в предыдущем посте, куда я молча складывал фикло, кончились знаки. продолжу тут.
и если вдруг кто заглянет - тексты с Муккой считать частью одного верса, они выложены по хронологии.

Демон
персонажи: Серафим Мукка\Андрей Пирокинезис, Федор Стэд.Д\Андрей Пирокинезис
рейтинг: NC-17
размер: 1.400 слов
саммари: вряд ли Андрей сейчас различает сны и реальность, и Серафим не против назвать его своим любимым демоном, как когда-то звал Федор (секс в измененном состоянии сознания)
читать дальше
Ногой распахнув дверь бара, Серафим тащит Андрея на себе в такси, а тот говорит ему на ухо шепотом, обдавая жарким дыханием:
— А знаешь… знаешь? Федор звал меня демоном. Мой любимый демон. А значит, у меня демонический хуй.
И он начинает хохотать до икоты, а Серафим никак не может выкупить, в чем же шутка. Видимо, это прикол, который веселит только Андрея и Федора. Андрей трясется в приступах смеха, елозит руками по шее и плечам Серафима, словно боится упасть, попросту виснет, лапая горячими ладонями, дав волю своей невыносимой, завораживающей, когда она касается других, тактильности. На заднее сиденье удается запихнуть его без потерь — смех вымотал и так уставшего Андрея. Он наваливается всем весом на плечо Серафима, пока такси мчит их по проспекту, и пьяно несет чушь про хуи и демонов. Серафим даже толком не разбирает слов. Просто ощущает, как о него трется вмазанный Андрей, и хочет уже заткнуть ему рот. Хоть чем-нибудь. Но Андрей вскоре и сам стихает, будто в нем кто-то на кнопку нажал, и умиротворенно закрывает глаза, положив голову на плечо Серафиму. Одной рукой Серафим набирает твиты и посты в паблос, другой — обнимает Андрея. Демонический хуй. Пиздец. Серафим, конечно, наслышан об отношениях с Федором, да и как можно о них не знать, если пьяный Андрей ни о чем не может говорить, кроме бывшего друга, но таких подробностей еще не выдавал.
Серафим расталкивает Андрея и вытаскивает из такси. Тащит к себе домой. Боится, что в одиночестве дружище откинется. Остановившись перед подъездом, Серафим роется в карманах в поисках ключа. Смотрит на Андрея в свете фонаря.
У Андрея не видно даже радужки — так растекся зрачок. Он почти не двигается, только немного покачивается. Запал в нем весь иссяк, пока он скакал по бару, вставал ногами на стол и верещал о демоническом бургере. Серафим все еще ощущает на себе его вес, его пьяное горячее дыхание и руки, облапавшие все, буквально все.
До квартиры они добираются добрых десять минут — лестница оказывается почти непреодолимым препятствием. Но, наконец закинув Андрея к себе домой, бросив его, как мешок, на диван, Серафим стоит над ним, тяжело дыша, и наблюдает, как заторможенно Андрей ведет руками по груди, к шее, дергает за воротник футболку, словно задыхается, и все никак не может расстегнуть молнию куртки до конца. Он приоткрытыми губами ловит воздух. Длинные ровные пальцы скользят по горлу. Ради этого зрелища стоило брести по ступеням вверх, взвалив его себе на плечи. Не выдержав, Серафим садится к нему на колени. На миг взгляд Андрея становится осознанным. Серафим смотрит ему в глаза. Не видит сопротивления. Но и приглашения — тоже.
— Эй, — хрипло говорит Серафим. — Я помогу тебе.
Его голос будто возвращает Андрея в реальность, он чуть приподнимается на локтях, очумело глядя на Серафима, но стоит потянуться к молнии на его куртке, как он откидывается головой назад и закрывает глаза. Будто не хочет в этом участвовать. Серафим стаскивает с его плеч куртку, заставляет поднять руки и снимает майку. Усмехается, словно в первый раз видит волосатую грудь и темную дорожку, бегущую по животу вниз, за пояс джинсов. К Андрею тянет всех, кто оказывается с ним рядом. Влечению этому сопротивляться невозможно. Серафим знает это точно, все проходили через это, каждый друг Андрея был им увлечен. Невозможно дружить с ним и не быть, хоть немного, хоть самую чуточку, влюбленным. Но если кто-то просто бросает грустные взгляды на Андрея, то Серафим — человек действия. Тем более что Андрей едва ли против.
Отдавать себе отчет в своих действиях — что-то из другой реальности. Думать о последствиях — хуйня какая. Серафим, глядя на полуобнаженного Андрея, и сам оголяется по пояс. Свет он так и не включил, хватает желтых отблесков из окна, от них хотя бы не режет глаза. Задевает равнодушие Андрея. Он не спит, не в отрубе. Просто не хочет видеть. Скользнув пальцами по его груди, Серафим наклоняется, нависает над его лицом.
— Выебать тебя? — спрашивает он просто для того, чтобы звук голоса на миг выхватил Андрея из транса.
Получается.
Тот вздрагивает, распахивает глаза. Пытается сфокусироваться, но взгляд остается мутным, а может, это Серафим уже нихера не видит в полумраке комнаты. Чувствует шевеление, словно Андрей пытается сбросить его, и сильнее сжимает его бедра своими.
— Охуел? — сипло отвечает ему Андрей.
Он даже будто пытается приподняться снова. Серафим встает на колени, и Андрей кое-как садится, прислонившись к подлокотнику. Движения его замедленные и плавные. Взгляд снизу вверх заводит. Белая кожа Андрея словно светится в темноте. Серафим кладет ладонь ему на щеку, тянет к себе. Не получается — Андрей, ударив его по руке, отшатывается. И смотрит в глаза — опять приковывает к себе взглядом, держит на расстоянии. От этого его хочется еще больше.
— Свали из моего дома, — шепчет Андрей.
— Это мой дом, — отвечает Серафим.
Андрей тупо оглядывается. Серафим вновь опускается к нему на колени, ведет ладонями по бедрам, по голым бокам Андрея, останавливается на плечах. Поглаживает пальцами. Грудь Андрея вздымается. Он опять отлетает — видно, как стекленеет взгляд. Серафим наклоняется к его губам. Ждет, что Андрей оттолкнет. Ожидаемо прилетает кулаком под ребра. А в следующий миг Андрей вдруг хватает его за волосы и целует первым. Он лезет языком в рот, мокро возит по губам, прижимается вплотную. Обхватив его обеими руками, Серафим валит его на диван, придавливает своим телом.
Андрей лапает его за спину, стискивает задницу. Возится, извиваясь, и наконец доходит, что он торопится снять джинсы. Отстранившись, Серафим опирается на одну руку, другой расстегивает ширинку. Андрей пляшущими пальцами возится со своей. Переворачивается на живот и отклячивает зад, словно тысячу раз так делал.
Он и делал, блядь.
У Серафима окончательно сносит голову от вида белой спины. Он целует Андрея между лопаток — быстро, невесомо — и вытряхивает его из джинсов, стаскивает трусы. Он лежит на узком диване голый, вытянувшийся, руки — под голову, лицо — вниз. Невнятно доносится:
— Давай уже.
Но оторвать от него взгляд — невозможно. Серафим облизывает пальцы, скользит указательным и средним между ягодиц Андрея, охуевая от вседозволенности. Андрея в ответ на прикосновение прошибает дрожью. В кармане сброшенных на пол джинсов остались гондоны, но смазки на них недостаточно будет, а другой нихуя нет, только густая слюна, во рту пересохло… Серафим ни над кем так не старался, как над Андреем. Тот расслаблен, ни единого звука не издает, пока Серафим вгоняет в него пальцы до самых костяшек. Хочется распластаться на нем, на его спине, целовать его шею, но тогда не будет видно, как проникаешь в его тело.
Андрей полностью выключен из процесса. Уже почти даже не обидно. Серафим тянется было к его члену, но Андрей что-то невнятно бурчит, недовольно дернув бедрами. Ладно, думает Серафим. Доработаю ртом. Хотел твой рот заткнуть хуем, а получится… Как получится. У него от напряжения в ушах звенит. Наконец решает: достаточно. Пойдет. Раскатывает презерватив по члену и, нависнув над Андреем, пытается вставить. Тот чуть разводит ноги — ага, все-таки решил принять участие… Серафим касается губами его шеи и плавно входит. Прикусывает тонкую кожу под челюстью. Андрей с всхлипом выдыхает.
— Федь…
И Серафим закрывает ему рот рукой.
Он думает, что не кончит, сегодня точно не кончит. Прижимается к затылку Андрея, зарываясь носом в его волосы. Чувствует только запах сигарет. Андрей лижет ему ладонь, совсем отлетел, похоже. Тела, покрытые холодным потом, слиплись. Ни удовольствия, ни боли, ничего, только чужое имя так и звучит в голове. Серафим шумно выдыхает и опирается локтем, перестав затыкать Андрею рот.
Тот, словно только этого и ждал, рассыпается в горячем шепоте:
— Федь, бля, думал, ты уже никогда, что не приедешь…
Он пытается повернуть голову, но Серафиму хватает остатков здравомыслия надавить на затылок Андрею и уткнуть его носом в диван. Пусть дальше плавает в своих снах. Прижимает ладонью вспотевшую голову Андрея под россыпь чужого имени, и двигается все быстрее, и слышит: Федя, Федор, Федя, люблю тебя так сильно-о-о… Его наотмашь бьет стон Андрея, перемыкает внутри, и он влетает на выдохе, аж голова кружится. Рушится на Андрея, придавливая его, и шепчет, надеясь, что Андрей спутает его голос с чужим:
— Ты мой любимый демон.
Локтем Андрей тычет его под ребра.
Какое-то время лежат, не шевелятся. Андрей успевает задремать. Серафим сползает с него, сползает с дивана. Пару секунд раздумывает, стоит ли будить Андрея ради отсоса в качестве ответной услуги. Решает: не-а, бесполезно. К тому же он, кажется, в этом трипе дал Андрею что-то более важное. Иллюзию. Наваждение. Он в последний раз ласкает взглядом его тело. Хочет чаще видеть его таким на своем диване. Укрывает пледом и бредет на кухню.
Он довел их странную дружбу до высшей точки, и ему теперь как никогда паршиво. Он достает смартфон и пишет капсом пост, который поймет только Андрей, который уже утром будет знать: их шутка с Федором перестала быть только для них двоих, да и их вдвоем больше не существует.


