного, потому что не такой уж большой я комиксоеб, хотя из двух оргов я явно тот, что злой... в общем, я не об этом. я о фике. во-первых, NC-17 - а в последнее время я с ненавистью выдавливаю из себя рейтинг. но тут отчего-то пошло. во-вторых - миди. хотел бы я, чтоб идеи на фесты убирались тыщ в пять слов, чтобы быстренько написал - и свободен. но нет, не удалось. честно говоря, эта история просится быть расписанной побольше, да и мысль у меня была неплохая, ее можно было бы реализовать более объемно, с юстом, обломами и страдашками, но... ох, кто бы знал, как меня заколебали фики. так что в обрезанном виде эта история тоже неплохо смотрится. по крайней мере, не затянуто. в-третьих - бОльшая часть повествования происходит в школьные годы. все в курсе, что я терпеть не могу школолольные аушки, если только это не учитель\ученик и джаредотоп? ладно, про это вы, наверно, не знали. короче говоря, неважно. что написал - то написал. хочется верить, что читателям понравится.
спасибо за внимание. вот вам гифочка с прекрасным.
опять эти сны, в которых свет сверху слепит настолько, что я ничего не вижу. хожу, злюсь, натыкаюсь на стены, ощупываю предметы. когда мне снились собаки, я научился быстро выходить из этих кошмаров, потому что знал, что это сон. а ослепительный свет чересчур реальный. и я в том сне - слишком настоящий. никаких гиперболических образов. просто я почти ничего не вижу. ...ненавижу такие сны.
дневник у меня в последнее время крайне содержательный. в кавычках, разумеется. впрочем, я уже несколько раз выл, что это не фандомный бложик, и я не знаю, почему у меня так много иксменов и спн, поэтому я мееедленно снимаю с себя всю ответственность за вашу порванную лытдыбром ленту.
очередной припадок "меня никто не любит и не ценит". ок. ладно. как Никонов в стихотворении говорил, "а ты сиди и дописывай книгу" - чем я занимаюсь. еще в песне Оксимирон тараторил "сиди дома, гони телок, твори - так сказал мне поэт Леха Никонов". вот это не очень получается. мечтаю о выходных, которые проведу дома. ну следующее воскресенье хотя бы... а если пролечу с подработкой - то и субботу. ух. два дня не выходить из комнаты, не совершать ошибку - мечта. btw, грандоксин раньше помогал, а теперь, по-моему, перестал. дважды ок. почитаю книгу "как перестать переживать и начать жить".
в целом, мне бы побольше удачи на следующую неделю, она обещает быть напряженной. ко всему прочему, я слегка простыл. такие дела.
я сегодня посмотрел Бегущего в лабиринте ААА читать дальшея в восторге. Валя правильно после сеанса сказала: сидишь, говорит, полфильма, и думаешь ТЫ ЧЕ СУКА ТЫ ЧЕ?!! хорошо, что звук был громкий и никто не слышал, как я полфильма умоляю ТОМАС ПОЖАЛУЙСТА БЫСТРЕЕ ДАВАЙ МОЙ ХОРОШИЙ БЕГИ ТЫ СМОЖЕШЬ НУ ЖЕ МИНХО НУ ДАВАЙ ТОМАААС а ты, Ньют, представлялся мне выше и толще, НУ ДА ЛАДНО. короче, я слишком на эмоциях. хочу еще раз пересмотреть.
из минусов: голос Чака. эээ... как-то он все время ненатурально говорил. Глэйд и глэйдеры. вот говнище-то. ни разу не услышал слова "шенк". а вот салаг, новичков и чуваков - хоть отбавляй. кто-нибудь читал официальный перевод? там есть шенк? в общем-то, все мои претензии в основном по переводу. никому официальный не советую никогда. любительский гораздо лучше. сразу видно, кто переводит за деньги, потому что это его работа, а кто восхитился книгой и стал с любовью ее переводить, чтобы показать другим.
и о книге. я сейчас на середине третьей книги. пока что, несмотря на все, что произошло, уверен, что ПОРОК - это хорошо. по крайней мере, они пытались. и еще: Тереза подбешивает. Бренда мне нравится больше. не знаю уж, как сюжет вывернет к концу, но пока что расклад такой.
наклеил новую пленочку надел новый чехольчик удалил все фотки на айфоне удалил программы, которыми не пользуюсь расчистил память капитально быстродействие - уровень боженька, как будто новенький стал ... ... ... ВСЕ РАВНО НЕ ШЕСТОЙ ...когда я покупал 5s, я был уверен, что это телефон на века, и поменяю я его очень не скоро. этот телефон действительно крут, он идеален во всех отношениях, и я понимаю, что от шестого он ничем не отличается, а шестой еще и выглядит как говно, но я уже прикидываю, во сколько мне обойдется обменять мой пятый эс на шестой теперь я понимаю яблодрочеров хорошо хоть айпад новый не вышел
PS. извините, если кому не отвечаю или если кого не комменчу. нет ни времени, ни настроения.
да это же я на любом мероприятии, где есть бесплатное бухло. к слову, сериал называется Spaced, там всего 2 сезона по 7 серий, 99 года сезон и 01. в главной роли - Саймон Пегг
лытдыбр о первокурсниках и не толькосмотришь на первокурсников и понимаешь: они ведь действительно маленькие. они и вправду совсем зеленые. это видно по их юным личикам, даже если к ним прилагаются сиськи четвертого размера. все равно понятно, что детки только-только окончили школу и будут в ближайшее время праздновать совершеннолетие. по моему курсу уже такого не скажешь. ну да, спрашивают порой паспорт, когда бухло покупаем, даже в кино однажды спросили, есть ли нам шестнадцать, но таких детских лиц и сверкающих глаз у нас точно нет. ну а я постараюсь не толстеть. первый курс фарма тоже был стройным и звонким, а потом внезапно к пятому курсу все стали с трудом пролезать в дверь. видимо, произошла трансформация в заведующих аптек. надеюсь, со мной такого на следующий год не случится. PS. надеюсь, на эту студвесну придут активные и талантливые первачки. а то мы-то скоро уйдем, на кого все это оставлять?
