завершил цикл с Серафимом, который начал выкладывать тут.

Дыши
персонажи: Андрей Пирокинезис\Серафим Мукка
рейтинг: NC-17
размер: 1.200 слов
саммари: Интересно, а Стеда он так любил, думает Серафим. Не трахал — это слово здесь не подходит — а любил.
читать дальшеАндрей ускользает от него — это становится ясно достаточно быстро. Поначалу Серафим думает, что зафакапил все тем тупым тройничком, когда ни один из них не отдуплял в полной мере, что творит. Потом сообразил, что лишь отсрочил неизбежное, влив в их искаженную дружбу с Андреем новые впечатления. Но теперь все чаще Андрей скучал, говорил, что ему некогда и попросту не отвечал на сообщения.
Окей. Серафим тоже не на помойке себя нашел. Раз Андрей наигрался, то так тому и быть. Но девчонки, согревшие постель на одну ночь, не приносят никакого удовлетворения. Он запускает пальцы в их мягкие волосы и бесится от неправильности ощущения, принюхивается и чует сладость вместо стерильного запаха сигаретного дыма. Не удается заткнуть голод случайными перепихонами.
К тому же он скучает. Банально скучает по их пьяным приключениям, по смеху Андрея, по его голосу, по его нервным пальцам на струнах гитары. По тому, как порой останавливался его взгляд — и Серафим знал, кого Андрей в эти моменты вспоминает.
Он навязывается Андрею — а что еще остается? Приходит с бутылкой Лоусона, чистый и выбритый. Цветов только не хватает. Андрей утаскивает виски в комнату, разве что не пританцовывая — тоже соскучился по компании за время карантина, видимо. Серафим лезет на кухню за стаканами, находит в морозильнике лед. И все течет как прежде. Андрей смеется над шутками, щедро сдобренными матом. Его волосы уже потеряли цыплячий оттенок, стали грязно-желтыми. Паршивый цвет, но Серафим обожает его любым. Смотрит, как Андрей выбивает из пачки сигарету, и накатывает как помутнение — нужен прямо сейчас, сдохнуть можно, если не дотронешься до него. Вместо очередного глотка виски Серафим хватает Андрея за плечо и притягивает к себе, глубоко вдыхая, и тут же ощущение близости, сверкнувшее на секунду, пропадает.
С узкого дивана бежать некуда, но Андрей ухитряется ускользнуть. Оказывается на другом конце и, закидывая ногу на ногу, поджигает сигарету. Отстраниться у него выходит так естественно, что Серафиму думается, что только что украденный поцелуй померещился.
Ему больше нечем заинтересовать Андрея.
Андрею он больше не нужен. Чистому, протрезвевшему Андрею не нужен никто.
Серафим почти без раздумий говорит:
— А выеби меня.
— Что?
Андрей поворачивается к нему, забыв стряхнуть пепел с сигареты. Серый столбик того гляди сорвется ему на шорты. Серафим с трудом отрывает взгляд от его голых колен и, посмотрев в глаза Андрею, поясняет:
— Ну выеби. Я снизу еще ни разу не был. Слабо тебе, что ли?
— Ты меня действительно пытаешься взять на "слабо"? — изумляется Андрей. Подносит сигарету к пепельнице, отводя глаза. — Не люблю с парнями сверху. Разрабатывать очко, беспокоиться о говне на члене…
— Я сам все сделаю, — заверяет Серафим, а про себя думает: что за херню я затеял?..
— Тогда… ладно, — произносит Андрей.
Не то чтобы сдался. Скорее, снизошел.
Ничего не остается, кроме как ретироваться в ванную, захватив смазку из нижнего ящика стола.
Засовывая в себя пальцы, Серафим не чувствует ровным счетом ничего. Больше похоже на медицинскую процедуру. Не возбуждает никак. Так почему Андрей стонал, когда они трахались?.. Почему ему так нужно это было? И чтобы грубо, чтобы сразу до костяшек, чтобы не церемонясь.
Появляется предчувствие, что ничего не выйдет. Серафим не получит удовольствия, Андрей — тем более. Не любит он с парнями сверху, блядь… Как будто он за последние полгода с девкой трахался. Прокляв свои тупые идеи несколько раз, Серафим натягивает штаны, моет руки и возвращается в комнату.
Андрей стоит у приоткрытого окна. Бутылка у него в руках, но алкоголя в ней не убавилось. Повернувшись к Серафиму, он отставляет ее в сторону.
— Хотел в меня вставить, чтобы член не пачкать? — шутит Серафим.
Андрей морщится.