Потому что остался
персонажи: Серафим\Андрей, Федор\Андрей
рейтинг: NC-17
размер: 2.600 слов
саммари: В глазах окружающих Андрея - любовь, иные его боготворят больше, чем позволял себе Федор. И все же именно по его признанию Андрей тоскует так сильно, что порой забывает, что они расстались.
читать дальше
— Потому что остались писать… остался писать альбом, — поправляется Андрей, на миг будто трезвея, и тут же начинает торопливо тарахтеть, чтобы никто не заметил случайной оговорки: — И вся это тема с коронавирусом такая — бац…
На него вновь накатывает пьяное веселье, настроение поднимается, но рыболовным крючком застревает мысль о том, что на долгие секунды он забыл: Федора больше нет в его жизни — и машинально хотел сказать: мы остались писать альбом. Мы.
Он не разговаривал с Федором вот уже три месяца, даже ни разу не написал ему в личку, не пошутил в реплаи его твиттера. Полная изоляция. Он все сделал, чтобы стереть то хорошее, что было в его жизни, чтобы начать с чистого листа. И все равно предательски срывается с языка это проклятое множественное число, словно они, как раньше, работают вместе, словно Федор приезжает к нему и слушает бряцанье на гитаре, а потом он сам едет к Феде, в его уютную домашнюю студию с мягкими стенами, и пишет голос раз за разом, пока Федя не скажет: достаточно, вот это было неплохо. Он всегда так говорил, а в глазах его читалось: ты лучший. Неважно, что через какое-то время в двери ворочался ключ, что приходила его жена — это действительно не имело никакого значения, ведь взгляд Феди оставался прикован к Андрею, пока они находились в одной комнате, и никого кроме них не существовало.
Андрей и сейчас видит в глазах окружающих людей любовь, в этом недостатка нет. Иные его боготворят не меньше, а то и больше, чем позволял себе Федор. И все же именно по его признанию Андрей тоскует так сильно, что порой забывает, что они расстались.
Они с Серафимом отрабатывают программу, хочется танцевать, но вечеринка тухлая. Жесткий тайминг прямого эфира высасывает все веселье, нельзя шуметь и забираться на стул ногами, чтобы произнести тост, да и компания не располагает. Серафим тянет его за рукав бежевого пальто и предлагает поехать домой. Он будто знал, что развлекать их на прямом эфире Маятника не станут, и взял машину вместо такси. Поэтому он не пьет.
Андрей соглашается. Пузырьки шампанского лопнули, испарились из его крови. Доза вышла не то чтобы сонная, скорее — грустная. Он идет за Серафимом по коридору. Поддавшись порыву, касается рукой его кудрявых волос и портит и так паршивую прическу. Серафим оборачивается, сияя улыбкой, и ему так идет эта неприкрытая радость, что Андрей говорит, не особо задумываясь:
— Люблю тебя, солнце.
Серафим усмехается — он, как и остальные, знает, что признания Андрея в любви ничего не стоят, Андрей об этом в курсе и с легкостью все считывает.
В машине Серафима совсем не так, как в автомобиле Федора. Рычит музыка, раскачивается под зеркалом заднего вида ароматизатор в виде пошлого эмодзи, но давно уже ничем не пахнет. Андрей до упора отъезжает на сидении назад и пристегивается, вытягивает вперед ноги. Ему хорошо, ему грустно, эти состояния всегда сочетались между собой и шли рука об руку. Серафим ничего не говорит и ни о чем не спрашивает, просто ведет машину, наслаждаясь поездкой.
Андрей вспоминает, как месяц назад его накрыло под препаратами, и он видел, ощущал то, чего не могло быть. Приснилось, что он звонил Феде, оставлял ему длинные голосовые сообщения и короткие текстовые; пригрезилось, что Федя, наплевав на все, совсем как раньше, приехал к нему и вошел в квартиру, открыв дверь своими ключами. Примерещился словно наяву его голос, его шепот, его поцелуи на шее. А наутро оказалось, что Федора, конечно же, здесь не было; и квартира-то вокруг чужая; а из реального — только ноющая боль в заднице. Отчасти Андрей и в своем сладком кошмаре знал, что добровольно обманывается; отчасти он страждал, чтобы его сон был реальностью. Но хмурое утро высвечивало засосы, покрывшуюся мурашками кожу и сведенную от неудобного положения на диване шею. Вот и все.
Серафим ловко влезает в дырку между машинами и паркуется во дворе, пока Андрей плавает в своих невеселых мыслях. Андрей предлагает ему легко, как мог бы предложить Федору:
— Хочешь зайти и самоизолироваться вдвоем?
Серафим убирает упавшие на лицо кудряшки и, взглянув на Андрея, глушит мотор. В подъезде витает запах айкоса. Андрей, озябнув, запахивает пальто. Чувствует спиной, как Серафим следует за ним. Сам не знает, зачем позвал. Просто привык. Просто хочет, чтобы сейчас кто-то был неподалеку.
Стоит перешагнуть порог квартиры — и Серафим проводит по рукаву светлого пальто Андрея. Говорит:
— Красиво. А тот халат у тебя остался?
— Какой? — не понимает Андрей. Ведет плечами, и Серафим, тут же догадавшись, сначала галантно помогает снять пальто, а потом вешает в шкаф. Сбрасывает с плеч и свою куртку.
— Ну красный. С прошлого Фуко. У тебя было это пальто. И красный халат.
— Ах, кимоно… Где-то лежит.
Андрей удивляется — надо же, запомнил. Он идет в комнату и роется в шкафу. Наконец находит в самом дальнем углу, на средней полке, скомканное красное кимоно, шелк скользит по рукам. От него одуряюще пахнет сладкими женскими духами, которыми Андрей ошалело в тот период душился, не мог никак надышаться этим ароматом, казался себе прекрасным, когда его окутывал этот запах. А потом Федор, подозрительно принюхиваясь, ляпнул, что пахнет точь-в-точь как духи Ники. И Андрей тут же потерял к ним интерес, подарил полупустой флакончик подруге, истребил приторный запах со всех своих вещей.