еще лытдыбр. об общении и доброте. полагаю, ни у кого нет сомнений, что я охуительно добрый человек. добрее меня только морские котики. нет, правда. я и раньше старался выработать скилл корректности в общении и не обижал людей почем зря, а сейчас, когда почитал книги\статьи на тему, ко мне вообще фиг придерешься. плюс сказывается любовь к психиатрии: я же знаю, что в этом мире полным-полно психически больных людей, и лучше говорить с ними тихим спокойным голосом. проблема в том, что не все окружающие такие же замечательные, как я. в связи с чем встает вопрос: стоит ли церемониться с теми, кто не заметит этого и продолжит пороть чушь и быть эгоистичным говнюком? точнее, даже не так. люди-то они все неплохие. просто редко задумываются над тем, что говорят. как в аффекте. это не о спорах и прочем, нет. со спорами как раз проще. это об общении в фоновом режиме, когда человек машинально что-то выдает. хуже всего - если попытаешься донести, что тебе неприятны некоторые высказывания, но человек это не поймет. когда относишься ко всем доброжелательно, хочешь подобного в ответ. а когда не получаешь (а ты почти всегда не получаешь), начинаешь раздражаться. начну-ка таблетки снова пить. тогда станет пофиг практически на все.
и еще одно. я бы хотел больше читать. чтобы было больше времени.
Я поучаствовал в СуперФесте, кстати. Написал в последние два дня, каким-то чудом идея пришла. И мне нравится, что получилось. читать на фикбуке или в соо на дайрях:
Работа №4 Название: Любовь побеждает Пейринг | Персонажи: Мэг, Кастиэль Тип: гет Рейтинг: G Жанр: легкий ангст Количество слов: 830 Дисклеймер: все чужое. Саммари: Странно, что Кастиэль с ней в корне не согласен. Фраза-ключ: Omnia vincit amor — любовь побеждает всё! Примечания/предупреждения: таймлайн - 7 сезон, психиатрическая лечебница.
Фанфик был написан на Летний Фестиваль.
Читать дальше Любовь побеждает все, стоически говорит себе Мэг. Сохранившееся человеческое свойство — врать самой себе в попытке убедить разум, хотя он и вопит об опасности. Сердце помалкивает. Мэг подозревает, что именно из-за наличия органа, перекачивающего кровь, она все еще старается обмануть саму себя. Любовь побеждает… Она подбадривает себя этими словами, глядя на абсолютно счастливого Кастиэля, бродящего по парку психиатрической клиники. Любовь побеждает… Она стискивает зубы. Нет, любовью здесь и не пахнет, любовь здесь ни при чем. Лгать можно кому угодно, но только не себе. Она знает все свои трюки. Даже если захочет — не попадется на них. Ангел на плече, личная ручная крылатая зверушка — удобное приобретение, да только в нынешнем состоянии от Кастиэля никакого толку. Мэг опасается, что в случае опасности он, затрепетав, заявит, что не терпит ссор, и вспорхнет, улетев далеко. И счастье, если он захватит ее с собой. В противном случае ей придется надеяться только на себя. Впрочем, как и всегда. Тогда непонятно, почему она все еще здесь. Кастиэль — на редкость бесполезное приобретение, потому что он ни капли ей не помогает. Наоборот — служит магнитом для демонов. Для ангелов. Для парочки охотников, в конце концов. Мэг старается разложить по полочкам все аргументы «за» и «против», объясниться хотя бы перед собой, почему она до сих пор в психиатрической клинике. Из-за обещания Винчестерам? Смешно. Она давала в своей долгой жизни столько обещаний, что и не вспомнить. Сколько она сдержала? По пальцам пересчитать можно. Видимо, дело в мазохизме. Она всегда мечтала побыть сиделкой для умалишенного. Скрестив руки на груди и напустив на себя грозный вид, Мэг зовет Кастиэля. На часах за ее спиной стрелки разрезают циферблат пополам. Кастиэль снова пропустил обед, обязательный для всех пациентов, и спускать ему нарушение режима Мэг не собирается. Но Кастиэль оборачивается с обезоруживающей улыбкой. Должно быть, его секретное оружие. Гуманное. Не наносящее физических травм. Поэтому — особенно опасное. Все ангелы знают толк в пытках. Кастиэль смотрит иногда так, что перестаешь чувствовать себя грязью. Становишься чем-то… Чистым. Не только единственный поцелуй делает светлее, но даже простые взгляды. Тряхнув головой, Мэг прогоняет наваждение. Стоит на долю мгновения очароваться — и приходится падать, разбивая колени в кровь. Они оба знают, кто она такая. Что она такое. Никакие игры в гляделки не изменят ее сути. Она ведет Кастиэля в столовую, потом — в общую комнату, играет с ним в глупые настольные игры. Ей требуется колоссальное терпение, чтобы потакать подопечному. Ее злит, что Кастиэль ни о ком не думает. Для него как будто ничего не существует. Он живет в своем мире, радуясь цветам и букашкам, но люди для него словно исчезли. Мэг почти не надеется, что Кастиэль обратит свое внимание на ее проблемы. Что ее удивляет — ему нет дела даже до обожаемых Винчестеров. Это же и радует, а порадовать сейчас Мэг мало что может. Злорадство — самое душевное проявление эмоций для того, у кого души в принципе нет. Вечером Мэг ведет Кастиэля в ванную комнату, как любого другого пациента, и дежурит рядом с душем. Ни мочалки, ни шампуня у Кастиэля нет. Вряд ли ему они требуются. Просто так положено, распорядок дня нужно соблюдать. Это что-то вроде попытки заставить его выполнять все, что делают остальные. Доказать, что он не так уникален, как думает. Попытки спустить Кастиэля с небес — не с тех, с которых он сбежал, но с тех, которые сам себе создал. Показать, что приземленность еще никому не мешала. Поэтому Кастиэль послушно раздевается и встает под воду. Капли бьют по кафелю в неровном ритме, действуя на нервы. Мэг уже на пределе, раздражение достигает критической точки. Она прикрикивает на Кастиэля. Пристыженно вытершись полотенцем, он торопится в палату — не любит, когда его сиделка злится. Мэг с грохотом закрывает дверь в палату, сквозь зубы желает Кастиэлю притвориться спящим и садится возле его кровати, открывает книгу. Ей не хватает одиночества, ей не хватает нормальной жизни, к которой она привыкла, ей не хватает всего. Дурного ангела она уже ненавидит. И так — каждый вечер. К концу дня все видится в черных тонах. Утром, едва занимается рассвет, Кастиэль тихонько встает и отодвигает занавески. Недолго смотрит за окно, потом разворачивается и задумчиво глядит на Мэг. Может, тоже пытается понять, почему она до сих пор рядом с ним. Солнце горит над его головой золотым нимбом, розовые облака разлетаются за спиной, как два крыла. Каждое утро Мэг думает, что ей есть, за что бороться. В начале дня все видится белым. Пока Кастиэль глядит на нее, как на сокровище, чуточку влюбленно, чуточку с сумасшедшинкой, она хочет оставаться рядом. Любовью тут и не пахнет, никакой любви. Просто Мэг защитит его от всего, раз сам Кастиэль не в состоянии. У каждого бывают минуты слабости. Каждому требуется порой помощь. Проблема в том, что Мэг ее никому не оказывает, ей это не выгодно. Причину, по которой она остается рядом, она найдет потом. Позже она будет давить на газ Импалы и спрашивать себя, зачем это делает. Еще позже — возьмет в руки ангельский клинок и пойдет на того, против кого у нее нет никаких шансов, прекрасно отдавая себе в этом отчет. Но это не любовь, повторяет сейчас она себе. Любовь — не то чувство, которое может победить хоть что-то. Странно, что Кастиэль с ней в корне не согласен.
