Вакх
Пейринг: Максвелл/Дориан
Жанр: АУ да вообще какоридж
Рейтинг: NC-17
Размер: 10к слов
Саммари: Дориан решил подработать натурщиком в студии, где преподает живопись Максвелл.
Картины, которые упоминаются в текстеКартины, которые упоминаются в тексте:

Мальчик с корзиной фруктов




Давид с головой Голиафа




...выродил все-таки.
Немного о... читать дальшенадеюсь, не будет заметно, как мучительно я писал НЦу. я очень хотел ее написать, но в процессе понял, что совершенно к этому не способен. я уже не тот человек, который без зазрения совести может написать "здоровенный член долбится в растянутый анус". к тому же неловко как-то это даже в примечаниях печатать под шедеврами Караваджо.
алсо, зацените мой пафосный и снобский тон в самом конце истории. я сам офигел. я, в принципе, уже смирился, что мое нынешнее фикло - это что-то в духе повествования о том, как кто зарабатывает на жизнь и платит налоги в перерывах между ссорами с родителями, но вот к тому, что ворвалось в этот фик в самом его финале, я был не готов. но все равно оставил. потому что могу. что хочу, то и ворочу.
по большому счету, я так давно ничего не выкладывал, что мне понадобилось целых два абзаца оправданий, прежде чем начать копировать текст в пост.

читать

— Нужно будет долго стоять неподвижно, — предупредил Максвелл — неожиданно респектабельно выглядящий для художника, с виду строгий. Он на миг поднял взгляд от вороха бумаг и посмотрел на Дориана снизу вверх, точно преподаватель на студента, пришедшего просить об оценке получше. — В неудобной позе.
— Я хорошо справляюсь с любыми позами, — заверил Дориан. Он мельком глянул на рисунки, разбросанные по столу Максвелла, и понял, что все они принадлежат его ученикам. Выдавала общая корявость и неаккуратность, а еще — то, что их тематика совсем не в стиле Максвелла. Фотографию его на сайте Дориан не нашел, зато работы посмотрел, чтобы примерно представлять, на что он собрался подписаться.
— Это ценное качество, — заметил Максвелл, чуть изогнув губы в намеке на усмешку. — В таком случае, три часа дня, следующая суббота. Будь заранее, чтобы к приходу учеников я уже тебя поставил. Оплата почасовая.
— И как избавиться от ощущения, что я занимаюсь проституцией, а не участвую в высоком искусстве, — пробормотал Дориан.
Максвелл тихо засмеялся.
— Никак, дорогой мой, — сказал он бархатным баритоном. — Все это искусство — проституция как она есть. Лишь единицы создают что-то вечное и важное, остальные — просто зарабатывают деньги на чужих эмоциях и желаниях. Все, до встречи.
Дориан ушел.
По пути домой он подумывал, не отказаться ли от предложения немного заработать. Останавливало то, что он сам нашел объявление о поиске модели для художественного кружка выходного дня, и сам же пришел показаться преподавателю. Тот оказался моложе, чем Дориан полагал. Он ожидал увидеть седого профессора со всклоченными волосами, а вместо этого встретил симпатичного молодого мужчину в растяжимом диапазоне конца третьего десятка. На художника тот не походил от слова совсем, скорее — на лесоруба, грубого дровосека с короткой бородой, травянистыми глазами и широким размахом плеч, затянутых в бледно-голубую рубашку с отглаженным воротничком. И уж тем более вид его не сочетался с выставленными на сайте художественной академии работами: живыми, дышащими набросками людей, быстрыми эскизами тушью, редким монументальным маслом на античные сюжеты. Дориан поймал себя на том, что хочет вернуться и посмотреть, как Максвелл будет править работы учеников и вести занятия. Он был… интересным. Он был действительно притягательным, хотя их общение длилось минут пять, не больше. Но Дориану всегда хватало одного-единственного взгляда, чтобы влюбиться. Пусть ненадолго и мимолетно, но все же…
Он никогда не задумывался о работе натурщиком — слишком далек был от искусства. Всего лишь искал, на чем заработать — а вариантов у студента-второкурсника юридического факультета было не так уж много. Те его приятели, кому не посчастливилось иметь богатеньких родителей, надрывались продавцами в КФС по вечерам или консультантами в магазинах одежды, а Дориан, как ни признавал необходимость финансовой сепарации от родителей, так и не решился растратить себя на столь выматывающую работу. В конце концов, у него было преимущество: он учился на стипендию, а значит, не отягощал родителей расходами на оплату учебы. Правда, со временем все чаще приходилось признавать, что это достижение не так велико, как казалось пару лет назад.
К выходным его волнение от предстоящего позирования достигло высшей точки. Раздеваться было нестрашно, он привык раздеваться перед людьми — мужчинами, правда, но какая разница, если на его молодое подтянутое тело будут смотреть и женщины тоже? Что гораздо хуже — они будут смотреть пристально, как на манекен, и сравнивать его с идеальными пропорциями, а к этому, как выяснилось, сложно подготовиться морально. Он ведь привык, что на него глядят с восхищением и желанием, а не с холодным интересом патологоанатома… Ко всему прочему Максвелл дал ему четкие указания по поводу нижнего белья: строго черные трусы с низкой посадкой, и никаких боксеров, никаких семейников (будто Дориана можно было заподозрить в столь низком падении). Как назло, именно того, что желал Максвелл, у Дориана в шкафу не было, а инструкции поступили чересчур поздно, чтобы Дориан подорвался бежать в магазин.
Впрочем… у него же есть немного позорные стринги, которые он надевал всего один раз и пообещал себе больше никогда до них не дотрагиваться, потому что, несмотря на красоту и упругость его тела, смотреть на себя в стрингах без смеха он не мог. Но Максвелл же хотел, чтобы как можно меньше ткани скрывало изгибы и выпуклости? Дориан натянул стринги и покрутился перед зеркалом. Жалкое зрелище. Будто стриптизер, у которого не хватило денег на нормальную одежду. Тонкие резинки обхватывали бедра пониже тазовой кости, маленький треугольник ткани венчал нитку, скрывающуюся между ягодиц. Дориан еще раз осмотрел себя, поморщившись при виде смешного мешочка, скрывавшего член. Ладно, стоит признать: он будет опозорен, если придет в этом. А посему… Дориан надел привычные боксеры, пусть и чуть большего размера, чем желал бы Максвелл, и был таков.
Стринги он в последний момент сунул в сумку — просто на всякий случай, если Максвелл захочет прилюдно унизить его.