Кроме этого кимоно, как оказалось.
Он надевает его на майку, завязывает на потайные тонкие ленты, скрытые с изнаночной стороны, и оборачивается. Серафим уже стоит в комнате, прислонившись к дверному косяку. Смотрит, криво улыбаясь, и явно пытается сделать вид, что ему на все ровно. Но взгляд его выдает. Андрей умеет улавливать оттенки эмоций, только не всегда на них реагирует; и сейчас тоже раздумывает, стоит ли прикинуться дурачком.
— Я удовлетворил твои потаенные фантазии? — глумливо спрашивает он.
— Ты их удовлетворил, пока микро лизал. Большую штучку. У меня в штанах такая же. Хочешь посмотреть?
Он улыбается бесстыдно, лучики разбегаются от его глаз. Андрей показывает ему язык и, сделав шаг, кружится вокруг своей оси, раскинув руки. Полы кимоно взлетают. Серафим пытается к нему приблизиться, и Андрей резко останавливается. Как раз вовремя. Утыкает палец Серафиму в грудь и говорит:
— У меня от твоей штучки задница ныла неделю, так что можешь не хвастаться.
Серафим не умеет скрывать эмоций. Его брови взлетают вверх, щеки тут же краснеют. Неужели он всерьез думал, что Андрей принял их возню на диване за похождения в трипе? Парадоксально эта наивность даже нравится. Серафим берет бейсболку Андрея за козырек и, сняв, бросает на пол не глядя.
— Оставь на себе только этот халат, — просит Серафим. Голос у него будто ниже становится.
Он кладет ладонь на талию Андрею, смотрит ему в лицо прямо. Ничуть не сомневается, что Андрей его просьбу исполнит.
— Кимоно. Вот еще. Принеси сигареты. В кармане пальто.
Серафим глубоко вдыхает, раздувая ноздри. Кажется, тоже чует этот сладкий запах духов. Чуть прикрывает глаза, и Андрей воочию видит, как он плывет от желания, как ему хочется — прямо сейчас. Качнувшись вперед, он тянется к губам Андрея. Нет. Не так просто. Но стоит отпрянуть, как он распахивает глаза, хватка на талии становится сильнее, вторая ладонь ложится на затылок, зарывается в волосы — пушистые, вымытые перед поездкой на радио. Андрей быстро ставит локоть поперек груди Серафима и тихо говорит:
— Сигареты.
Серафим втягивает воздух в миллиметре от его лица, а его улыбку можно ощутить губами. На мгновение Андрею кажется, что Серафим и на этот раз проигнорирует его слова. Продолжит тупо добиваться желаемого и в итоге его получит.
В этом неумении слышать он как Федор.
Только Федор не слышал слова “да”, которое Андрей выкрикивал всеми доступными способами, кроме произнесения вслух; а Серафим не реагирует на слово “нет”.
И Андрей не знает, что хуже.
— Что мне за это будет, — произносит Серафим. Даже не спрашивает. Будто констатирует, что обязательно что-то получит, если смотается на минуту в коридор.
Его пальцы поглаживают Андрея по затылку, его рука обвивает талию. Локоть ему ничуть не мешает встать почти вплотную. Чует, что Андрей не собирается сопротивляться. Что Андрею это тоже нужно. Пользуется этим.
Андрей облизывает губы.
— Я надену для тебя кимоно, — он выделяет “для тебя”.
Федор слетал с катушек, когда Андрей говорил для него с придыханием.
Серафим только довольно усмехается.
Он отступает на шаг — и его прикосновения исчезают, словно ветром сдуло. Спокойно разворачивается и идет в прихожую, даже не пытается подглядеть, что будет делать Андрей. И так уверен, что все будет точно как ему хочется. Андрей развязывает тесемки и проводит пальцами по косому крою. Хочется курить и выпить, курить и выпить, и может быть, еще тихо, не попадая в ноты, попеть под гитару. Но вместо этого он садится на край дивана, снимает носки, а за ними штаны и нижнее белье, стягивает майку и снова надевает кимоно, к голой коже липнет холодный шелк, и согреют его, кажется, только прикосновения рук.
— Ты — пиздец, — слышит он тихий голос Серафима и поднимает на него взгляд.
Тот прислонился к стене и, выбив сигарету из пачки, отправляет ее себе в рот. Прикуривает, не отрывая глаз от Андрея. Бросает пачку с зажигалкой на пол.
— Как поэтично, — язвит Андрей. Встает в одно движение, расправляет плечи. Не помогает. Все равно чувствует себя глупо в этой красной тряпке — со своими волосатыми босыми ногами, с щетиной, с заросшей грудью в глубоком вырезе шелка, схваченного двумя тесемками только посередине.
— Иди сюда, — командует Серафим. — Если курить хочешь, — добавляет он.
Андрей не желает идти у него на поводу, играть по его правилам, но заманить Серафима в свою паутину не удается. Он думает: что сделал бы Федор, вновь увидев его в красном шелке? Федор не просил его надевать кимоно на голое тело. Он вообще не понял, зачем Андрей его раздобыл, чем оно ему так понравилось. Но Андрей сам оделся для него. Федор тогда подвис, увидев его во всем великолепии, не зная, как реагировать, и Андрей сел перед ним на колени, без слов уговаривая поиграть.
Надо что-то менять. Рвать паттерны. И Андрей шагает к Серафиму, останавливается перед ним, вскинув подбородок.
— Ну? — требовательно спрашивает.
Серафим выдыхает дым уголком губ в сторону и протягивает Андрею свою сигарету. Его лицо так близко, его хитрые смешливые глаза. Андрей, сунув сигарету в рот, касается бусинки пирсинга в брови Серафима. Он почти не помнит, как они занимались сексом. Точнее, как Серафим его трахал. Хочет ли заново узнавать? Нет ответа. В последнее время у Андрея ничего нет: ни желаний, ни вопросов, ни настроения. Ни даже здравого смысла. Впрочем, его всегда недоставало.
Серафим смотрит, как Андрей затягивается.
— Лучше? — спрашивает он.
Андрей пожимает плечами. Вдруг Серафим опускается на колени. Смотрит снизу вверх и отвечает на невысказанный вопрос:
— Ну я тебе задолжал. Не?
Андрей только открывает рот.
Он так и держит зажженную сигарету в руках, а Серафим широко проводит языком по бедру. У него шумное дыхание. Размашистые, собачьи движения. Цепкие пальцы, словно зафиксировавшие на одном месте. Андрей опирается вытянутой рукой на стену перед собой. Другую отводит в сторону и стряхивает пепел на пол. Смотрит вниз. Комкая красный шелк на бедрах Андрея, Серафим скользит губами по его ногам все выше, и наконец кончик его языка касается паха. Андрей вздрагивает. Под полами кимоно не видит ровным счетом ничего, но ему, кажется, и не надо. Он зажмуривается. Весь окунается в ощущения. Во влажные прикосновения к тонкой чувствительной коже. В укусы на внутренней стороне бедра. В горячее дыхание, опаляющее член. Язык скользит по твердеющей плоти, и Андрей, выдыхая, тушит сигарету о стену, чтобы опереться обеими ладонями. Проносится в голове: хозяйка убьет его и, хуже того, выселит… А Серафим берет наконец в рот.
Он гладит ноги Андрея через шелк, угадав, что так прикосновения острее. Ведет от колен вверх, собирая в складки ткань, и отпускает ее скользить по коже. Работает языком старательно. Андрей возбуждается больше от его желания сделать хорошо, чем от самих действий. Пытается стоять неподвижно, но непослушное тело дрожит, толкается в жаркий рот. И даже приятно, когда задевает зубами. Серафим обнимает руками бедра Андрея и кладет ладонь на поясницу, будто ему нужно быть как можно ближе. Держит все в своем темпе: плавном, нежном, так расходящемся с его грубоватыми, рублеными словами. Он словно не сосет, а признается в любви. Андрей представляет, что все это видит Федор. Что он стоит в стороне и глядит, как кто-то другой отсасывает человеку, которого он любил. Что он, разъярившись, бьет кулаком по стене и уходит, опять уходит навсегда. Ладони Серафима ведут по спине, тянут кимоно вниз. Андрей роняет руки, разом ставшие безвольными, и шелк стекает с его тела на пол. Серафим выпускает его член изо рта.
— Посмотри, — сипло говорит он.
Андрей открывает глаза. Опускает взгляд. Серафим вытирает тыльной стороной ладони от слюны подбородок, впервые за долгое время на его лице ни намека на улыбку, когда он смотрит на Андрея.
— Будь со мной. Сейчас.
Смысл его слов не доходит до Андрея. А Серафим берет его за руку, переплетает пальцы. Второй гладит по бедру, не отрывая глаз от Андрея. Он словно видит что-то, доступное только ему, так внимателен его взгляд. У него топорщится ширинка, но он даже не думает прикоснуться к себе. Даже не разделся. Только Андрей стоит перед ним голым. Серафим обхватывает губами головку его члена и плавно скользит по стволу, не берет и наполовину и крепче сжимает пальцы Андрея в своих. Приходится смотреть на него. Следить, как краснеет его лицо. Как блестят губы. Как в глазах рождается нежность, от которой Андрею неловко. Он дотрагивается до щеки Серафима и мягко отстраняет его.
— Лучше выеби, — шепчет он.
И получается само собой, что он вытягивается на полу в коленно-локтевой, а Серафим, изо всех сил сдерживая себя, медленно в него входит, гладя ладонью по спине. Действительно большая штучка, проносится в голове Андрей, но ведь и он не врал, когда говорил, что как раз такие и любит, а то, что он подал все как шутку — так в его шутках всегда одна только правда. Колени скользят на шелке. Завтра будут синяки. Но так проще, так можно закрыть глаза и не представлять ничего, одновременно ощущая все, что только возможно. Андрей ложится головой на скрещенные руки, Серафим опускается грудью ему на спину, и его дыхание горячит ухо, его губы скользят по шее, а кудряшки щекочут все подряд. От него тяжело-хорошо, распирает и прошивает до самой глотки, от его веса трудно дышится, от его стонов-вдохов не слышишь собственного сердца стук. Андрей теряет себя в нем, в этой бешеной пляске. Выныривает, когда пальцы обхватывают его член, и выпасть становится невозможно. Он изо всех сил напрягается, чтобы ноги не разъехались на шелке. Серафим уже сбивается с ритма, пытается быстрее, и дрочит не в такт, но это все не так уж важно. Федор знал, что на члене Андрей почти никогда не может кончить, и Серафим это тоже поймет, если захочет повторить еще с десяток раз, рано или поздно же должно дойти, разве нет? Серафим вбивается так, что у Андрея дыхание перехватывает. В тот же миг выходит, и на ягодицы бьет теплая сперма. Андрей наконец позволяет себе расслабиться, вытягивается на полу, но Серафим не дает и минуты покоя, тянет за бедро, заставляет перевернуться, и его ненасытный рот снова приземляется на член. Андрей больше не сдерживается, кладет ладонь на его затылок. Может быть, если бы он забыл о своей гордости и отсосал Федору в качестве извинения, то они бы не расстались? Нет, Федор бы просто не подпустил его к себе, даже если бы Андрей не варился в своей бессильной и тупой обиде на весь мир. Федор перегорел первым, Федор расставил для него ловушку и первым отскочил. Серафим хватает его за руку, сжимает до боли, и Андрей, выгнувшись дугой, кончает ему в рот.
...Когда они курят, лежа голыми на полу, Серафим гладит его по животу и груди. Спрашивает:
— А если не думаешь о нем, то кончить можешь?
— Хуйню не неси, — нарочито грубо отрезает Андрей, потому что есть вещи куда более личные, чем секс и нагота. Секс, по сути, давно уже перестал быть чем-то интимным.
Серафим фыркает. Опирается на локоть и, нависнув над Андреем, улыбается, ничуть не обиженный.
Целоваться с ним легко и беззаботно, как будто нет ни прошлого, ни будущего. Но жить одним моментом Андрей не умеет да и, если честно, ему это не нужно.