друзья пишущие, читающие, и просто прошаренные, можете ли вы посоветовать какие-нибудь книги, методички, статьи, да что угодно, по стилистике? я могу загуглить, конечно, но интересно, может, кто читал подобные книги и может поделиться запавшим в душу картинка для привлечения внимания
лытдыбрнафиг я на эту задрочку пошел? что она мне дала, кроме потраченного времени, крупицы знаний и проебанных денег? как же неохота снова на нее ходить и тратить вечера трижды в неделю. не то чтобы я там сильно много чему научился. надо составить график посещений: на практику перевода ходить три раза в месяц, прогуливая общественный перевод, на немецкий и английский по два раза, чередуя пары. тогда еще хоть жить можно будет, хотя и без особого удовольствия. вообще-то, если бы не задрочка, то количество учебы было бы в кои-то веки терпимым и даже, пожалуй, нормальным.
— Я люблю тебя. — Мы все еще расстроены фальшивым признанием в любви. ВСЕ ЕЩЕ НЕ СОБРАЛИ СВОЕ СЕРДЦЕ ИЗ ОСКОЛКОВ — А оно было фальшивым?
— Твоя любимая сцена между Оливером и Фелисити? — Та, которая будет в премьерной серии.
это то, ради чего я смотрю сериал. и прощность, конечно. я вообще-то и Дефстрока полюбил, особенно когда начал в InJustice играть. это рубиловка на планшете типа мортал комбат, только дерешься героями ДиСи.
и смешное олисити-видео под катом. оно на самом деле не шибко смешное, но моменты там собраны хорошие. и насмешки над лав-стори Олли с Лорел присутствуют к слову: дико раздражает, когда в крэк-видео тихо-тихо голос героев, а потом ХЕРАК музыка во всю ивановскую орет. читать дальше
1) Увидев, что вас осалили, тут же сделайте скрин своего рабочего стола. Лучше ничего не изменять, так будет веселее. 2) Запостите картинку в своем блоге. Если хотите, добавьте краткое пояснение. К примеру можно рассказать, почему у вас так много иконок=3 3) Осальте еще 5 человек.
честно говоря, не знаю, кто уже делал фмоб, а кто еще нет, поэтому берите по желанию.
к слову, это не постоянный рисунок. у меня стоит тема с картинками из найт вейла, и меняются они раз в пять минут.
разлюбить этих ребят? импоссибл. я слез с фандомов, почти не слежу за новостями, но вчера что-то стал вспоминать разные моменты спн, попутно вспомнил улыбку Джареда, лучики в уголках глаз Дженсена и мимику Миши, едва не прослезился. потом вспомнил первую серию и последнюю, вспомнил, что после финалки ни на секунду не ослабевал интерес, как покажут демон!Дина. и как бы ни ругали, как бы я сам ни ругал сценаристов, идиотические порой решения, все равно - нельзя просто так взять и разлюбить спн. только не этот сериал. в нем слишком много хорошего. и, в конце-то концов, какой сериал может похвастаться сейчас такой волшебной химией между ведущими актерами? где найти эту искренность во взглядах в абсолютно любой серии? ох. не могу, меня рвет от любви. не сомневаюсь, что Дж2М прекрасно сыграют и в других проектах, талант не пропьешь, но попадутся ли им такие партнеры, чтобы искрило?
и о Стрелепопутно закончил пересматривать первый сезон Стрелы в ашди и с сабами. проматывал по пол-серии, ибо невыносимо но Оливер - котик. со второго пересмотра видится, какой котик Томми. чудесный был мальчик. а вот совместные сцены Оливера с Лорел блевать тянут вся эта их любовь-морковь Кэти такая красивая, любуюсь и никак не налюбуюсь, но любовная линия и ее героиня меня вымораживают. тем ценнее крошечные моменты с Фелисити, которой первую половину сезона вообще почти не было. теперь, когда я знаю, что в 3 сезоне они с Олли будут встречаться, а одна из серий откроет тайну родственников Фелисити, некоторые ее фразы кажутся многозначительными, и я уже вижу половинку для гифсетов - чтобы сравнить сказанное в 1 сезоне и открывшееся в 3 нет, правда, любить этот сериал можно, только если что-то шипперишь. и если упоролся. Натащья, воттка, почти без акцента произнесенное Оливером "сумащедший". великолепно.
в последнее время я часто бываю на конференциях, которые устраивают фармкомпании для фармацевтов и провизоров. лытдыбрконференция - это значит довольно-таки быстрая презентация нового товара (причем слушаешь и думаешь: чего я пять лет учу стопицот химий, тут и пятиклассник все поймет!), кормежка и подарочки (фармацевтические, само собой). самые шикарные конференции - от компании Johnson & Johnson. эти ребята владеют лекарствами, которыми пользовался каждый. от мезима с ношпой до контактных линз. честно говоря, информативную часть у них ведут не очень. я видел презентации от одного молодого человека и двух девочек. только одна девочка не убаюкивает. но - какой шикарный обед! каждый раз. и каждый раз я набираю целую сумку пакетиков тростникового сахара. кто знает меня и ходит со мной в кафе, в курсе, что я маниакально тырю отовсюду сахар. не спрашивайте. просто отдавайте мне сахар, если он вам не нужен. и подарки. по-моему, сегодня пакетик на штуку рублей, не меньше вышел *___* для счастья не так уж много надо.