*

Максвелл встретил его почти в той же позе, что и в прошлый раз: склонившись над столом, заваленным рисунками, разве что на этот раз работы были его собственные.
— Привет, — кивнул он Дориану. — Запирай дверь и раздевайся.
— Вот так сразу, без прелюдии? — не удержался Дориан.
— Какая прелюдия, если я плачу тебе за это деньги? — хмыкнул Максвелл.
Одним движением он сдвинул все на край стола, поднялся и подошел к Дориану. Сняв у него с плеча сумку, повесил ее на вешалку и нетерпеливо сказал:
— У нас мало времени, я хочу посмотреть, как будет задуманное смотреться в разных ракурсах.
Дориан снял футболку. Ее Максвелл почти вырвал у него из рук, не глядя пристроил рядом с сумкой. Пока Дориан развязывал шнурки и стягивал кроссовки, Максвелл указал ему на невысокий, чуть ниже колена постамент на фоне затянутой белой тканью стены:
— Встанешь туда. Так… это что? — возмутился он, уставившись Дориану пониже живота.
— Это самые маленькие трусы из всего, что было в доме, — оправдался Дориан. Зацепившись большим пальцем ноги за край укороченного носка, он стянул его и оставил на полу.
— Но мне нужен этот размер! — Максвелл прижал указательный и большой палец к бедру Дориана, чуть в сторону от паха. — От подвздошной кости — до начала мышцы бедра, чтобы показать пропорции, и расстояние отсюда до колена, от колена до…
— Ладно, — перебил Дориан. — Уговорил. Отвернись.
Максвелл скрестил руки на груди и даже не подумал проявить такт. Дориан достал из сумки проклятые стринги. Максвелл смотрел ему точно в глаза. Ответив ему раздраженным взглядом, Дориан быстро снял нижнее белье и надел стринги. И тогда Максвелл поглядел вниз.
— Так-то лучше, — с истинно преподавательской назидательностью произнес он. — Хотя, надо сказать, модели обычно просят больше денег за подобное, почти как ню…
— Учту на будущее, — пробормотал Дориан.
Вместе с Максвеллом он прошел к постаменту — деревянному ящику, накрытому тканью, — и забрался на него. Вокруг стояли мольберты. Максвелл обошел Дориана полукругом. Взгляд его скользил по телу вверх и вниз, отмечал одному ему ведомые детали, и Дориан понял, что Максвелл перестал видеть в нем человека, Дориан превратился для него в материал, в обезличенную статую. Но вместо того, чтобы почувствовать облегчение, Дориан ощутил легкое разочарование. Плотоядные взгляды всегда льстили ему. И Максвелл, как показалось Дориану, вполне не прочь познакомиться поближе. Было в этой ситуации что-то, щекочущее нервы. Дориан в очередной раз порадовался, что провел в ванной целый час, сбривая и удаляя все лишние волосы с интимных частей тела. Иначе стринги смотрелись бы еще хуже.
— Мне придется касаться тебя, — без тени улыбки сказал Максвелл, словно предупреждая, что будет больно.
— Полагаю, я смогу с этим жить, — ответил Дориан. — Но, возможно, после этого мне понадобится психолог и кукла, чтобы показать, где меня трогал незнакомый дядя…
Максвелл, никак не отреагировав на его слова, начал с постановки ног. Положив ладони на бедра Дориану, он заставил его чуть повернуться в сторону. Затем подтолкнул левую ногу назад и, легко хлопнув по голени, приказал расслабиться. Выполнить его указание было сложно, потому что от прикосновений широких ладоней по телу прокатывались волны тепла, и все мышцы непроизвольно напрягались.
— Стопу поставь красиво, — скомандовал Максвелл.
Дориан искренне постарался это сделать, но Максвелл, нахмурившись, схватил его за лодыжку и потянул ее назад. Забалансировав на правой ноге, Дориан вынужденно вцепился Максвеллу в плечо, чтобы не упасть. Он вдруг ощутил дыхание Максвелла на бедре. Даже легкое прикосновение его жесткой бороды. Но в тот же миг все пропало, Максвелл поставил его ногу кончиками пальцев на постамент, словно Дориан отталкивался ею во время бега, и отстранился. Поза действительно вышла устойчивой, стоило только перенести вес на правую стопу.
— Теперь руки, — себе под нос сказал Максвелл.
Он отошел на несколько шагов назад, оглядел Дориана со всех сторон. Взял из-за своего стола длинную палку — пластиковый черенок от швабры — и вручил ее Дориану, заставив опереться. Дотронувшись до свободной руки, он чуть отвел ее назад. Предугадав его следующий приказ, Дориан распластал пальцы, словно танцовщица, и Максвелл одобрительно сказал:
— А ты начинаешь въезжать. Хорошо стоишь. Только голову чуть поверни, словно видишь кого-то вдали.
Дориан двинул подбородок в сторону и скосил глаза на Максвелла. Тот достал из заднего кармана джинсов смартфон и наставил его на Дориана, поясняя:
— На всякий случай. Если ты забудешь позу, если ученикам понадобится заново показать… не позволю же я им фотографировать мою модель, — неожиданно ревниво добавил он. Взглянув на часы, он сказал: — У тебя есть минут десять перед тем, как все придут и рассядутся. Хочешь передохнуть?
— Не уверен, что смогу вернуться в ту же позу, если сейчас расслаблюсь, — честно сказал Дориан. — А если ты станешь раскладывать меня прилюдно… — он смолк, оставляя конец фразы на откуп воображения Максвелла.
Тот лишь хмыкнул, отошел от него и сел на свой стол. Взяв в руки стаканчик с кофе, он сделал глоток. Взгляд его так и был прикован к Дориану.
— Хорошо. Мне нравится, когда модель ответственно относится к своей работе. Давно не писали юношей, кстати, — сказал он. — Приятное разнообразие. Хотя таких, как ты, переносить на лист ученикам проще всего.
— Почему? — спросил Дориан. Он начинал ощущать себя странно. Поза, и впрямь неестественная, будто отчуждала его от мира реальных людей.
— Потому что ты похож на модель из учебника. Никаких новых форм — будто то складки кожи или гипертрофированные мышцы. Никаких сдвигов, обусловленных возрастом. Идеальный образец античной статуи.
— По твоему тону даже не поймешь, осуждаешь ты или хвалишь.
Максвелл усмехнулся и глотнул кофе. Он пристально разглядывал Дориана, явно получая от этого удовольствие. Взгляд его в очередной раз скользнул по плоскому животу, линии бедер. Спрыгнув со стола, Максвелл обошел Дориана полукругом и остановился в стороне, где Дориан его больше не видел. Поворачивать голову и терять позу не хотелось.
— Что рассматриваешь? — спросил Дориан.
— Да так. Думаю, что студентам с этой стороны повезет, потренируются в рисовании полусфер. К слову, — поинтересовался Максвелл, вновь появляясь в поле зрения Дориана, — попозировать в обнаженном виде не хочешь?
— Сейчас?
— Нет, конечно, сегодняшние ученики к этому морально не готовы. Может быть, позже. Не сегодня.
— Я никогда этого не делал.
— Все бывает когда-то в первый раз.
Дориан смотрел Максвеллу в глаза, а тот, стоя чуть поодаль, глядел на Дориана, скрестив руки на груди. На языке крутилась глупая шутка «а ты точно художник?», и Дориан изо всех сил сдерживался, чтобы не произнести ее вслух. Ему показалось, что нужно обязательно что-то ответить, только слов он подобрать не мог. Не сейчас, когда Максвелл приковал его взглядом. К щекам прилила горячая кровь. В дверь постучали.
— Отлично, сейчас начнем занятие, — буднично произнес Максвелл, и момент был потерян.