Так просто любить, когда вечно в дерьмо
персонажи: Серафим/Андрей\Юра
рейтинг: NC-17
размер: 2.600 слов
саммари: И предельно четко становится ясно, что Андрею не нужен ни тот, ни другой, нет никакой разницы, кто будет в этой комнате, обдолбанным Андрей раздвинет ноги перед каждым, для любого найдет подход — тщательно отыгранной игривостью или мнимым отказом, за которым обязательно последует "да, пожалуйста, да".
читать дальше
Андрей возится, устраиваясь в кресле-груше удобнее. Ноги его расползаются в стороны, и Серафим уже ни о чем не может думать, кроме как о пространстве между его коленей. Так и сидит напротив, подпирая подбородок руками, таращась на Андрея. Тот замечает внимание, он всегда замечает, но редко реагирует, чтобы не тешить чужое эго. Но в этот раз плавно расправляет плечи и ведет ладонью от живота к груди, к шее. Дразнит. В голове мутно. Серафим переводит взгляд на Юру. Тот, приложив бутылку минералки ко лбу, к Андрею гораздо ближе, с дивана только руку протянуть — и коснешься волос цыплячьего цвета, скользнешь пальцами по щеке и в рот, в его приоткрытый рот. Но Юра не чувствует, как повисло в просторной полутемной комнате приторно-сладкое марево. Ему невдомек, что Андрей, хоть и размазан, — вот, как на ладони, бери его, он ждет.
На миг думается — может, притормозить? А хуле ждать, кого стесняться, Юры, что ли? Выйдет на балкон, если смутится.