ко всему прочему я достаточно повалялся в ногах у декана, чтобы меня перевели в другую группу. эх, заживем! вот еще медкнижку продлю - и буду по выходным на подработки ходить, крышечки от Агуши обменивать на тарелочки и прочее.
крошечная, крошечная история. урезал как мог, чтобы уложиться в забыл сколько знаков. на фикбуке на прозе.ру
Джелли
Стрелки часов: за третьей четвертью циферблата.... Джелли: за своим столом. Наблюдаю за ней, очерченной беловатым светом настольной лампы, раздвигающим темноту по неровной окружности. Она остается сегодня допоздна, потому что — ее любимое слово — дедлайн. Пара слов о Джелли: ее настоящее имя Дженнифер, но все за глаза зовут ее, как какую-то конфету, мармелад в яркой упаковке, потому что каждому хочется попробовать ее сладость. Матово-алые губы редко покидает улыбка. Кружево и легкие натуральные ткани теплых пастельных цветов колышутся вокруг ее тела. Плавность движений и мягкий голос очаровывают. Я знаю другую Джелли. Ее пальцы порхают по клавиатуре, она устало щурится, но упорно сидит: не может уйти домой, пока не сделает отчет. Хотел бы я ей помочь, да не могу. Я давно сдал ей свою работу. За моим столом — чужие вещи. Ярко-красный степлер, забытый женский журнал. В уголке примостились туфли на высоком каблуке, стыдливо прикрытые бумажным пакетом — их обладательница сбежала домой в босоножках, обменяв красоту на удобство. Джелли так не делает. Она тщательно выбирает обувь, в которой сможет прошагать по чужим головам с обманчиво-доброй улыбкой. Та Джелли, которую я знаю, цепко держится свое место под солнцем ламп дневного света, как акула держится за свою добычу. Я все еще смотрю на Джелли. Она потягивается, не поднимаясь с кресла. Прозрачные стены кабинета словно делают ее уродом в кунсткамере, на которого смотрят все, кому не лень. Изящные запястья застыли высоко поднятыми над головой, спина изогнулась. Джелли морщится от боли в плечах. По темным и пустым коридорам пробегает эхом шум шагов. Джелли прислушивается. На лице появляется выражение усталости и доброжелательности, и она выходит из кабинета. Она проходит между рядами столов, проходит мимо меня. Не замечает, как всегда. Выждав пару минут, я иду за ней. Весь офис — царство идеальных столбцов рабочих мест и прозрачных прямоугольников кабинетов. Мои шаги неслышны. Джелли я нахожу по ее тихому смеху: она идет к курилке с Брэдли. Пара слов о Брэдли: доверчивый блондин, вырвавшийся вперед только благодаря своему труду. До него нет никому дела. Никому, кроме Джелли: он мешает ей подняться выше по карьерной лестнице. Стрелки часов — почти на двенадцать. Еще один незначительный факт о Брэдли: ему нравится Джелли. Их разговор идет об отчете, и Джелли тихо смеется над глупыми шутками Брэдли. Я следую за ними. Они меня не замечают. За ними закрывается прозрачная дверь. Я не вхожу следом. Жду. Голос Джелли доносится до меня как через подушку. — Не курю уже несколько лет. Неуместный смех. Голос Брэдли — добродушный тенор здоровяка из мультиков для детей. — Но на сигарету смотришь слишком внимательно для некурящей. — То, что я не курю, не означает, что мне не хочется. Джелли смотрит на Брэдли снизу вверх. Даже на каблуках она ниже его на полторы головы. Он думает, что Джелли флиртует. Та Джелли, что я знаю, всегда лишь играет. Брэдли касается подбородка Джелли, притягивает ее ближе, выдыхает дым ей в рот. Я больше не смотрю. Иду, и все окрашивается в бордовые цвета. Джелли недолго остается в курилке: она цокает к своему кабинету, недовольная. — Не получилось добиться своего? — спрашиваю я. Она не отвечает. — Тот парень, — раздается вслед крик Брэдли, — который был влюблен в тебя. Правда, что он так расстроился из-за твоего отказа, что в тот же вечер разбился на машине? — Больше верь сплетням! — звонко отвечает Джелли. — Но это не сплетни, — возражаю я. — Я люблю тебя, Джелли. Ту, которую знаю, и ту, какая ты сейчас. Она не слышит. Проходит сквозь меня, потирает плечи, будто замерзнув. А я иду за ней. Теперь я всегда иду за ней.