*

Следующие три часа Дориан запомнил на всю жизнь, как величайший свой подвиг. Стоять в одной и той же позе было невыносимо. У него затекли все мышцы и даже, кажется, начали атрофироваться. Левую ногу он перестал чувствовать. Пальцы на руках дрожали от напряжения. Но расслабиться и подвести Максвелла он не мог.
Тот вел занятие непринужденно, объяснял ученикам, почему они работают мягкими материалами, как нарисовать большую форму, заполнить тень… За ним следили пятнадцать пар глаз. Дориан вызывал куда меньший интерес, чем Максвелл, и это странным образом не уязвляло, а было закономерным. Даже показалось, что ученики курсов выходного дня хотя бы чуть-чуть, но влюблены в своего преподавателя, поголовно влюблены.
— Видите, какая красивая форма? — то и дело говорил Максвелл, указывая на какую-то часть тела Дориана. Невесомо касаясь его руки, он объяснял: — Мышца идет как шарик в плече, наполненная, круглая... а предплечье — как ветка, здесь — прямо, — и прикосновение к запястью. Проходило еще немного времени, и Максвелл вновь возвращался от мольберта к Дориану. Опустившись рядом с ним на одно колено, он показывал на треугольник тени, идущий от коленной чашечки Дориана, и чертил невидимую линию на лодыжке, чтобы показать направление штриха. И во всех его словах, в его внимании к ученикам сквозила бесконечная любовь к своему делу. Это кружило голову. Дориан заражался общим настроением восторга перед преподавателем и, сказать по правде, не так уж сопротивлялся нахлынувшему чувству.
Дориан почти даже не дергался от прикосновений. Они не были интимными, сугубо практическими, словно Максвелл работал с манекеном, а не живым человеком. Лишь пару раз он точно по ошибке поднимал глаза на Дориана, встречаясь с ним взглядом, и что-то искрило между ними, заставляя сердце биться чаще.
— Не теряйте эту форму, — говорил Максвелл, проводя полукруг под ребрами Дориана, — и здесь, грудные мышцы как бы лежат на овале… — он посмотрел на Дориана, и рука его задержалась. В следующую же секунду Максвелл повернулся к ученикам, и движения его стали обезличенными. Но все же его тоже проняло, понял Дориан.
Шел второй час занятия, и Максвелл начал обходить учеников, присматриваясь к их работам. То и дело он заставлял всех заново смотреть на Дориана, карандашом в вытянутой руке замерял пропорции, призывая делать то же самое, и говорил, кажется, совершенно искренне:
— Видите, какой красивый изгиб? У Дориана особенно хорошо заметно, как ломается плоскость. И это очень красиво, — повторял он.
К концу занятия Дориан окончательно убедился, что он соответствует идеальным пропорциям и, безусловно, он исключительно красив. Правда, в его голову закралась мысль, что Максвелл считал красивыми всех моделей — иначе он не рисовал бы людей с такой маниакальностью. У него были сотни, тысячи работ, размещенных на сайте академии, он писал людей самого разного телосложения, и в его четких линиях, несомненно, была любовь. Это несколько омрачало радость от трехчасового превозношения тела Дориана, но в остальном Дориан остался доволен.
Когда ученики начали снимать свои работы с мольбертов, Максвелл подошел к Дориану и, подав ему руку, помог сойти с постамента. Его галантность оказалась весьма кстати, потому что, наступив на онемевшую ногу, Дориан едва не упал.
— Такое часто случается с непривычки, — заметил Максвелл. — Присядь, отдохни. Подожди еще пару минут.
Дориан доковылял до кресла за столом Максвелла и обрушился в него без сил. Обивка из искусственной кожи неприятно прилипла к телу, но Дориану было плевать. Он закрыл глаза, наслаждаясь заслуженным отдыхом. Ему уже даже не хотелось денег. Он мечтал лишь растянуться на диване, покрутить затекшей шеей во все стороны и как следует размять все мышцы. Гомон голосов учеников стихал, Максвелл ненавязчиво их выпроваживал, обещая, что на следующем занятии они разберут особенности женской фигуры. Наконец захлопнулась дверь и щелкнул замок. Дориан, разнежившись в кресле, поленился открывать глаза.
Он услышал легкие шаги Максвелла — сначала сбоку, потом за спиной. На плечи легли уже знакомые широкие ладони. Мягко надавив большими пальцам на основание шеи Дориана, Максвелл спросил:
— Как ты? Все-таки первый раз. Ты здорово держался, словно профессионал. Спасибо.
— Не стоит благодарности, я просто делал свою работу, — скучающим тоном ответил Дориан. Ладони Максвелл скользнули по его плечам.
Дориан медленно выдохнул. Он так и не открыл глаза — ждал, что будет дальше. Тем более что прикосновения напоминали о том, как Максвелл дотрагивался до него на виду у всех, скользил подушечками пальцев по его коже, показывая мышцы, объясняя соотношение пропорций. Внизу живота заворочалось возбуждение, которое Дориан изо всех сил гнал прочь во время занятия.
— Когда я спрашивал, не хочешь ли ты позировать ню, я не шутил, — сказал Максвелл. — Мне было бы интересно поработать с тобой.
Его руки вновь вернулись к плечам Дориана, а потом и вовсе исчезли. Пришлось открыть глаза. Максвелл, обойдя Дориана, присел на край стола и, вытащив из ящика бумажник, отсчитал несколько гладких, словно только отпечатанных, банкнот. Положив их на стол, он посмотрел на Дориана.
— Здесь, кажется, больше, чем мы договаривались, — сказал Дориан.
— Ты отработал куда качественнее, чем я рассчитывал, — ответил Максвелл. — Принести твою одежду?
Дориан кивнул.
Он все еще отчасти рассчитывал на продолжение — смутно хотелось вновь ощутить ладони Максвелла, дотронуться до него самого. Нагота на контрасте с полностью одетым Максвеллом волновала Дориана. Он не так уж часто делал что-то эротичное для своих любовников. Обычно они знакомились в клубе и шли трахаться в туалет или машину, если его избранник был за рулем. А последний парень был слишком давно, чтобы его вспоминать. Дориан и не хотел отношений. Но сейчас… сейчас он засомневался, правильно ли делает, что сбегает от любой ответственности и предложений увидеться еще раз. Может быть, с таким уверенным и заботливым мужчиной у него что-нибудь и получилось бы.
Максвелл вернулся с одеждой Дориана в одной руке и кедами в другой. Вновь устроившись на краю стола, он уставился на Дориана. Потом взглянул на свой мольберт, стоявший в отдалении. И Дориан завороженно посмотрел в ту же сторону, поняв, что так и не увидел ни одного рисунка.
— Я не старался, — самокритично сказал Максвелл. — Сходство не было самоцелью. Скорее, объяснить принцип построения и работы…
— Хватит напрашиваться на комплименты, — перебил Дориан. — Мне нравится.
Ему даже больше, чем нравилось; Максвелл, используя только мягкий красный карандаш и ластик создал из Дориана юного бога — сияющего, ловящего свет, полного жизни. Линии бедер, рук приковывали взгляд. Пальцы, казалось, вот-вот дрогнут и оживут. Дориан никогда бы не подумал, что может в чьих-то глазах быть таким совершенным. Он, плавая в своих мыслях, поднял ноги и уперся стопами в столешницу. Стаскивая стринги, он так и смотрел на рисунок Максвелла. И лишь когда он притянул колени к себе, чтобы спустить резинки с ног, то до него дошло, что Максвелл уже давно глядит на него. Дориан перевел на него взгляд.
— Ну, ты же хотел увидеть меня без одежды? — усмехнулся Дориан.
Прозвучало нервно, так нервно, что он едва не поморщился. У него вдруг перехватило дыхание — так сильно захотелось ощутить прикосновение рук Максвелла, только на этот раз не на плечах, не на коленях или груди, а — между бедер, там, где разгоралось желание.
— Хотел, — медленно ответил Максвелл. — Только в других декорациях. Обнаженная мужская натура — это всегда сложно. Сложнее, чем женская. Слишком велик риск изобразить нечто пошлое.
— Пошлость меня совсем не пугает…
Дориан в одно движение надел нормальные трусы и встал, оттолкнув стул назад. У него запылало лицо. Что же он делает? Соблазняет Максвелла, как какого-то незнакомого парня из клуба? Похоже на то. Получается само собой. При этом он до конца не уверен, что прав касательно ориентации Максвелла. Может, он просто человек широких взглядов, а Дориан вовсю светит своей задницей и не только… Он оделся так быстро, как не одевался никогда, и сунул деньги в карман. Скорее всего, он будет до конца жизни жалеть, что просто ушел вместо того, чтобы попытаться получить понравившегося мужчину прямо сейчас, но здравый смысл подсказывал, что ему стоит остановиться.

*

Когда Дориан ушел, Максвелл выдохнул и провел ладонью по лицу. Стоит признать, это было сложное занятие. Он был далеко не святым, ему и раньше приходилось флиртовать с моделями, но руки он не распускал никогда, если только парень не совершал шаг в его сторону первым. Это непрофессионально и грязно — лапать людей, которые пришли сюда работать. Но Дориана хотелось коснуться почти до боли. За эти три часа Максвелл едва не потерял голову. Чудом смог сдержать себя, хотя больше всего желал размять затекшие мышцы Дориана, исследовать его тело не только взглядом, но и пальцами, и губами, и остаться с ним вместе до самой ночи.
Вовремя остановился. Вовремя вспомнил свое правило: не начинать первым, если находишься на работе.
Максвелл опустился в кресло, в котором недавно сидел почти обнаженный Дориан, и достал смартфон. Тут же отложил его подальше. Нет. Он не будет пересматривать фотографии Дориана. Вместо этого Максвелл уставился на свой набросок. Он не старался придать сходства с моделью, во время занятия его интересовало только построение, и он делал линии четкими, пытался вложить ученикам в головы давным-давно заученные правила и пропорции. Но все равно несколькими штрихами он наметил тонкий нос с легкой горбинкой, пухлую нижнюю губу, острые скулы и подбородок. Обычно он не заостряет внимания на лице модели. В последний раз, когда он чересчур увлекся натурщиком, все кончилось плачевно: криками, истериками и обещаниями ненавидеть до гроба. Максвелл малодушно порадовался, когда натурщик бросил его после трех месяцев отношений, и зарекся встречаться с такими же творческими, как он сам: слишком мало места остается, когда сталкиваются два ветреных и знойных темперамента.
Самое мучительное, что Максвеллу действительно хотелось поработать с Дорианом. Написать его в образе Диониса, представить его юным Марсом, набросать его портрет росчерками туши. Его давно уже не посещало вдохновение при виде модели, он думал, что заржавел. Выходит, просто не было рядом того, кто действительно всколыхнет чувства и поможет увидеть еще не написанные картины.
Но он не сможет быть беспристрастным. Он все равно будет разглядывать Дориана с удовольствием, непозволительно долго и пристально смотреть на него и думать совсем не о том, о чем следовало бы. Выходит, у него нет никаких прав просить Дориана позировать. Это будет нечестно по отношению к нему.
Максвелл прикрыл глаза.
И почему он постоянно находит столько сложностей, когда влюбляется в кого-то? Почему не бывает просто? Все его последние отношения — сплошное разочарование, месиво ревности и остывших чувств. Даже если он был готов любить вечность, его бросали, а когда он уходил, то умоляли вернуться, и все выливалось в некрасивые сцены.
Он все еще хотел полюбить. Он до сих пор искал свою музу, с которой сможет жить и творить.
И при этом — остаться честным с самим собой.
Он подвинул к себе альбом, открыл чистую страницу и, почти не задумываясь, набросал Дориана: взгляд снизу вверх, колени подтянуты к груди, резинка трусов — на лодыжках. Какой-то дурацкий пин-ап. Но сколько соблазна было в его движениях, в каждом его вздохе… Максвелл провел ладонью по линиям, смазывая карандаш. Попытался представить, как будет писать Дориана, смотреть на него и стараться удержать себя в рамках приличия. Получалось плохо. Неизменно вставала перед глазами картина, как он, отбросив кисть, расстегивает ширинку и подходит к Дориану, на ходу избавляясь от одежды, и берет его — обнаженного, насмешливого… Какой он во время занятий любовью? Предпочитает он быть сверху или снизу? Ответов не было.
Ему до дрожи в пальцах хотелось снова увидеть Дориана, обласкать его взглядом, дотронуться, перенести его образ на холст.
И одновременно он не мог решиться себе это позволить.