/Серафим, видимо, не догадывается, что его плотоядный взгляд осязаем, как канат, натянутый между ним и Андреем. Как петля, наброшенная на его шею, а конец петли — в руках Андрея, пусть даже тот не двигается и будто не смотрит. Юра следит и ждет. Давно уже замечал: есть что-то между Серафимом и Андреем, висит и колышется, как простыня на сушилке во дворе от ветра, но…
Андрей в полумраке едва виден, только кончик носа поблескивает в слабом свете фонарей, бьющих в окна. Блестят красные стекла очков. Безвольно свешивается рука. Он точно такой же, как всегда: самодостаточный, не проявляющий интереса к происходящему. Будто бы не из-за его желаний все вокруг танцуют на задних лапках.
Он следит, как Серафим, словно марионетка, подходит к Андрею, не замечая ведущих его нитей, и нависает над ним./

Серафим рывком встает, подходит к Андрею. Останавливается между его ног. Возвышается над ним, растекшимся по креслу, и чуть подпинывает его ногу — пусть разведет еще шире.
Андрей поднимает на него лицо, но глаз за красными стеклами очков не видно. Скользит кончик языка по нижней губе.
— Что ты хочешь? — доносится голос Юры.
Положив ладонь на спинку дивана, Юра устраивает на ней щеку и смотрит искоса. Странный вопрос от человека, который просто наблюдает.
— Он — хочет — меня, — медленно проговаривает каждое слово Андрей, как пьяный.
Юра хмыкает, будто не поверив. Серафим же наклоняется к Андрею, поставив колено между его ног, у самой ширинки, и снимает с него красные очки, сбрасывает их на пол. Андрей слабо толкает его в плечо — бесится, когда так обращаются с его вещами. Ничего, потерпит. Его взгляд плывет. Серафим наклоняется к нему и проводит языком по лицу — от подбородка до скулы, впитывая запах его пота, аромат его одеколона. Втягивает в себя запах курева, насмерть пропитавший волосы Андрея.
— Какое ты животное, — шепчет Андрей. Пытается сесть прямо — ха, в кресле-груше… — Пррросто свинья…
Серафим наваливается на него, комкая кресло, шарики-наполнитель пересыпаются под ладонями. Он уже ощущает жар Андрея, вжимается в клетку его ребер. Кружит голову его шепот:
— Ебешь меня, только когда я — в таком… в таком состоянии…
Голос его совсем стихает к концу фразы. Серафим вылизывает его шею — Андрей запрокинул голову, подставляясь. Он смотрит в сторону, отвлекается, и Серафим тоже переводит взгляд. С трудом фокусируется на Юре. Внутри все горит, плавя правила приличия в черные угли. Андрей же протягивает к Юре руку, свою белую ладонь с длинными пальцами, которые хочется всегда облизывать, как сахарные палочки. Юра уже сел лицом к ним. Не поймешь, выбежит он из комнаты, закрыв за собой дверь, или все же останется.
Серафиму плевать. Заботит только лишняя одежду между ним и Андреем. Высвобождается из куртки, выуживая напоследок из кармана смазку — мелкий тюбик с неудобной откручивающейся крышкой, как знал, что пригодится… Снимает футболку. Андрей так и тянет к Юре ладонь.
Он в чем-то прав — Серафим всегда ебет его, когда Андрей отлетает. Но лишь потому, что сам Андрей в таком состоянии ненасытен, а чистым — холоден и обманчиво равнодушен. Трахаться с ним по трезвяку почти невозможно — не хочет, а если зовет с собой, то накидывается до невменяемости.
Но раз его голоду нужен еще один…