Рэй написал мне спустя неделю после того, как я опубликовал свою статью по афазиям.... Заголовок «Речь больше никогда не станет сбиваться» на первой полосе номера газеты от 21 июля 1981 года звучал весьма броско; но вы, полагаю, знаете, как делаются репортажи про медицинские открытия. Открытия, кстати, и вовсе никакого не было, я просто изложил свое видение применения L-дофы в случае больных с избытками, а редактор этой газеты снабдил их своими комментариями и даже задал мне несколько вопросов, на которые я постарался ответить как можно более полно. Но откуда он взял эту идею для заглавия – мне до сих пор непонятно. Могу лишь сказать, что я подобного ни разу не заявлял. Но новости делаются именно так. Я говорю, что решил начать исследование в области афазий, а в газете пишут, что я уже добился определенных успехов. Я говорю, что начал набирать клинический материал, а в газете пишут, что я принял несколько тысяч больных с уникальными случаями. Я говорю, что могу сделать кое-какие предположения, а в газете пишут огромными черными буквами на слегка сероватой бумаге о том, что я изобрел способ, чтобы победить болезнь раз и навсегда. Поэтому-то газеты я и не читаю. Впрочем, как бы то ни было, статью мою опубликовали, в интервью нигде не переврали мои слова, и я был благодарен журналистам уже хотя бы за это. Когда я получил письмо Рэя, я мог бы удивиться, что он не позвонил мне, и порадоваться тому обстоятельству, что редакция газеты не выдает мой домашний номер телефона незнакомцам, но к тому времени сотни человек уже оборвали все провода. Телефон не прекращал звенеть, трубка едва ли не подпрыгивала от нетерпения, и моей жене даже пришлось выдернуть шнур из розетки, пожертвовав разговорами со своими подругами, поскольку звонки раздавались до глубокой ночи. Поначалу, конечно, мне было интересно, и мое терпение ещё не было на исходе; я отвечал и внимательно слушал то, что мне говорили. Каждый, прочитав мою статью, начинал думать, что он болен. Люди возбужденно рассказывали мне в трубку, как однажды во время важной речи сбились или оговорились; как они вчера переврали слово, совсем этого не поняв; как они в школе страдали от невозможности ясно выразить мысли. Последний человек, которого я выслушал до конца, а не перебил, то и дело повышал голос, начиная говорить так быстро, что я едва поспевал за его мыслью. Я подумал, что он страдает синдромом Туретта, а потом решил, что он просто излишне эмоционален. К слову, я какое-то время работал с тремя туреттиками и распрощался с ними за месяц до выхода статьи; после этого мне всюду мерещились больные этим синдромом. Я до сих пор постоянно задумываюсь, действительно ли один мой друг просто словоохотлив или же это проявления болезни. Когда я иду по улице и вижу странно ведущего себя человека, я сразу же пытаюсь прикинуть, не страдает ли он от синдрома Туретта. Если кто-то рядом со мной нервничает и то и дело дергает рукой или ногой, я напрягаюсь и начинаю подозревать, что это тик, характерный для синдрома. Итак, как вы уже поняли, у меня не было недостатка в пациентах на тот момент, когда я получил письмо от незнакомца, назвавшегося Рэем. Повертев в руках грошовый конверт, я подумал, что этот человек решил не звонить лишь потому, что у него не было дома стационарного телефона, а воспользоваться телефонной будкой он отчего-то не захотел. Возможно, продолжил я свои размышления, открывая конверт и извлекая письмо, написанное на дешевой бумаге, он не смог сделать звонок из-за недостатка средств. Почерк Рэя был ничем не примечателен, такие буквы может выводить кто угодно: женщина, мужчина, старик, юноша. В первых же строчках письма молодой человек, как я интуитивно догадался, сообщил свой возраст, сказал, что проживает со мной в одном городе, и как никто другой нуждается в помощи. Заинтересовавшись, я продолжил чтение. Рэй написал, что это не его настоящее имя, и так же он не указывает свою фамилию, но не уточнил причин. Я сразу же предположил, что имею дело либо с паранойяльным явлением, либо с психотиком или же с шизофреником. Рэй практически ничего не рассказал о себе, и лист бумаги едва ли был исписан наполовину. Молодой человек лишь утверждал, что я – определенно тот, кто может ему помочь, а затем сразу же попросил о встрече. Всех, кто до этого звонил мне или писал письма, я направлял в клинику, в которой тружусь. Я или предлагал записаться в регистратуре к одному из врачей моего отделения, или же, если случай казался интересным, сразу направлял к себе. Но ни с одним пациентом я не встречался лично, с глазу на глаз, на нейтральной территории. Рэй же просил именно этого. Он снова не объяснял причин своего желания, но тон его письма стал почти что умоляющим. Он предложил мне встретиться через один день в сквере возле клиники, где обычно довольно-таки пустынно, но не описал, как будет выглядеть. На этом письмо заканчивалось, и под ним лишь стояла дата. Судя по всему, Рэй хорошо просчитал, сколько оно будет идти, если назначил встречу так, чтобы у меня остался один день в запасе на раздумья. Однако так я думал только до вечера того дня, когда мне впервые в руки попал конверт. Когда какая-то мысль заставила меня снова посмотреть на него, я понял, что на бумаге не было ни почтовых штемпелей, ни марок. Это был просто конверт с письмом, подкинутый в мой почтовый ящик. Значит, этот таинственный Рэй был возле моего дома, и хорошо, если он не страдает синдромом навязчивых состояний или заболеваниями похуже. После этого я сразу же позвонил в редакцию газеты и ультимативно потребовал их не давать никому мой домашний адрес, на что они ответили, что никогда подобным не занимались и не будут. – Одно дело, – неспешно отвечал главный редактор, – дать номер телефона. И совсем другое – адрес. Не беспокойтесь, мы не будет выдавать подобные сведения. У вас что-то случилось? – Нет, – торопливо ответил я и невежливо бросил трубку. На следующий день я сомневался, стоит ли идти на эту встречу; во-первых, назначать конкретное время и конкретный день, не уточнив моих планов, было верхом наглости. Во-вторых, это была пятница, рабочий день, о чем, конечно же, Рэй должен был знать, и у меня в этот час могли быть неотложные дела, которые я даже при желании не смогу подвинуть. Но, закрадывалась мне в голову мысль, что будет, если я проигнорирую этого человека? Не станет ли он меня преследовать? И, несмотря на мое недовольство, я не мог не подумать: а что, если