*

К концу недели Дориан так и не смог выбросить Максвелла из головы. Он проверял, не появится ли на сайте академии предложение снова побыть натурщиком, но на этот раз для занятий выходного дня требовались девушки, и Дориан пролетал. Он подумывал написать Максвеллу, но каждый раз что-то останавливало.
Может быть, то, что Максвелл в прошлый выходной так и не сделал ни единого шага навстречу. Это смущало. Дориан считал, что достаточно явно продемонстрировал свой интерес. Что ж, видимо, Максвелл все же не интересуется мужчинами, иначе — как он устоял перед Дорианом? Забыть бы о нем и жить дальше, но пока что не получалось. Засыпая, Дориан вспоминал его прикосновения и свою будоражащую, неловкую по трезвому размышлению наготу. Он завалил зачет из-за того, что витал в облаках и смотрел на фотографии Максвелла вместо того, чтобы читать учебник. В пятницу он забился в клуб, попытался затеряться в шуме музыки и голосов, но, танцуя в окружении мужских тел, не ощущал такого удовольствия, как раньше.
Ну надо же. Максвелл лишил его радости жизни. Подумать только. И Дориан возвратился домой даже до полуночи, пропахший сигаретами, которых сроду не курил. По привычке поругавшись с отцом — тот упорно считал, что Дориан ведет разгульный образ жизни, — он закрылся в своей комнате.
И звякнул смартфон, уведомляя о входящем сообщении. Дориан, перекатившись на бок, уставился в экран. Сердце забилось чаще.
«смотрю твои фотографи»
«ты действ красивый»
И никаких знаков препинания. И опечатка с убогим сокращением. Дориан, усмехнувшись, быстро, едва попадая пальцами по нужным буквам, набил ответ — «разумеется, я красивый, ты же об этом три часа только и говорил» — и нажал «Отправить».
Он ждал ответа долго — достаточно долго, чтобы потерять терпение. Но как только он начал печатать скучное «чем занимаешься?», пришло еще одно сообщение. На этот раз — приглашение. Дориан затаил дыхание, перечитал короткие предложения.
«приходи в вс. займемся искусством. в 4 ок?»
Самое обидно, что он не был до конца уверен, что это не эвфемизм. А еще он терялся в догадках, пьян ли Максвелл в этот вечер пятницы или всегда пишет неразборчивыми обрубленными фразами.
Смартфон опять звякнул — Максвелл прислал адрес, явно скопировав его откуда-то, потому что был указан и город, и индекс. Хмыкнув, Дориан быстро ответил.
«в четыре часа дня буду стоять перед тобой обнаженным, договорились»
«ps. это уже больше похоже на свидание, чем на почасовую оплату вызова ))»
Он подождал еще. Ответа не было. Часы показывали полпервого ночи. Закрыв глаза, Дориан сунул смартфон под подушку рядом с собой. Он вновь вспомнил в деталях те долгие три часа, что он стоял неподвижно на виду у незнакомых людей, а Максвелл, искренне считая его красивым, объяснял, почему это именно так. Под рукава его рубашки уходили рыжеватые волосы, и хотелось расстегнуть манжеты, закатать ткань вверх и посмотреть, как волосы будут играть жженой медью на солнце. По сути, Дориан совсем не представлял, каков Максвелл на самом деле. Только предполагал по осколкам информации, что тот сам выдал. Но это не мешало хотеть чего-то большего и заочно, заоблачно влюбляться.
Ни в субботу, ни в воскресенье Максвелл ничего не написал. Дориан недолго колебался, стоит ли напомнить об их ночной переписке, но не стал. Еще чего доброго, Максвелл передумает и сдаст назад. Поэтому он явился по нужному адресу в назначенный час и стоял, задрав голову наверх. Дом, в котором жил Максвелл, был типичной новостройкой, предназначенной для семей с детьми и кредитами, и лишь последние два этажа были квартирами-студиями, как мог судить Дориан по высоким, заполнившим всю стену окнам. Он снял солнечные очки и набрал на домофоне код, все еще не уверенный, что его встретит Максвелл, а не крепко запертая дверь.
В лифте Дориан посмотрелся в зеркало. Солнце уже припекало, и он легко оделся: брюки, оголяющие лодыжки, и светлая футболка. Собираясь к Максвеллу, он пошел с собой на компромисс: нацепил все те же позорные стринги на случай, если окажется, что искусство Максвелла предполагает модель в нижнем белье, а не ню.
Поднявшись на предпоследний этаж, Дориан выдохнул и облизал губы. Он неожиданно ясно осознал, как взволнован этой встречей. Он шел домой к понравившемуся мужчине с вполне четкой целью, но сомневался, что получит желаемое. И это нервировало. К тому же… он был бы не прочь узнать Максвелла поближе не только с физической стороны.
Он позвонил в дверь. Прислушался. Шагов не было слышно. Неужели он пришел зря? Он опять потянулся к кнопке звонка, но заворочался в замке ключ, и Дориан спешно отдернул руку, застыв с невозмутимым лицом в уверенной позе.
— Привет, — сказал Максвелл, отворяя дверь. — Проходи.
Он посторонился, пропуская Дориана. Вид у него, как показалось Дориану, был немного смущенный.
— Привет, — ответил Дориан. — Я думал, ты забыл, что мы условились встретиться. Собирался написать тебе парочку гневных сообщений и добавить в черный список.
— Вот так сразу, после первой же оплошности? — усмехнулся Максвелл, затворяя дверь. Дориан обернулся, чтобы взглянуть на него. В полутемный коридор падал плоский луч света из комнаты. — Я не был уверен, что ты придешь, — сказал Максвелл. — Я… — он вздохнул. — Я писал тебе пьяным, честно сказать.
— Я так и понял, — фыркнул Дориан. — Куда идти?
Максвелл обогнул его, на мгновение дотронувшись до плеча, словно прося посторониться, и повел внутрь квартиры. Она совсем не походила на обжитое жилище: голые стены, покрашенные светло-серой краской, ламинат песочного, неживого цвета на полу. За коридором сразу же начиналась огромная комната, условно поделенная мебелью на зоны: двуспальная кровать в обрамлении полупустых книжных полок, напротив — стол с компьютером, а ближе к окну, огромному, почти во всю стену, — творческая мастерская: диван, заваленный скомканными белыми простынями, и мольберт напротив. И именно там, у окна, и сконцентрировалась вся жизнь, весь уют, отмерянный этому дому: краски и палитры, карандаши, кружка с недопитым чаем и потемневшей от времени внутренней поверхностью, диковинные тапочки из войлока, плед с подушками прямо на полу, словно Максвелл часто сидел там и смотрел на закат. Дориан остановился, разглядывая все это. Максвелл встал чуть поодаль, неловко спрятав руки в карманы разношенных джинсов.
— В общем, — сказал он, — у меня есть кое-какая идея. Сначала попробую сделать несколько зарисовок, чтобы найти композицию, потом — не сегодня, сегодня вряд ли успеем — возьмусь за масло, думаю. Мы не обговорили оплату, — вспомнил он.
— Решим потом, — отмахнулся Дориан. — Я пришел не ради денег. Что от меня требуется? — он посмотрел на Максвелла.
Тот подтянул выше и так закатанные рукава клетчатой рубашки. Его руки в теплом солнечном свете сверкнули золотом.
— Раздеться, — обезоруживающе улыбнулся Максвелл.
Что-то в нем изменилось с последней встречи; Дориан никак не мог уловить это. Будто бы в прошлый раз он играл в отстраненность и строгость, а теперь расслабился и позволил себе быть собой. При этом и раньше Дориан не замечал за ним искусственности. Дориан стянул футболку через голову, на миг перестав видеть Максвелла. Тот застыл, точно статуя, уставившись на Дориана задумчивым взглядом.
— Ты ходишь в спортзал? — поинтересовался Максвелл.
— Мне хватает физкультуры в колледже, — ответил Дориан, снимая брюки. Он попятился назад и сел на диван. — Ну, знаешь, все эти душные раздевалки, все сталкиваются плечами и спинами, стоят в очереди в душ… Что мне делать теперь? — спросил он, оставив всю одежду, включая носки, в стороне.
— Хм… я попросил бы тебя снять все, — сказал Максвелл, на миг запнувшись.
Его взгляд прилип к телу Дориана, снова исследовал его, как в первый раз, и изредка Максвелл смотрел в сторону, словно прикидывая, как лучше разместить Дориана на диване. Но что-то подсказывало, что он давно уже решил, в какой позе хочет его видеть.
— У тебя такой голос, словно это проблема, — усмехнулся Дориан.
Он в одно движение сбросил стринги и, не высказывая ни малейшего смущения, посмотрел на Максвелла. Тот поднес ладонь к лицу, потирая костяшкой указательного пальца нижнюю губу, отступил на несколько шагов.
— Ляг на живот, — ровно сказал он. — И обопрись подбородком о руку. Смотри на меня.
Дориан выполнил его указания. Он разом почувствовал себя глупо — в этом студии, на смятой белой простыне. Пока он ложился, край ее съехал со спинки дивана, обнажив обивку. Максвелл, помедлив, подошел к нему.
— Все нормально, — сказал Дориан. — Я же твоя модель. Сделай, как хочешь.
Он поймал взгляд Максвелла, но не смог ничего в нем прочитать. А в следующий миг Максвелл, словно в его груди лопнула туго натянутая струна, склонился и заколдовал над Дорианом. Он коснулся его плеч кончиками пальцев, заставляя чуть развернуться, провел по шее, чтобы Дориан изменил наклон головы. Он, похоже, перестал замечать все вокруг, сосредоточившись лишь на Дориане. Опустившись рядом на колени, он пробормотал что-то про отсутствие динамики — ну и пусть, пока что просто посмотрим… Ладони его на мгновение скользнули по пояснице Дориана, и тот невольно изогнулся.
— Красиво, — выдохнул Максвелл. Он подпихнул простыню под ребра Дориану, расправил складки ткани, чуть прикрыл ягодицы и отошел, придирчиво оглядывая результат. Наконец сказал: — Хорошо. Замри так.
Дориан подчинился. Он едва дышал. Чувствовал, как пробивающийся из приоткрытой форточки ветер чуть колышет край простыни, лежащей пониже спины. Неожиданно он понял, для чего это. Едва прикрытая обнаженная натура будоражит воображение больше, чем полностью голая. Он следил взглядом за Максвеллом. Тот с потерянным видом осмотрел Дориана и сел за мольберт. Почти не глядя на бумагу, он заработал карандашом.