/Юра заворожен геометрией открытой шеи Андрея. Язык Серафима скользит по ней, оставляя дорожку слюны, и это почему-то больше, чем поцелуй, и эротичнее, чем секс. Андрей, кажется, только прикидывается вмазанным. Он контролирует себя куда лучше, чем хочет показать. Мурчит, какая же Серафим свинья, и это звучит как приглашение присоединиться. Даже не кажется странным. Тело Андрея утопает в кресле, Серафим укрывает его собой, жадно целует и облизывает, шарит руками по бедрам, по груди. Вдруг Андрей поворачивает голову и смотрит Юре прямо в глаза. Зрачки расплылись во всю радужку.
Омут, в который вниз головой, а не глаза.
Никаких слов не нужно, чтобы прочитать во взгляде: ты мне тоже нужен.
Словно в подтверждение молчаливого приглашения Андрей протягивает руку, изящную ладонь, и некстати ударяет воспоминание, как Андрей, выламывая пальцы, придерживает микрофон на стойке.
Ему ведь не откажешь. Юру прошивает жар, тянет в паху./

— Он хочет втроем, — говорит Серафим, исподлобья глядя на Юру. — Будешь?
Юра быстро бросает на него взгляд и сразу же переводит его на Андрея.
— Мне нужен ангел, — шепчет Андрей.
— Тебе нужно два хуя, — бросает Серафим.
Он чуть приподнимается. Андрей, словно только этого и дожидался, скатывается с кресла и на коленях подползает к Юре. Видеть, как он кладет голову на бедра Юры, почти невыносимо. Как его пальцы лезут к чужой ширинке. Серафим срывает с себя одежду ожесточенно, прикусывая губу. Никогда не замечал за собой такой первобытной, тупой ревности, а теперь, в душной комнате с двумя торчками, вскрыл ее в своем сердце, будто его гвоздем ткнули. Он стягивает с Андрея штаны, наверняка царапая кожу на выступающих повыше бедер косточках. А Юра снимает с Андрея майку так бережно, так ласково… Аж сводит зубы от этой сахарной нежности.

/Андрей в мгновение ока оказывается у его ног, кладет доверчиво голову на колени. Юра бездумно запускает пальцы ему в волосы, гладит — господи, как нежно с ним надо… Андрей смотрит на него, сведя брови к переносице, словно говоря: будь ласковым. Краем зрения Юра видит, как нервными, быстрыми движениями Серафим освобождается от одежды, и почти сочувствует ему. В эту синюю ночь он не попал в желания Андрея. Серафима это ранит больше, чем он когда-либо сможет осознать. Юра медленно тянет за края майку Андрея вверх, проводя ладонями по его талии, по ребрам. Андрей вытягивает руки и смотрит на него не мигая, и в темноте невозможно разобрать что там, в черной дыре его глаз./

Андрей кошкой выгибается. Тянется к Юре, поставив ладони ему на бедра, ищет поцелуй. И как-то предельно четко становится ясно, что Андрею не нужен ни тот, ни другой, нет никакой разницы, кто будет в этой комнате, обдолбанным Андрей раздвинет ноги перед каждым, для любого найдет подход — тщательно отыгранной игривостью или мнимым отказом, за которым обязательно последует "да, пожалуйста, да".

/Юра касается губ Андрея мягко. Даже не целует — сначала только дотрагивается, чтобы прочувствовать его дыхание. Андрей медлит в ответ. Его волосы ласкают пальцы. Юра поглаживает его по затылку, за ушами, и Андрею нравится, чуть кривятся в улыбке губы. И тогда Юра действительно целует его, прикрыв глаза. Проскальзывает языком в рот. Андрей тянется к нему всем телом, прижимается к горящей под одеждой груди и кладет ледяные ладони на шею. Подрагивает и, стоит Юре провести рукой по его спине, стонет, не разрывая поцелуй./

И все же Серафима завораживает, как Юра кладет ладонь на затылок Андрея, пропуская через пальцы волосы, и склоняет к нему для поцелуя лицо. Андрея аж перетряхивает, он весь льнет к Юре, чувственно стонет ему в губы совсем не знакомым Серафиму звуком. И ладони Юры скользят по плечам и спине Андрея.
Член встает, как от домашнего порно. Андрей голый, только на запястьях звенят браслеты. Серафим, опустившись за ним на колени, проводит между его ягодиц пальцами, скользкими от смазки, и долгий поцелуй с Юрой наконец разрывает рваный вдох Андрея. Стиснув ягодицу так, что наутро расцветет синяк, Серафим вгоняет в узкое сразу три пальца. Чувствует, как Андрей на миг задерживает дыхание. По привычке медлит, но Андрей насаживается сам с едва слышным стоном. И Серафим прощает ему все, забывает, как еще пару минут назад разъедала тягучая ревность. Он кладет подбородок в изгиб плеча Андрея, обнимает его одной рукой поперек груди. Усмехается и шепчет:
— Не боишься порваться, киса?
— Мы будем нежными, нет? — тихо отвечает вместо него Юра и проводит большим пальцем по губе Андрея.
Андрей смотрит на него не отрываясь, так и хочется дернуть за волосы на себя, чтобы наконец отвлечь от Юры. Но Серафим знает другой способ переключить внимание Андрея. Проникает в него пальцами, чтобы вырвать стон, и ему это наконец удается. Андрей закрывает глаза и приваливается спиной к груди Серафима, плавится на нем от удовольствия. Юра выпутывается из одежды, а Серафим нагибает Андрея. Хочет втроем — пусть сосет. Положив ладонь на взмокшую поясницу Андрея, пристраивается.
— Хочу Юру, — вдруг выпаливает Андрей, встрепенувшись.
— Нет, ты хочешь самый большой хер, — отвечает Серафим.
Он приставляет головку и медленно, ме-е-едленно толкается вперед. Смотрит, как входит в тело Андрея. Как поддаются его мышцы. Обхватывает так плотно, что почти больно. Андрей дышит часто, мелко.
— Сунь ему в рот, — выдыхает Серафим.
Жаль, что не видно. Юра действительно нежный. Берет голову Андрея в ладонь, как в чашу. Проводит рукой по его лицу, стирая пот со лба. И Андрей, наверно, смотрит на него этим одуревшим влюбленным взглядом, как течная кошка, тем взглядом, который никогда не увидишь утром. Его руки тянутся по бедрам Юры, по талии. Серафим не видит, но знает: Андрей берет его член и обводит головкой по губам, он ведь обожает это ощущение, всегда смакует его, прежде чем заглотить. Серафим въезжает в него, вжимается лобком в задницу и оглаживает по спине. Андрей, чмокнув, берет у Юры в рот. На миг все словно замирает. Время останавливается, чтобы Андрей прочувствовал эту наполненность. Руки, которые держат и за бедра, и за плечи. Член в глотке и заднице. Двух людей, которых он втянул в себя в очередной попытке заполнить пустоту. Серафим вытаскивает почти полностью, только головка остается внутри и растягивает кольцо мышц, и больше не церемонится: дергает Андрея на себя в нужном темпе. Знает, что долго не продержится. С резьбы срывает от того, как стискивает член узкая дырка Андрея, от того, как он цепляется за Юру, чтобы устоять на коленях. Уже не пытается взять в рот, а прижимает ладонью его член к своей щеке и тихо, ритмично постанывает.