Он вдруг делает шаг навстречу и обнимает за шею, прижавшись виском к виску. Серафим в растерянности гладит его по спине. Увлекается и скользит ладонями по его бедрам, лезет под майку, надышаться им не может — его горечью, его сладостью. Бьется пульс в горле. Он целует шею Андрея и плечи, сжимает пальцы на его талии. Тянет к дивану, и наконец Андрей выходит из оцепенения и проводит по плечам в ответ.
Они возятся на диване, снимая друг с друга одежду. Серафим не торопится. Вдруг это последний раз. Он зубами стаскивает шорты и нижнее белье Андрея к его коленям. Облизывает его член и думает: может, ну ее, эту еблю в жопу? Отсосать ему… Нет, тогда он будет представлять другого человека. Надо так, чтобы глаза в глаза. И Серафим подтягивается вверх, проводит языком по губам Андрея.
Само собой выходит, что Серафим скатывается с дивана и оказывается спиной на полу. Андрей приземляется сверху и сует ему под задницу скомканную одежду. Закрыв глаза, он позволяет целовать себя и раскатывает по члену резинку.
Ноги на его плечи Серафим так и не закидывает, только прижимает к себе колени. Андрей, опершись на вытянутую руку возле его головы, тихо говорит:
— В первый раз неприятно.
— По своему опыту судишь? — пытается острить Серафим, и Андрей отвечает раздраженно:
— А сам как думаешь?
— Ну, извини, извини, — шепчет Серафим.
Запускает пальцы в волосы Андрея и тянет его к себе. Ну же. Поцелуй меня. Я всегда тебя целовал.
Андрей, смягчившись, наклоняется к нему. Гладкость его губ и колкость щетины. Он толкается внутрь, распирая. И впрямь — неприятно… Серафим хватается за свой опавший член, пытаясь исправить ситуацию, но чувствует только жжение в заднице.
Андрей выдыхает ему в губы, останавливается — и вдруг все меняется.
— Солнце, дыши, — на удивление ласково шепчет он. Глаза его закрыты. Кончиком носа он прижимается к носу Серафима. — Давай… медленно, спокойно…
Он протискивает ладонь под затылок Серафима. Склоняется ниже, зажав колени Серафима между их телами. Толкается глубже. Вдох, выдох, вдох… Андрей горячий, свой, родной, и даже вишневый запах смазки не перебивает запах его сигарет и горчинку пота. Серафим, вытянув шею, проводит языком по его горлу. И когда Андрей начинает двигаться — неторопливо, по чуть-чуть, — Серафим вовсе забывает, что впервые оказался под парнем.
Он гладит Андрея по спине, между лопаток, размазывая пот по прохладной коже. Ловит его губы. Андрей улыбается, целуясь, и с ним впервые так нежно и близко, что хочется кричать.
Все портит собственная дурная голова. Интересно, а Стеда он так любил, думает Серафим. Не трахал — это слово здесь не подходит — а любил. Именно так, лаская губы. Придерживая голову, чтобы не биться затылком о пол.
Или, может, Стед был с ним таким. Нежным. Заботливым. И поэтому Андрей сейчас нарывается и просит жестче. Чтобы не вспоминать.
Андрей, уловив, что Серафим отвлекся, шепчет, приоткрыв глаза и чуть поднявшись:
— Что не так?
— Все так, — тихо отвечает Серафим и кладет ладони ему на бедра. — Все так, солнце.
Андрей улыбается одними глазами и целует, ускоряя темп. И тогда посторонние мысли исчезают из головы Серафима. Неважно, что было с тем, другим. Сейчас Андрей с ним. Может, впервые по-настоящему с ним, а не в своих тоскливых грезах.
Андрей прячет лицо в изгибе его плеча, кончая. Не движется еще несколько долгих мгновений, и Серафим невесомо гладит его по плечу, тупо размышляя: а в следующий-то раз он получит такой же экстаз, как Андрей?.. Или тут важен размер? Или еще что-то? Серафим целует в ухо Андрея, крепко обнимая его, пусть даже прижатые к груди ноги затекли до боли. Но сохранить в руках Андрея, уязвимого и мягкого после оргазма, важнее, чем достичь какого-то там комфорта.
Андрей помогает ему рукой, а потом буднично натягивает одежду, подхватывает использованный презерватив, пустую пачку сигарет и идет выкидывать. Хозяйственный мой, ухмыляется про себя Серафим.
Есть ощущение, что он ничего не починил в их причудливых отношениях.
Да и как починить то, что еще до него сломано.