Дориан лежал неподвижно, хотя ныли мышцы спины от неудобного разворота, и хотелось размять ступни. Он смотрел на Максвелла, но не мог поймать его взгляд, да и не пытался. Просто наблюдал за работой, не решаясь сказать ни слова. Спустя какое-то время — минут пятнадцать, не больше, — Максвелл положил карандаш, перевернул лист и сказал:
— Попробуем еще пару вариантов. Ляг на спину.
Дориан с готовностью перекатился и потянулся. Он ожидал, что Максвелл подойдет ближе и опять возьмет все в свои руки, но тот, оставшись сидеть, приказал:
— Дальнюю ногу согни, да, вот так, облокотись на локоть, вторую руку — словно держишь гроздь винограда…
— Я буду Вакхом?
Максвелл мимолетно улыбнулся.
— Представь, что ты соблазняешь зрителя. Предлагаешь ему разделить с тобой праздник. Нет, предлагаешь устроить праздник в твою честь.
— Легко, — выдохнул Дориан, напустив на себя томный вид.
Ему подумалось, что он играет в одни ворота. Максвелл оставался сосредоточенным, хоть и пожирал его глазами. Дориан, упершись локтем в спинку дивана, выгнул кисть над собой, держа воображаемый виноград, склонил голову, уставившись на Максвелла. О нет, он выглядит как порно-модель с обложки низкопробного журнала…
— Отлично! — воскликнул Максвелл и вновь заскрипел карандашом.
— Мне кажется, — сказал Дориан, — что теперь я и впрямь изображаю нечто непотребное. А ты говорил, что опасаешься пошлости в изображении мужской натуры.
— Ничего пошлого, — заверил Максвелл. — Можешь сесть и опереться о прямую руку?
Он еще несколько раз просил сменить позу, продолжая рисовать и маниакально переворачивать листы поставленного на мольберт альбома. Время бежало быстро, хотя они почти и не разговаривали, только Максвелл иногда бросал:
— Так на кого ты учишься? А, юрист, ясно…
Или:
— Не был на выставке живых полотен? Зря, обязательно сходи.
Или:
— Постой. Вот так. Красиво. Очень красиво, — добавлял он тише, почти шепотом, и Дориан не понимал, что же именно такое красивое он делал — неужели просто дышал?
Солнце постепенно откатывалось в сторону, пряталось за другими домами, и в комнате становилось темно. Максвелл в очередной раз положил карандаш и откинулся на спинку кресла. Дориан, опять лежавший на животе, почти в той же позе, что и в первый раз, подпер ладонью голову.
— Проголодался? — спросил Максвелл.
— Не особо, — ответил Дориан.
Повисла тишина.
Было видно, что Максвелл хочет и дальше рассматривать Дориана, пока не наступит темнота, и он может работать еще сколько угодно — привык часами сидеть за мольбертом. Дориан не протестовал. В положении лежа позировать гораздо проще, чем застыв на постаменте на одной ноге. Но все же, чувствовал он, сеанс закончился, и Максвелл поблагодарит его за работу и выпроводит.
— Можно мне посмотреть? — спросил Дориан, коротким кивком головы указывая на мольберт.
Максвелл помедлил. Он взглянул на лист перед собой, затем — снова на Дориана.
— Ладно, — все же сказал он.
Дориан неторопливо сел, потянулся и размял шею. Подцепив в ложной скромности простыню, он накинул ее на плечо, словно римский воин — тогу, и приблизился к Максвеллу. Встав почти вплотную к нему, он наклонился к мольберту и оперся о подлокотник кресла Максвелла.
Перед ним было десятка три небольших зарисовок одних и тех же поз в разных ракурсах. А Дориан и не замечал, как Максвелл отклонялся, чтобы посмотреть с другого угла… Некоторые были обведены в рамку, и на них взгляд задерживался дольше всего, скользил по наброску, точно пойманный в ловушку. Дориан без спроса перевернул предыдущий лист альбома. А затем посмотрел и на первый.
Он был самым интересным. Максвелл безошибочно ухватил верную позу и композицию с самого же первого раза, и даже на быстрых набросках Дориан видел нечто большее, нежели самого себя.
— Это… это здорово, — сказал он, не найдя более витиеватого определения, что с ним случалось редко.
— Ты так считаешь? — вполголоса поинтересовался Максвелл.
Дориан стрельнул в его сторону глазами и выпрямился. Простыня, и так едва державшаяся на его плече, съехала вниз, оголив грудь. Он замер, будто его ноги вросли в пол. Максвелл смотрел на него уже совсем другим взглядом: подвижным, любопытным. Он снова видел в Дориане человека, а не модель, и это ужасно заводило.
Максвелл взглянул на лист с набросками.
— Легко изображать того, кто нравится, — сказал он. Он поднес руку к листу, словно хотел коснуться, но пальцы его замерли в доле дюйма и скользнули по воздуху вниз. — Ты уже можешь одеться.
— Не хочется, — сказал Дориан. Он присел на подлокотник — точнее, сделал вид, что присел, а на деле едва коснулся его и напряг ноги, удерживаясь в неустойчивом положении. — Ты гладишь бумагу из самолюбования или это такая форма переноса? — спросил он.
Он старался, чтобы тон его был насмешливым, на крайний случай — игривым, но легко быть искусственным лишь с теми, на кого плевать; с Максвеллом маска сползала с лица. Особенно сейчас, когда он был так близко, что Дориан мог коснуться его плеча бедром. Дориан опустил взгляд и понял, что Максвелл смотрит на него, прижав к себе локоть — развалиться в кресле с комфортом, не дотрагиваясь до Дориана, он уже не мог. Дориан лишь сейчас заметил, что у него глаза не травянистого, а голубого цвета, и разрез их — совсем лисий. И вновь он не смог прочитать в них ничего.
— Послушай… — сказал Максвелл. Он все же поставил локоть на подлокотник у самого его края и легонько тронул пальцами обнаженную спину Дориана.
— Странно, что ты так зажался после того, как вертел меня во все стороны, — не удержался Дориан.
— Послушай, — настойчиво повторил Максвелл. — Хочу, чтобы ты знал. Я написал тебе в тот вечер, потому что выпил лишнего. Я считаю, это не слишком высокоморальный поступок — пялиться на фотографии голого натурщика без его согласия.
— И забесплатно к тому же.
Максвелл усмехнулся. Он все же положил ладонь на поясницу Дориана, едва заметно поглаживая его. По телу побежали мурашки — пальцы Максвелла были холодны, как лед.
— Я удалил ту фотографию.
— Сочувствую, — сказал Дориан. — Уничтожил произведение искусства. Чем же теперь ты будешь услаждать взор?
— Ну, у меня есть почти сотня набросков, — улыбнулся Максвелл.
Дориан быстро наклонился и коснулся его губ своими. Момент был самый подходящий, он чувствовал это каждой клеточкой.
И он угадал — потому что ему на талию легли руки Максвелла, притягивая ближе.
А дальше — ураган, Дориан лишь так мог описать все, что произошло. Максвелл, крепко обхватив его, в одно движение поднялся на ноги. Его колючая борода мазнула по подбородку. Оказавшись в его объятиях, Дориан, оступаясь, позволил ему вести, и Максвелл, попятившись, опустился с ним на плед, расстеленный возле окна. От него едва уловимо пахло химией — должно быть, в этой рубашке он писал масляными красками. Дориан чуть отстранился и успел заметить закрытые глаза Максвелла, прежде чем он распахнул их.
— Я хотел этого с первой же встречи, — хрипло сказал он.
— Думаешь, я не хотел? — выдохнул Дориан.
Он оперся локтями по обе стороны от головы Максвелла, запустил пальцы в его волосы. Широкая ладонь Максвелла скользнула по спине снизу вверх, до самого загривка и надавила. Дориан опустил голову, окунувшись в поцелуй. Сердце застучало так, что его биение отдавалось в ушах. Он чувствовал жар — от тела Максвелла снизу, горело все лицо, и одновременно — прохладу на плечах, ногах, потому что в комнату врывался вечерний ветер. Максвелл, будто уловив едва заметно коснувшийся Дориана холод, перекатил его на спину и опустился сверху. Вдруг захотелось спросить, какой он по счету натурщик, которого Максвелл с легкостью получает почти в первую же встречу, но эта мысль мигом улетучилась, стоило их губам снова соединиться. Максвелл проник языком в рот Дориана, больше не разрешая ни отстраниться, ни вдохнуть.
Было так естественно, так легко — сжать его рубашку, стиснуть его руками, скрестить ноги на талии. Грубоватая ткань одежды царапала кожу, борода и щетина оставляли будто ожоги, и жесткий пол, ничуть не смягченный пледом, словно толкал в спину кулаком, но Дориан не хотел ничего менять, слишком прекрасно было мгновение. Он приоткрыл глаза. На лице Максвелла застыли огненные отблески заката.
Максвелл чуть приподнялся, высвобождая место между их телами. Он торопливо, подрагивающей рукой стал расстегивать ширинку, и Дориан, расслабленно выпустив из сжатых пальцев его рубашку, помог. Он глубоко вдохнул. Возбуждение схватило за горло остро, до дрожи, и когда Максвелл, взяв оба их члена, скользнул ладонью вверх-вниз, Дориан выгнулся, теряя голову. В сосредоточенной тишине, прерываемой лишь дыханием и шорохом ткани, не осталось ничего, кроме этих судорожно-стремительных движений. Прижавшись щекой к щеке Максвелла, Дориан зажмурился. Языком Максвелл провел по линии его челюсти, оставляя влажный след. Глухой стон прозвучал, как рокот моря, и Дориан стиснул в кулаках талию Максвелла. В ушах звенело от возбуждения, от болезненной тяги к этому человеку, и упругость его налившегося кровью члена ощущалась остро, как своя собственная. Дориан запустил ладони под нижнее белье Максвелла, сграбастал его ягодицы, и оглушило оргазмом, словно на него рухнула люстра и пригвоздила его к полу. Максвелл, по инерции совершив еще несколько движений кулаком, остановился, навис над Дорианом, выпрямив руку. Взгляд его прошелся от губ до низа живота.
Он запоминает. Запоминает, потому что он только так и контактирует с миром — взглядом. Составляет визуальную библиотеку. Дориан протянул руку к его члену — такому же крупному, как и сам Максвелл, и тот завороженно посмотрел на длинные пальцы Дориана. Поднял голову выше — и кончил, глядя в широко распахнутые глаза Дориана.