ему действительно очень нужна помощь, и только эта необходимость получить лечение толкает его на подобные действия? Так или иначе, я решился встретиться с этим молодым человеком. Что-то заставляло меня думать, что ему не так уж много лет. Возможно, меня натолкнула на эту мысль его манера письма. Если бы я отправил кому-то просьбу о помощи, она бы звучала по-другому, и это неудивительно – в моем возрасте и при моих регалиях кандидата медицинских наук стыдно не уметь писать со всей учтивостью, какой только возможно. Но я снова отвлекаюсь. Итак, я пошел на поводу у некоего Рэя, на тот момент мне совершенно не знакомого, и в назначенный час отправился в парк. Я пришел туда заранее, сдвинув пациентов на более позднее время. Я вышел из клиники, сняв врачебный халат и убрав очки в верхний карман пиджака, взял в руки газету и, насвистывая, прогуливался по узким дорожкам. При всей моей внешней беспечности я внимательно оглядывал окружающих людей, цепко выделяя в каждом характерные черты. Я хотел узнать Рэя, понять, кто же из редких праздно шатающихся человек мой возможный пациент. До нашей встречи оставалось пять минут, и я начал испытывать беспокойство. Я загляделся на нового пациента клиники, аутиста с добрым нравом. Мне нравился этот полноватый мужчина со слишком близко посаженными круглыми глазами; при недалеком уме он был замечательным человеком. Всегда любезен с медицинским персоналом и чуток к обитателям клиники, хотя его болезнь должна бы была отталкивать его ото всех проявлений общения. Я глядел на то, как он мастерит что-то из бумаги, сев на аккуратно подстриженный газон, и уже хотел подойти к нему, положить руку на плечо и поприветствовать, поинтересоваться, чем он занят, но меня прервали. Сначала я услышал торопливые шаги, а потом чьи-то пальцы крепко схватили мой локоть, и я обернулся. Передо мной стоял запыхавшийся человек, мужчина лет тридцати, и выглядел он неважно. Синяки под глазами и россыпь белых точек намекнули мне на проблемы с эндокринной системой, а подергивающаяся верхняя губа навела на мысли о легком нервном тике. Но у меня не было сомнений – это и есть Рэй. Признаться, я испытал некое удовлетворение, поняв, что мои догадки относительно возраста были верны. – Здравствуй-те, – все еще не отдышавшись, сбивчиво произнес он. – Это вы можете помочь мне? Тогда, помнится, меня возмутила его уверенность в том, что я смогу и, главное, захочу помочь. В мои должностные обязанности не входил прием пациентов на улицах, а так же я не должен был сопровождать их в клинику для записи на прием. Я беседовал с теми, кого присылали ко мне из регистратуры, предварительно ознакомившись с их историями болезней. Я уже давно как не был молоденьким с горящим сердцем доктором, готовым лечить даже тех, кто об этом не просит. И я был близок к тому, чтобы поставить настойчивого молодого человека на место, но кое-что меня остановило. Он продолжил говорить, и я решил, что этот клинический случай может принести пользу моим исследованиям. – Я читал – шесть тысяч двести девять – вашу статью. И она – шесть – дала мне на-надежду, – заикнувшись, проговорил он, внимательно глядя на меня и даже не моргая. Губа его перестала подергиваться, а рука, так и сжимавшая мой локоть, расслабилась, словно Рэй ощутил, что я больше не собираюсь его отталкивать. – Цифры, эти цифры, они преследуют меня. Всегда одни и те же. Когда-два волнуюсь, они проскакивают в речи чаще. …В тот день я не повел Рэя в клинику, решив, что это вызовет лишние вопросы у персонала. Я пригласил его в летнее кафе неподалеку, где все официанты знали меня и не стали бы нас тревожить понапрасну. Расположившись с Рэем в самом углу помещения возле окна, я проговорил с ним почти что час, расточительно расходуя время своего перерыва. Рэй так и не назвал мне своего настоящего имени, его возраст мне тоже не удалось узнать. Он уверял, что не помнит ни настоящего имени, ни фамилии, ни года рождения. Продемонстрировав мне документы, он убедил меня в том, что они были у него в кармане вместе с ключами, на брелоке которых был написан адрес. Но фотография в паспорте принадлежала какому-то незнакомцу, а имя – Рэй – не вызывало в душе никаких откликов. Но, поскольку ему нужно было себя как-то называть, он решил, что Рэй – не самый худший вариант. Он вспомнил, что так звали популярного писателя, и выразил надежду, что как-то с ним связан, сказав, что его истории трогают порой едва ли не до слез. Как будто они описывают что-то знакомое. На мой вопрос о том, откуда ему известен мой адрес и то, как я выгляжу, Рэй смущенно признался, что спросил имя замечательного доктора, давшего интересную статью, в регистратуре клиники, а найти после этого адрес стало плевым делом. Однако от предложения обратиться в клинику он отказался, затрясся головой, испуганно ответил, что он не сумасшедший. В речь Рэя все время вклинивались числа. Порой это были четырехзначные цифры, порой простые. Один раз он назвал ноль. Я не мог рассмотреть системы в этих упоминаниях, и решил в следующий раз начать их записывать. Рэй рассказывал, что он помнит последние лет пять своей жизни, и раньше числа были длиннее. Ему ужасно мешало это жить, и он едва смог найти работу, не отпугнув милых молодых людей, что проводили собеседование. Меня тогда не насторожило это замечание, но гораздо позже, когда общее число наших встреч перевалило за сотню, я отметил определенную тенденцию. Рэй приходил ко мне в течение полугода, и все эти месяцы я бился над разгадкой его заболевания. Полагаю, если бы не числа, преследовавшие его, Рэй бы был замечательнейшим человеком. Он всегда с теплотой отзывался о людях, которые были добры к нему или равнодушны, и не держал обид. Если случалось, что кто-то оскорблял его, Рэй лишь на минуту расстраивался, но затем, вздохнув, говорил, что наверняка человек сделал это не со зла, и прощал его. Он с восхищением рассказывал о людях, с которыми когда-то встречался, и описывал их как удивительнейших существ. Он оказался весьма любознательным. Обнаружив в моем кабинете учебники по нормальной анатомии человека, он едва ли не взмолился, чтобы я одолжил ему хотя бы одну книгу на вечер. С тех пор Рэй перечитал почти все, что нашел у меня, и восторгу его не было предела. Я предположил, что он мог быть врачом, но Рэй тут же замотал головой – это бы он точно помнил. Ах, я опять увлекся. У Рэя было две основных проблемы: числа и амнезия. Он схватывал все на лету, запоминал