Счастье мое, я здесь
персонажи: Андрей Пирокинезис, Серафим Мукка, Федор Стэд.Д
рейтинг: PG-13
размер: 1.300 слов
саммари: Либо его проглотит темнота, и мир навсегда расплывется в пятно, в котором он перестанет быть самим собой. Либо он научится без Федора.
читать дальшеГримерка крошечная. Душно и громко. Или это в ушах звенит? Да какая, впрочем, разница. От сигарет уже подташнивает. В голове все плывет. Но если еще один виски-кола, еще один, еще один…
— Притормози, — откуда-то сверху советует знакомый голос.
Андрей поднимает голову. Едва сознает себя сидящим на полу с тлеющим окурком и недопитым стаканом. Над ним лицо Беседина.
— Т-ты мне приказывать б-будешь? — с трудом выговаривает буквы Андрей.
— Я за последние годы тебя чистым, может, однажды видел, — в сердцах говорит Беседин.
Кажется, хочет выбить стакан из руки. Андрей быстро допивает, давясь, проливая сладкую липкость на подбородок. Хорошо, что майка черная. Пятен не видно.
Его мутит так сильно, что ничто уже не спасет.
А и не надо.
Шум голосов, вроде ругаются. Потом затихают.
На корточки перед ним присаживается Серафим. Только ты еще нотаций не читай, ага? Вмазались-то вместе. Серафим протягивает к нему ладонь, кладет на щеку, будто хочет притянуть к себе, но только гладит по скуле большим пальцем.
— Это из-за Стеда, да? — спрашивает он сочувственным тоном, и Андрею хочется бросить в него опустевшим стаканом.
Вместо этого он швыряет его в сторону, а попросту роняет из ослабевшей руки. Какого демона Серафим решил, что имеет право ковыряться в его сердце? Из-за того, что они пару раз переспали?
Андрей старательно пытается облечь свое возмущение в слова. Язык еле ворочается. Серафим — удивительно — внимательно слушает.
— Вообще-то не пару раз, а пару десятков. Даже десятка три.
Он улыбается, и эта его непрошибаемая уверенность, что Андрей его простит, выводит из себя. Андрей кое-как встает на ноги и, шатаясь, идет куда глаза глядят. Глядят они в основном в сторону туалета…
Его рвет. Давно не блевал, думал, что организм наконец научился принимать любую отраву. Но в этот раз перебрал даже больше обычного. Умывает лицо ледяной водой и смотрит на свое отражение в зеркале. Рассматривает будто в первый раз. Так легко затеряться, будучи вечно под кайфом; так легко представить, что время откатилось назад, и его вновь любят в ответ, а не просто ебут его дурные друзья. Которых он сам и спровоцировал, что бы они себе ни надумали. В конечном итоге они оставят его так же, как оставляли другие, и будут говорить, что Андрей их обидел, или, хуже того, сделают вид, что никакого Андрея никогда и не было, и у них нет к нему претензий, потому что — кто вообще такой Андрей?..
Он прижимается лбом к зеркалу.
Он ведь за полгода знал, что на малой сцене будет выступать Федор. Что они, может быть, пересекутся на этом фесте. Что он, может быть, даже поздоровается, и все, ну, как-то само… Он все знал. Знал и то, что они не встретятся, потому что уж кто-то, а хладнокровный и продуманный Федор исключит любую возможность случайной встречи. Что сам Андрей не станет рваться к нему. Они расстались и с тех пор не обмолвились и словом. Как там Серафим сказал?.. Ебались три десятка раз? Андрей едва запомнил хоть пять их глупых встреч. С Федором — каждую, хоть Федя, разозлившись на него, и отрубил, что несколько перепихонов в отелях ничего не значат. Забавно встать на его место и понять, какое удовлетворение он получил, произнеся эти слова в лицо.

...Андрей вылетает на сцену со сбитым дыханием, со шкалящим пульсом. Выплевывает слова в микрофон — петь не получается. Серафим на бэках тоже не слишком-то вытягивает. Толпа ликует. Разговаривать не хочется, но Андрей все равно мусолит давно всем знакомые темы между треками. Он моргает — и темнота проглатывает его на несколько минут. А потом обнаруживает, что ухитряется даже что-то читать в микро.
Он уходит за сцену, жадно пьет воду. Сердце стучит так громко. Федор уже закончил сет. Может быть, он там, в толпе. Может, он где-то за сценой. Пришел, чтобы послушать. Андрей оглядывает гримерку, хоть и знает, что она пуста. И все же он перебрал. Если он отключится еще раз… Он возвращается на сцену, не дав себе закончить мысль.