*

Буднично, словно ничего между ними не случилось в последние минуты, Максвелл плеснул им в кружки кипятка и сунул в микроволновку лазанью.
— А кофе у тебя такой же, как и это? — спросил Дориан и указал пальцем в сторону микроволновки.
— В смысле? — нахмурился Максвелл.
— Проехали. Мне тогда чай.
Пожав плечами, Максвелл бросил в его кружку пакетик, себе — насыпал растворимого кофе. Дориан с позолоченными горящим солнцем плечами, набросивший на бедра простыню, сидел на высоком барном стуле и, скрестив руки на столе, наблюдал за Максвеллом смеющимися глазами.
— Знаешь, — сказал он, — разогревать полуфабрикаты и готовить — это не одно и то же.
— Разве? — фыркнул Максвелл. — Не учи меня жизни, малыш, я побольше твоего занимаюсь домашним хозяйством в холостяцком одиночестве.
— Ладно-ладно, молчу, дядя, — хмыкнул Дориан.
— Мудрое решение.
Максвелл сел напротив. У него возникло дурное чувство дежавю; он точно так же сидел на кухне с бывшим, прежде чем они, по прошествии короткого времени, разругались вдрызг. Он протянул руку к Дориану и коснулся его щеки, чтобы увидеть то удивленное выражение, которое на миг вспыхивает в его глазах, прежде чем смениться самодовольным одобрением.
С ним хотелось еще. Не быстрого, судорожного, когда ласкаешь друг друга руками, так и не раздевшись до конца, а — медленного, чтобы наслаждаться каждой секундой, проведенной в объятиях. Он был живым и отзывчивым, как вода, его насмешки и флирт — как ледяные ключи в реке, как пороги, которые пробивают лодку и тянут на дно. Звякнула микроволновка.
— Останься на ночь, — попросил Максвелл. Он так и гладил пальцами шелковую щеку Дориана.
— Не могу, — после небольшой паузы ответил тот. — Мне завтра в колледж, и…
— Я подброшу тебя до колледжа.
— Я должен предупредить родителей, — поморщившись, сказал Дориан. — Отец и так уже считает, что я отбился от рук и позорю его фамилию…
Максвелл усмехнулся.
— Ты всегда или гордость, или разочарование отца. Две крайности. Среднего не бывает.
— А ты? — спросил Дориан, посмотрев на него. Он придвинул к себе кружку и подергал чайный пакетик за ниточку.
— А как ты думаешь?
— Не буду озвучивать вслух, чтобы ненароком не расстроить тебя, — тактично сказал он.
— Именно так.
Потом, когда они поужинали, Максвелл вызвал такси для Дориана, не обращая внимания на его пылкие заверения, что он вполне может добраться до дома на метро.
— Ты постоянно приказываешь, ты это знаешь? — возмутился Дориан.
— Вовсе нет. Не говори так.
— Ну вот, опять! — картинно всплеснул руками Дориан. Резко приблизившись к Максвеллу, он прошептал, прижавшись к его носу кончиком своего: — Но мне это даже нравится.
Вспомнив о деньгах, Максвелл полез в бумажник, брошенный на тумбочку в коридоре. Он вытащил несколько банкнот не глядя, потому что об оплате они и не разговаривали, и ему было мучительно неловко. Он решил, что в следующий раз заплатит вперед. Дориан вдруг оттолкнул его руку, но Максвелл был настойчив. Он схватил Дориана за талию, поймал его запястья под заливистый хохот и едва не подхватил на руки — так хотелось взять его и унести к себе, не отпускать. В конце концов он все же запихнул деньги в карман брюк Дориана.
В квартире без него стало пусто, и Максвелл понял, что так и не договорился о следующей встрече.

*

В такси Дориан забился на заднее сиденье и уставился в окно. Это было… странно. Так странно, как никогда еще с ним не бывало. Это не походило на просто секс, быстрый, сумасбродный, словно с незнакомым человеком, которого больше никогда не увидишь. Умом Дориан понимал, что может перевести случившееся в ничего не значащую интрижку, достаточно лишь вежливо отказаться от следующей встречи, и Максвелл поймет, он не может не понять.
Но… не хотелось. Хотелось остаться. Он бы остался и сегодня, если бы не думал, что это будет слишком поспешно. Вздохнув, Дориан прижался виском к холодному окну и закрыл глаза. Он отчетливо, немного грустно понял: влюбился. Обычно после секса это чувство пропадает. А тут — наоборот, лишь ярче разгорелось.