малейшие подробности, закрепляя за собой реноме человека с развитым интеллектом. Это показывали и все тесты, что я проводил, задерживаясь после работы лишь для того, чтобы провести побольше времени с Рэем. Но, несмотря на чудесный, пытливый ум, Рэй не помнил ничего из своей жизни. Его память фиксировала лишь последние четыре года, а до того все было покрыто черной пеленой. Я предположил, что Рэй потерял память вследствие черепно-мозговой травмы, но он уверял меня, что, когда впервые себя осознал, обнаружив себя стоящим посреди людной улицы без единой мысли в голове, с его физическим состоянием все было в порядке. Ни единой царапины на теле. Его не преследовали головные боли, не было светобоязни, тошноты. Ни одного признака того, что с ним могло что-то случиться. У меня порой опускались руки, потому что на Рэя не действовало ни мое лечение, ни чужое. Я пробовал устроить для него сеансы с психоаналитиками, но те оказались бессильны. Под гипнозом Рэй рассказывал лишь то, что я и так знал. Он проговаривал числа, и постепенно их становилось все больше. Они проскакивали в его речи все чаще, и в последний месяц встреч мы смогли найти их систему. Рэй вел обратный отсчет. Мы сопоставили с ним все, что знали, я поднял все свои записи. Выходило, что, когда он называл одиночные цифры, их следовало поставить последовательно, чтобы они составили единое число. К тому времени, как мы догадались до этого, Рэй досчитал уже до восьмисот, избавившись от тысяч. В тот морозный день, когда мы пришли к этому выводу, он огорчился и непривычно долго молчал. Он сидел в кресле, обхватив себя за плечи руками, и о чем-то напряженно размышлял. Меня ждали другие пациенты, и я был вынужден попросить его подождать меня в холле или пойти домой, и он, кивнув, поднялся на ноги. Он замер перед дверью, взявшись за ручку, и, словно на что-то решился, обернулся ко мне. – Что будет, когда я досчитаю до нуля? Я излечусь? Или сойду с ума? Или вспомню что-то такое, о чем не должен был помнить? Рэй напряженно смотрел на меня, а я не знал, что ему ответить. Если причиной потери памяти и цифр была психологическая травма, то последствия могли стать какими угодно. Все мои исследования не выявили патологии в структуре мозга Рэя, однако и различные варианты лечения не приносили ни пользы, ни вреда. Словно что-то защищало организм Рэя от любой химии, не позволяя медикаментам всасываться в кровь и выполнять свою работу. Это меня больше всего и озадачивало. Я предполагал, что это результат психосоматических реакций, и если я был прав, то в прошлом с Рэем, должно быть, случилось что-то невыносимо ужасное, если его разум контролировал нынешнее его состояние настолько сильно. Механизмы защиты хранили Рэя в обход сознательной деятельности, и я никогда с таким не сталкивался. Что-то удерживало меня от того, чтобы собрать врачебный консилиум. Я, подобно бессознательному Рэя, охранял его от этого мира. Возможно, дело было в том, что он доверился мне, одному лишь мне, и я не мог предать его, выставив его случай на всеобщее обозрение, словно он был шутом. Я тогда так ничего и не смог ответить Рэю, и он ушел, не попрощавшись и не договорившись о следующей встрече. В мою душу закрался страх: я опасался, что Рэй, обидевшись и разочаровавшись в моих врачебных талантах, уйдет навсегда. Я и сам был своей работой недоволен: я оказался бессилен помочь человеку, которому помощь была необходима. Порой у меня мелькали сомнения, я подозревал, что Рэй просто дурит мне голову, а лекарства выкидывает или продает, но я отбрасывал эти мысли прочь. Весь мой опыт говорил о том, что Рэй – самый честный человек среди всех, кого я только видел. На моей памяти он не соврал ни разу, избегая даже малейшей, бытовой лжи. Рэй поражал меня способностью к состраданию и сочувствию. В первый же месяц наших встреч он бросил свою работу, чтобы почаще бывать в клинике, и я добился того, чтобы ему выдавали хоть какую-то плату за то, что он делал. По сути, Рэй занимался волонтерской работой, заботясь о пациентах, но разница между ним и остальными была в том, что он посвящал этому все свое свободное время. Люди вызывали у него радость, общение приносило ему настоящее счастье, и в его глазах не было унизительной жалости к больным, хотя она проскальзывала у очень многих. В тот день я был рассеян, потому что все мои мысли были заняты одним вопросом: увижу ли я Рэя снова? Увижу ли его после того, как расписался в собственной некомпетентности? Домой я собирался в самых расстроенных чувствах. И каково же было мое удивление и радость, когда я обнаружил Рэя на первом этаже клинике! Он смиренно дожидался меня, словно ничего и не произошло, и вызвался проводить меня до дома, чтобы еще немного поговорить. Наша прогулка заняла гораздо больше времени, нежели обычно, но я всегда терял счет минутам, общаясь с Рэем. Он рассказывал о своих сегодняшних приключениях, горделиво делился успехами больных слабоумием, и я с удовольствием его слушал, подумав было, что сегодняшний досадный инцидент забыт. Но незадолго до прощания Рэй остановился, замолчал, как будто собираясь с духом. А потом, набрав в грудь воздуха, он заговорил: – Если у меня было прошлое, то почему меня никто не ищет? Чьи документы у меня и в чьей квартире я живу? Где этот человек? Я пытался его найти, давно пытался, но у меня ничего не вышло. Словно и его не существовало. И почему я все время считаю? Что будет после нуля? Стану ли я существовать? Я молчал. На меня в тот момент обрушилось осознание, что под добротой и спокойствием Рэя крылось ужасное одиночество, боль от невозможности найти себя, страх из-за мгновений, когда его голосовой аппарат захватывает что-то чужое, заставляя произносить цифры. Мне вспомнилась наша первая встреча, каким Рэй был запыхавшимся, испуганным и напряженным. И я понял, что, хоть его маска беспечности почти приросла к лицу, он несчастен. Он заслуживает куда большего, чем это существование. Наверно, я бы так и молчал, обуреваемый эмоциями, если бы с губ Рэя не слетело тихое: – Двадцать один. Я вздрогнул от страха, ожидая продолжения. Но его не последовало. Еще утром Рэй назвал восемьсот пять, а сейчас – уже двадцать один. Куда пропали все цифры, я не понимал. Но он бесцветным голосом пояснил, что с ним после сегодняшнего разговора что-то как будто произошло, как будто сработал детонатор, и он почти постоянно называл числа. Это мешало ему работать с людьми, но он не мог найти себе другого занятия – ему было слишком страшно оставаться одному. – Но почему ты не пришел ко мне? – вскричал я, и Рэй даже отшатнулся, не ожидав от меня столь яркого проявления чувств. Он отвел взгляд, засмотревшись на кружащие в свете фонаря снежинки, а потом, посмотрев на меня, вымолвил: – Вы бы все равно ничем не смогли бы помочь. Спасибо вам… за все. Я чувствую, что-то приближается. И он, развернувшись, побрел прочь. Я стоял как вкопанный, прижатый к земле грузом вины. Лишь когда прошло какое-то время после того, как Рэй скрылся из виду, я осознал, что ноги мои давно промокли, пальцы ничего не чувствуют от холода, а фонарь мерцает, едва ли освещая темноту вокруг. Часы пробили девять часов вечера, и я сомнамбулой зашел домой, простояв до этого столько времени в полуметре от своей двери. Вечером мне было плохо. Я чувствовал, как ко мне подбирается простуда, жена благоразумно ушла в другую комнату, чтобы не досаждать. Я позвонил на работу и, сказавшись больным, оповестил, что не приду на этой неделе. Мне милостиво дали отпуск по болезни. Я мог думать лишь о Рэе. Что произошло такого, что числа побежали столь быстро? Виноват ли в этом я? Конечно, виноват. Как врач, я должен был улыбнуться ему, дать надежду, сказать, что после нуля его ждет выздоровление, что память вернется. Но я молчал, заразившись от него стремлением к честности, совсем забыв про ложь во спасение. Быть может, если бы я солгал, то Рэй бы еще пробыл в радостном расположении духа еще какое-то время? Он не от мира сего. В этом мире врут, врут на каждом шагу, иначе не выжить. Сегодня – я ощутил это как никогда ясно – он со мной попрощался. Попрощался со всей клиникой, со всеми пациентами. Он знал, что после нуля ничего хорошего не будет. Меня пробила дрожь – то ли от осознания, то ли от зарождающейся болезни. Превозмогая слабость, разливающуюся липким киселем по телу, я поднялся, торопливо начав одеваться. Я спешил, потому что у Рэя, как и у меня, осталось мало времени, и я не мог себе позволить остаться ему одному в столь важный для него момент. Кровь в жилах закипела, и на место тревоги пришла резистентность. Активировалась симпатическая система, отчаянным порывом позволяя мне совершить хоть один настоящий поступок. Но когда я уже взялся за ручку двери, зазвонил телефон. Потом я часто себя спрашивал – что дернуло меня взять трубку? Ведь время было позднее, и по ночам звонили лишь подруги жены. Ко всему прочему я торопился, я не должен был тратить драгоценные минуты на такие мелочи. Однако я, не снимая уличной обуви, торопливо схватил телефонную трубку, напряженно вслушиваясь в тишину. – Доктор, я все понял, – зазвучал радостный голос Рэя, и я подумал, что это снова напускное. – Чем ближе к нулю, тем понятнее. Спасибо вам за эти полгода. Они очень важны для меня. Вы позволили мне узнать о людях очень многое. Это сделало меня счастливым. – Что происходит? – дрожащим голосом я прервал его. – Рэй, не совершай необдуманных… – Я все понял, – настойчиво повторил он, прерывая меня. – Мне пора… домой. Спасибо за все. Он замолк, а я наоборот затараторил в несвойственной мне манере, уговаривая его подождать еще немного. Я говорил, что сейчас приду, что он не должен оставаться в одиночестве, это опасно… Я говорил и говорил, но что-то удерживало меня на месте. Я не бросал трубку, хотя должен был бы уже быть на полпути к квартире Рэя. Однако я продолжал разговаривать с ним, удерживать его внимание, словно это сейчас было самым главным. А потом он легко рассмеялся. Я почувствовал его улыбку так, как будто он стоял напротив меня. Почти увидел его ставшее беззаботным лицо и серьезные глаза. – Доктор… Ноль. В трубке что-то загудело, зашуршало ветром, и я не понимал, откуда могли взяться эти звуки. А потом все закончилось, и повисла тишина. – Рэй? Рэй! Рэй, ответь мне! – умолял я, но на том конце провода уже никого не было. Жена вышла из гостиной, заспано взглянув на меня, заволновалась, но я, махнув рукой, устремился прочь из дома. До Рэя я тогда добрался быстро, как будто сам ветер подгонял меня, подталкивая в спину. Я взбежал на третий этаж. Дверь была открыта, и я без стука ворвался в его квартиру. Я уже и раньше тут был, но не замечал ничего, комната была непримечательна, все в ней было аккуратно и безлико. Сейчас же стулья были перевернуты, лежали боком на полу, немногочисленные книги попадали с полок. Горшки с цветами упали, разбившись, лишь один стоял на подоконнике – декабрист с розово-красными цветками. Я окликнул Рэя, но никто мне не отозвался. Наконец-то догадавшись включить свет, я с ужасом оглядел комнату. Все было разбросано не в порыве злости или отчаяния. Что-то разнесло вещи по разным углам, как будто вихрем. Посреди комнаты было выбеленное пятно, почти идеально ровный круг не слишком большого диаметра, может быть, около метра, и нечто, создавшее его, словно взрывной волной откинуло все, что оказалось рядом. На ватных ногах я приблизился к этому месту. Опустился на одно колено, провел по выцветшей половой доске. Она была чуть теплой. Рэя не было нигде. Он не появился на следующий день, я искал его, но так и не нашел. А потом на меня навалилось неожиданно много работы, люди все как будто разом сошли с ума, и от пациентов не было отбоя. И сейчас я думаю: а может, Рэй действительно вернулся домой? Может быть, он оказался здесь не просто так? И виной его амнезии стало что-то неизведанное. Может быть, он и вовсе не был человеком, где вы найдете такого доброго и честного землянина? Отсчет он вел до того момента, как сможет вернуться к себе, а людьми восхищался как объектом изучения. И кто-то забрал его домой, когда пришло время. Кто-то внеземной, таинственный и сильный, оставив взамен лишь свой след в квартире Рэя. И мне хочется верить, что теперь он помнит себя, где бы он ни был, и что он счастлив.
сегодня день, когда у меня есть настроение редактировать тэг "Проза". это означает, что я делаю картиночки, пощу в бложик свои рассказы, которые раньше были только на прозе.ру или фикбуке, и, конечно же, рву вашу ленту. извините, пожалуйста, хочу сделать тэг красивым. скоро закончу.
а пока - реклама сборника «Все, кого ты любишь, обратятся в прах». У них есть истории, после которых они вряд ли смогут остаться прежними. Истории о сумасшедших. А может, они сами сошли с ума, не заметив этого. Кем бы они ни были - они их расскажут. Свои истории. на фикбуке отдельные рассказы по тэгу отдельные рассказы на прозе.руооой старье там