Его разрывает от каждой из песен, слова которых за ним раньше повторял Федор. Он хочет обернуться и обнять его, спрятав на миг лицо от людей, но вместо этого опускает на глаза черные очки, но все и так знают, что по щекам текут слезы, и он не может их остановить, плакса — говорил Федя и разрешал ему вытирать слезы о его майку; что его перемалывают жернова всей химии, которую он принял, Федя морщился и отводил взгляд, но все равно сдавался, пока Андрей, взбудораженный, разгоряченный, лез ему отсасывать; что он настолько преуспел в бегстве от проблем и тоски, что убежал от самого себя — Федя в самом конце бросил, что больше не узнает его; что он так часто растворялся в других людях, чтобы вспомнить одного человека, что исчез полностью — и Федя об этом даже не знает. Андрей резко оборачивается, почувствовав взгляд, но позади пусто; он смотрит вперед, и толпа превращается в цветное полотно; мерещится взгляд темных глаз, но тут же смазывается; время тормозит, чтобы Андрей успел рассмотреть внимательнее, но он все равно проебывается.
Оборачивается еще раз — точно шевеление за кулисами, точно кто-то стоит. Андрей, идет туда, к фигуре за темными шторами, и находит, и берет за руки, и просит — хотя бы просто начни говорить со мной, хотя бы удали из всех черных списков, я больше так не могу, я никогда не желал тебе зла, я любил тебя так, как никто не полюбит; ты ушел от меня, ты сказал, что мы расстанемся, и поэтому я был расстроен, и да, это оправдания, и если их недостаточно, я найду другие, только скажи мне хоть слово. В ответ — молчание, белый шум, и он опять уходит навсегда.
Андрей открывает глаза и обнаруживает, что лежит на сцене, а сверху его поливает водой из бутылки Серафим. Рывком встает — опять темнеет все вокруг — и отыгрывает как в последний раз. Сердцебиение такое, что, похоже, он действительно может откинуться. А уж глюки от этой дряни… Но все заканчивается, все наконец заканчивается, и Андрей съеживается на полу гримерки, умоляя выключить свет. И вот уже кто-то другой — не Федя — уговаривает его встать. Кто-то другой — не его ответственный, ласковый Федя — отпаивает его водой. Кто-то другой тащит его на себе. Вечеринка закончилась. Серафим хотел остаться на афтерпати, но вместо этого с Бесединым волочет его к машине, они говорят о рехабе, они его ненавидят и думают, что надо вызывать “скорую”, а Андрей ничего не думает, только тупо смотрит по сторонам, всеми силами пытаясь удержаться от очередного падения в темноту, где ему мерещится то, о чем он мечтал бы забыть и куда бы хотел вернуться.
Таксист не хочет его везти — Андрей едва понимает это из потока слов. Беседин ругается — он же спецом заказал комфорт плюс, чтобы не было проблем… Серафим просто держит его, и Андрей цепляется за его шею, чтобы хоть как-то устоять на ногах.
И тогда его посещает еще одно видение. Он наблюдает, как к машине проходит Федор, как убирает с каким-то незнакомцем в багажник вещи, спокойно о чем-то болтает. Багажник захлопывается со звуком выстрела из пистолета.
— Федь, — шепчет Андрей и кладет подбородок на плечо Серафима, глядя ему за спину. — Федя, я тут.
Видение не замечает его. Андрей давно уяснил — эти подлые тени живут своей жизнью и ему не подыгрывают, в отличие от людей.
Но он так хочет обратить на себя внимание, докричаться — я здесь, ты ведь наверняка меня искал, вот, я здесь, я жду… Он набирает в грудь воздуха и повторяет:
— Я тут.
Видение направляется к двери со стороны пассажира, на прощание машет незнакомцу рукой и, прежде чем сесть в автомобиль, смотрит на Андрея, смотрит прямо в глаза. Садится и уезжает.
И Андрей так и не понимает, было теперь по-настоящему или нет.
Его все-таки тоже запихивают в машину. Он обхватывает голову руками. Так больше нельзя, бьется в висках. Так больше нельзя, вторит пульс под двести. Либо его проглотит темнота, и мир навсегда расплывется в пятно, в котором он перестанет быть самим собой.
Либо он научится без Федора.
Он больше не любимый демон. И, может быть, никогда им не был.


столько нахуячил по пиростедам и сопутствующим пейрингам, что просто пиздец, надо будет выложить всратое фото Андрюши, чтобы все знали, каков он на самом деле