Следующее воскресенье Дориан вновь провел на диване Максвелла. Из всех композиций Максвелл выбрал самую первую, и Дориан немного гордился, что сразу же понял: она — самая удачная. Он лег на простыни, подперев костяшками кулака подбородок так, словно голова ничего не весила, хотя держать ее практически на весу стало сложно сразу же. Максвелл, любовно оглядывая его обнаженное тело, раскладывал реквизит: гроздь светло-зеленого, почти прозрачного винограда возле локтя, пустой бокал — на полу, бутылку красного вина — рядом.
— Мне придется тебя немного побеспокоить, — предупредил Максвелл. Отломив с кисти несколько виноградинок, он скользнул взглядом по телу Дориана.
— Ты забыл, чем закончилась прошлая встреча? Думал, после такого ты отбросишь ложную скромность.
Максвелл посмотрел на него.
Они не виделись всю эту неделю, и Дориан жил ожиданием воскресенья. Он порывался прийти в академию Максвелла, или предложить ему встретиться вечером, или провести вместе субботу… Но что-то останавливало. Максвелл тоже не проявлял инициативу. В его осторожных сообщениях чувствовалось смущение, будто он не уверен, стоит ли навязываться. Видимо, они испытывали почти одни и те же эмоции.
— Просто стараюсь быть вежливым, — заверил Максвелл. Перекатив в ладони виноградинки, он водрузил несколько на простыню рядом с Дорианом и сообщил: — Свет будет красиво преломляться. Детали. Детали важны, знаешь?
— Я не твой студент, знаешь? — передразнил Дориан. — Можешь не стараться.
— Какой злой, — укорил Максвелл. — Я тебя чем-то обидел?
Он отошел на пару шагов, задумчиво оглядывая Дориана.
— Чем ты мог меня обидеть? — притворно удивился Дориан. — Ты держишься в рамках приличий.
Если Максвелл и заподозрил, что тон Дориана издевательский, то никак этого не показал.
Дориан же так до конца и не решил, как держаться. Все было бы гораздо проще, поцелуй его Максвелл, когда Дориан вошел в его квартиру. Но этого не случилось. Они условились о времени встречи — на этот раз пораньше, — Дориан приехал, улыбнулся… и Максвелл пропустил его внутрь, на миг коснувшись плеча. После всех этих дней, проведенных в ожидании встречи, хотелось гораздо большего. Дориана устроил бы страстный поцелуй, но Максвелл суетливо начал укладывать Дориана в красивую позу, говоря, что должен успеть поймать свет, и вообще, работа предстоит долгая, так что давай начнем, пожалуйста…
Максвелл, не подозревая о его мыслях, отдал одну виноградинку Дориану, чтобы тот зажал ее в пальцах свободной руки, а вторую положил на поясницу, ухитрившись не коснуться при этом кожи. Виноградинка была нагретой теплом ладоней Максвелла. Дориан едва сдержал тяжелый вздох.
— Великолепно, — просиял Максвелл и добавил так искренне, что Дориан сразу за все его простил: — Ты такой красивый. Не представляешь просто, насколько.
— Красота в глазах смотрящего, — ответил Дориан. — Но в данном случае — да, я и вправду весьма хорош собой.
От уголков глаз Максвелла разбежались лучики улыбки.
На этот раз они молчали, пока Максвелл, выглядывая из-за мольберта, сосредоточенно работал. Он почти сразу взялся за тюбики с красками, и Дориан понял, что Максвелл заранее наметил эскиз по своим прошлым зарисовкам. По комнате поплыл химический запах, не спасало даже открытое окно.
Дориан потерял счет времени. У него голова закружилась от красок и растворителя, от неподвижной позы. От того, как сосредоточенно Максвелл смотрел на него и шумно дышал. Дориан скосил глаза на плед, небрежно брошенный у окна. Кажется, после того, как они возились на нем, Максвелл к нему не притрагивался. Дориан глубоко вздохнул.
— Ты не поцеловал меня, — сказал он. — Вот в чем дело.
Рука Максвелла замерла над палитрой. Он, опустив глаза, зачерпнул кистью краску.
— Я хотел скорее начать работать. Мне эта картина весь мозг выжгла.
— Это не ответ.
Максвелл посмотрел на него раздражающе обезличенным взглядом и перенес на холст очередную деталь. Дориан подумал, что ведет себя жалко. Выходит, он действительно один из сотни натурщиков, с которыми Максвелл переспал из любви к прекрасному. А он что-то надумал себе и намечтал.
— Видишь ли, — медленно начал Максвелл, переводя все тот же безразличный взгляд с Дориана на холст и обратно, — я не уверен, что это было бы правильно. Я хочу закончить эту картину. Не знаю, сколько уйдет времени — три недели или три месяца, а может, и вовсе год. Если ты перестанешь позировать, я ее все равно закончу. Но это уже будет совсем не то.
— Ты ко всему относишься так драматично? — поинтересовался Дориан. — Получается, прежде чем ты сможешь снова ко мне прикоснуться, мне следует подождать, пока ты завершишь свой шедевр?
Он запоздало прикусил язык. Слишком уж саркастичный тон взял. Наверняка Максвелла обидит такое насмешливое отношение к его творчеству.
Но тот лишь улыбнулся — вернее, наметил улыбку уголками губ.
— Мне кажется, я не выдержу так долго. Я смотрю на тебя… — он замолчал.
— И?.. — попробовал разговорить его Дориан.
Максвелл покачал головой и погрузился в работу.
В тишине становилось скучно. «Я смотрю на тебя» — и что? Дориан покрутил в голове эту фразу. Вспомнил, как Максвелл в прошлый раз не хотел его отпускать и словно мысленно бил себя по рукам, чтобы не начать уговаривать остаться. Это льстило. Это будоражило. И меньше всего Дориан хотел месяц (а то и больше) ждать, прежде чем ему будет дозволено снова поцеловать Максвелла. Он жаждал этого сейчас. Он мечтал об этом всю неделю. Сглотнув, Дориан облизал губы. Он ощутил вес виноградинки, лежащей на пояснице, и чуть качнул бедрами.
Виноградинка скатилась и упала на пол.
— Ой, — сказал Дориан. — Случайно.
Максвелл посмотрел ему в глаза. Отложив кисть, он еще раз сравнил холст с натурой и поднялся из кресла. Его рубашка уже была запачкана маслом — белые, бежевые мазки на красно-черных клетках.
— Мне показалось, что совсем не случайно, — произнес Максвелл.
— Просто устал лежать в одном и том же положении, — оправдался Дориан.
Он следил, как Максвелл, наклонившись, поднимает виноградинку и зажимает ее между пальцев.
— Поцелуй меня, — сказал Дориан.
Максвелл сжал виноградинку чуть сильнее, и она треснула, брызнул сок. Опершись на один локоть, Дориан развернул корпус к Максвеллу, чтобы лучше видеть его.
— Не получится уже наверно, работать, да?.. — вполголоса сказал Максвелл. Он опустился на край дивана рядом с бедрами Дориана и раздавил пальцами виноградинку окончательно. Задумчиво, словно что-то решая для себя, он сказал: — Пускай этот слой краски высохнет. Завтра можно будет продолжить…
И он наклонился, чтобы поцеловать Дориана. Его пальцы, липкие от сока, скользнули по самому низу спины, где заканчивались позвонки, и Дориан вздрогнул от неожиданности. У него перехватило дыхание. Желание вспыхнуло, как спичка, мгновенно спалив его дотла. Он приподнялся было, чтобы обхватить Максвелла за шею, склеиться с ним телами, но тот, надавив на поясницу открытой ладонью, отстранился.
— Нет. Подожди.
Он вдруг быстро опустил голову к спине Дориана и провел языком там, где секунду назад касался пальцами. Слизнув сок винограда, он провел пальцами дальше — между ягодиц, по тугому кольцу мышц, и Дориана прошило дрожью от осознания, что последует за этим. Он вцепился в подлокотник дивана, смахнув кисть винограда на пол. Дыхание Максвелла обжигало поясницу. Он мягко коснулся ладонью бедра Дориана с внутренней стороны, отводя его в сторону, и кончики пальцев его оказались на нежной коже рядом с пахом. Ноги сами собой разъехались. Дориан прогнулся, подставляясь. Кончик языка Максвелла прочертил линию дальше — влажным теплом отмечая путь — и замер у самого края ануса.
Пальцы сводило от того, как крепко держался Дориан за диван, словно его могло утащить в морскую пучину, если он расслабится. Максвелл наконец перестал его дразнить и обвел отверстие языком, и Дориан едва не вскрикнул. Он напрягся весь, закаменел. Член дернулся. Ладонь Максвелла, до того поглаживающая бедро, коснулась промежности, а его язык, так долго, мучительно долго медливший, погрузился внутрь тела Дориана — и на этот раз Дориан не сдержал крика.
Ему показалось, что он горит. Сгорает заживо от каждого толчка внутрь, от упруго-напряженного языка. Он почти не заметил, как Максвелл вздернул его на колени, лишь ощутил, как холод мазнул между ягодиц по влажным от слюны мышцам. Немного отрезвил не то поцелуй, не то укус в ягодицу — и мгновенное ощущение пустоты и одиночества. Он повернул голову, ища Максвелла взглядом. Тот, на ходу снимая рубашку и белую майку, скрывавшуюся под ней, шел к мольберту. Почувствовав, что Дориан смотрит, он повернул к нему голову и сказал:
— Масло. Оливковое. Ты против?
— Я против, что ты все еще одет, — сипло сказал Дориан. — Господи, почему у тебя здесь оливковое масло?
— Стираю им краску с рук… — растерянно сказал Максвелл.
Дориан, уткнувшись лбом в согнутый локоть, коротко рассмеялся.
Впрочем, смеяться ему быстро перехотелось. Максвелл вновь оказался рядом. Его скользкие пальцы протиснулись внутрь, коснулись нужной точки, и Дориана прошило точно разрядом тока от удовольствия. Он ощутил, как Максвелл отводит в сторону ягодицу — и, без сомнений, смотрит, как его пальцы фаланга за фалангой выходят из тела Дориана и вновь погружаются внутрь. Он вывернул кисть, чтобы одновременно дотрагиваться до тонкой и чувствительной кожи ниже отверстия. Широкой ладонью Максвелл ласково провел по его спине — вверх и вниз, и Дориан остро захотел быть ближе к нему, чувствовать его целиком. Он выпрямился, встав на колени, прижавшись к груди Максвелла. Тот обнял его, обхватил одной рукой и толкнулся тремя пальцами внутрь, растягивая все больше. По телу прошла дрожь от ожидания. Дориан повернул голову, ища поцелуй. Максвелл оцарапал его щетиной, прикусил нижнюю губу. Одновременно он протолкнул пальцы до самых костяшек в Дориана. К ноге прижался его напряженный член, до сих пор скрытый одеждой.
Они затанцевали в одном темпе, едином ритме — Дориан следовал за движениями пальцев Максвелла, покачивая бедрами. Тяжелая ладонь лежала поперек его груди, не позволяя отстраниться больше, чем на доли дюйма, и Дориан ощущал себя прикованным, будто Прометей к скале. Еще, хотел попросить он, еще. Глубже. Больше. Сделай так, хотел сказать он, чтобы я закричал. Но он не смог вымолвить и слова — Максвелл, заставляя его вывернуть шею, целовал, будто в последний раз.
Острый запах краски забивался в нос. Дориан завел руки назад, стягивая с Максвелла уже расстегнутые джинсы. Губы Максвелла соскользнули на шею, ладонь — на член. Мышцы живота напряглись, и Дориан едва не разорвался между двумя желаниями — толкнуться назад, чтобы насадиться на пальцы Максвелла глубже, и одновременно — вперед, членом в его кулак.
— Почему ты опять одет, — выдохнул Дориан.
— Не дошли руки, — усмехнулся ему в шею Максвелл — и тут же впился поцелуем, от которого останутся синяки.
Они повалились на диван — тот скрипнул, не привыкший к весу двух тел. Влажной головкой члена Максвелл провел между ягодиц Дориана, раздвигая их, обещая больше. Он коснулся отверстия — и Дориан потянулся к нему ближе, уже готовый, жаждущий. Головка только надавила, подразнивая. Шире разведя ноги, Дориан вздернул зад. Он нащупал ладонь Максвелла, лежавшую сбоку, и сцепился с ним пальцами. Горячее дыхание Максвелла обожгло загривок, под грудью лопнула укатившаяся виноградинка.
Максвелл толкнулся членом в него — на этот раз по-настоящему, быстро, нетерпеливо, сразу на всю длину, и у Дориана весь воздух выбило из легких. Он одурел от того, как распирало изнутри, как пульсировали все мышцы, горела кожа. Поцелуй Максвелла в плечо стал почти укусом, острая кромка зубов сдавила кожу. Закрутился в голове назойливый вопрос — не хочет ли Максвелл написать сюжет, где юного Вакха прославляют самым низменным и понятным человеку способом? Но вслух он ничего не произнес — задохнулся от резких движений.
Максвелл обхватил его рукой под грудью, распластал пальцы по ребрам, вторую ладонь положил на бедро, держа уверенно, цепко. Под его весом почти не получалось дышать, и Дориан уплывал от редких неглубоких вдохов, полных химического запаха краски и растворителя.

продолжение в комментариях...


ОБЗОРАМ[L]Ernst Wolff[/L] пишет <a href="http://die-trane.diary.ru/p215574312.htm">фик «Вакх»</a> (Максвелл/Дориан, АУ, NC-17, миди)

@темы: Мои фики, Dragon Age

@темы: Мысли

Новый Дэдпул ПОТРЯСАЮЩИЙ
Такой же офигенно-динамичный и заряжающий энергией, как первый, только вдвое круче
И Кейбл шикарный, гспд, какой суровый пафосный мужик! Мне жизненно необходимы арты с ним и Вейдом
А починка таймлайна! Эпичная починка таймлайна в послетитровых сценах
Дэдпул на каблуках! Как ему идут стрипы
Первая же сцена со статуэткой Логана - стыдно над этим ржать
Теперь хочу пересмотреть

@темы: Marvel, Продолжается дурная кинолента

@темы: Мысли

сижу, вычищаю фичок на бб от слов-паразитов.
и знаете, слова "лишь" и "только" так странно выглядят, да и звучать начинают как-то неправильно...


о некоей сфере искусства, захваченной калеками. я не смотрел ни одного отбора, кроме Вити Бови с Пиэмом, чтобы не видеть, как радуется Мирон банальностям. и не буду смотреть, как они со Смоки выбирают участников. потому что, судя по всему, там дед демонстрирует такой же незамутненный восторг перед обычными эмси и ничем не объясняет проход парней в турнирку, кроме все тех же эмоций в стиле "какназападе". за что версус - все равно что твой родственник далеко за дцать и даже за ьсят, который недавно открыл для себя мир интернета и шлет тебе приколы с одноклассников. и это как-то печальненько.

@темы: рурэп захвачен калеками, Музыка

проблемы со здоровьем ухудшились 2к на лекарства, блин, 2к!!! и не знаю, как быстро поможет, и не знаю, не посажу ли чего еще в процессе. и, похоже, еще надо будет затариться препаратами.
ко всему прочему, похоже, утром и вечером температура субфебрильная. измерять не буду, чтобы лишний раз не расстраиваться. не вот уж какая трагедия, но раздражает это стремное самочувствие. я вновь лишен сил. а еще пару недель назад немного активизировался и думал, что теперь-то норм станет...
короче, пока все это дерьмо не пройдет, дневник превращается в книгу жалоб. точно надо было бросить пить в мае, теперь-то брошу. до конца недели, а там посмотрим

других инфоповодов нет, к сожалению.
а, ну еще первый батол Мовца на битах, но на битах пропадает его безумие. акапелла он цепляет гораздо больше. но я рад, что у котика появился такой опыт

@темы: Картинки, Мысли

@темы: Мысли

устрою себе трезвомай, решил я вчера. посмотрю, что выйдет.

итак, 2 мая.
НИ. ХУ. Я.

еще ни разу я не слетал с марафона трезвости так быстро

@темы: Мысли

вы посмотрите-ка - активность в этом дневнике повысилась! в смысле, моя дыбровая активность, комментаторская осталась на прежнем уровне, который я испокон веков называю "полтора землекопа" это, если что, не наезд, я и сам понимаю, что мои записки особо и не прокомментируешь, даже если задашься такой целью.

новый альбом Славы неожиданно понравился. еще заслушал его фит с Шокком, и появилось такое странное чувство... мне нравится то, что ощущает Слава по отношению к своему предыдущему альбому, "Солнце мертвых". я все еще думаю, что "Солнце" - плохой альбом с унылой музыкой и вторичным текстом и, как верно заметил Мирон, нарочитым лубком, в который не веришь. но постепенно появляется ощущение, что это "Солнце" живет в Славе, и проявляется той болью, которая позволяет писать лучшие треки. сложно описать то, что я почувствовал, но это будто дает мне лучше понять творчество Славы. не то чтобы я всерьез хотел его понимать. некоторое качает - и ладно.
ах да, новый альбом. он классный своим разнообразием: есть залипучие треки, есть депрессивные, которые западают в сердечко, и есть треки, на которые реакция одна: сириосли? здорово. хочется на дискотечке под эти треки танцевать.

теперь о книжном. я все еще восторгаюсь Айфаком Пелевина.
там, знаете, пролетает мысль, что искусство рождается из боли, без боли невозможно сотворить шедевр. и это же пару десятков лет назад писал Паланик: art never comes from happiness.
в смысле... наверняка без страданий тоже выходят замечательные вещи, которые нравятся тысячам, миллионам людей. но реже. гораздо реже. и загвоздка еще в том, что страдание не должно быть сугубо бытовым, оно должно сидеть где-то глубоко в душе, застрять занозой, ржавым гвоздем. ты можешь быть довольным своей жизнью, иметь все атрибуты счастливого человека, но иногда этот гвоздь будет царапать изнутри, и ты будешь словно бы без причины грызть себя, сидеть в одиночестве или искать способы саморазрушения. а иногда - и не поймешь даже, почему ломаешь свою вроде бы успешную жизнь. а все потому что оно - внутри, эта неудовлетворенность, это подспудное желание сделать самому себе больно.
и это постыдно в какой-то мере, потому что отдает подростковым нигилизмом. а взрослые люди подобной ерундой не маются.

@темы: Картинки, рурэп захвачен калеками, Книги, Музыка

нашел какое-то время назад совершенно изумительную картину "Время - лекарь" художницы Элеанор Фортескью-Брикдейл, написана около 1900г. пусть будет здесь, она прекрасна.

@темы: Картинки