/Андрей сверкает от пота алмазной пылью, а может, и нет, а может, это попросту заманил наконец в свои сети приход. Но он красив — сейчас, потерявший себя. Серафим с ним грубый, насаживает на себя, но Андрей отвечает ему стонами. Его губы темнеют пятном на белом лице, и он прижимает член Юры к своей щеке, потому что попросту не может попасть в ритм. Еще обжигает мысль, что вот несколько секунд назад был в нем, в его горячем рту, и язык скользил, не пуская глубоко, но оно и не надо. Юре мало, мало Андрея, он касается его плеч, гладит по голове, по взмокшим волосам. Ладони Андрея наконец стали теплыми. Хочется снова вогнать ему в глотку, заставить взять полностью и, заткнув эти стоны, смотреть, как его берет кто-то другой./

Серафим с трудом открывает взгляд от руки Андрея, прижимающего к лицу чужой член, и смотрит на Юру. Тот, расставив ноги, гладит глазами спину Андрея, расселину его ягодиц. Его тоже захватила, без слов взяла в оборот эта магия, эта маниакальность, с которой Андрей бросается в водоворот, чтобы его засосало раз и навсегда. С ним не остается вопросов, не нужны объяснения. Его любишь во всех смыслах — или идешь нахуй, вот и все. Серафим трахает его, точно так же трахнет его Юра, потом выебет кто-нибудь другой, и всех их Андрей однажды забудет, начисто потеряв интерес. Тем ценнее быть с ним здесь и сейчас. Серафим наклоняется, прижимается лбом между лопаток Андрея. Высовывает язык, слизывая пот с его позвоночника. Андрей всхлипывает, его вечно так прошибает, если вдруг сорваться на ласку, что у Серафима щемит сердце. Он влетает в Андрея и кончает, содрогаясь, обнимая его. Прижавшись носом к его загривку. Втягивая запах табака. Пытаясь вобрать всего его, втиснуть его между своих ребер, в самое нутро. И чувствует, как его головы касается чужая добрая рука, гладя по затылку. Смотрит — и встречается с глазами Юры, который будто бы его жалеет.

/Когда Серафим выпрямляется и вытаскивает, Андрей широко открывает глаза, глядя на Юру. Он, наверное, сумасшедший. Давно слетел с катушек. Но если и так — то Юра летит вместе с ним. Серафим хлопает Андрея по бедру, сам садится боком на диван, и Андрей в одно движение оказывается головой у него на коленях, ложится на спину. В нем сплетаются покорность и готовность. Серафим наклоняется к нему и целует, скрывая лицо Андрея своей лохматой башкой. Андрей обнимает его за шею, а другую руку протягивает к Юре, и нет ничего более естественного, чем взять его ладонь и поцеловать костяшки./

Это все оргазм виноват — Серафим плывет от нежностей. От того, как Андрей держит его, не отпуская. Целует легко, даже улыбается. И даже не хочется грубо пошлить, спрашивать: ну что, как ебать тебя будем? Как-как… Серафим, усмехнувшись, выпрямляется, снова садится на пятки. Подхватывает ноги Андрея и, согнув их в коленях, прижимает к груди. Открывает для Юры. На. Любуйся. Он тебя хотел, так что не разочаруй его.
Юра скользит ладонью по животу Андрея. По груди. И вдруг рука его оказывается на загривке Серафима, пальцы лежат твердо. Встретившись взглядом с Юрой, Серафим думает: почему бы нет? Может быть, думает вслух. Юра тянется к нему, и они целуются над распластанным, раскрытым Андреем. Без особого жара. Словно скрепляют дружбу. То, что они ебут одного и того же человека, еще не делает их пылкими любовниками. Юра отстраняется легко, естественно, словно убегающий прибой. Хочется спросить, трахал ли он вообще когда-либо мужчин, но Серафим решает, что, если у него был анал с его девушками, то и этого опыта за глаза. Ему же хватило. С Андреем все получается само собой. С Андреем всегда правильно.

/Юра касается его между ягодиц, подушечками пальцев трогает припухшие мышцы. Скользит средним внутрь. По чужой сперме, думает он. Я впервые занимаюсь с ним любовью, а уже — по чужой конче. Ищет смазку на полу, нехотя отрывая взгляд от Андрея. От Андрея, сияющего в темноте. Раскрытого. Готового. Совершенно неизвестного.
Юра все же сам придерживает его ногу, отводя в сторону. Наклоняется ниже, чтобы смотреть в глаза. Входит плавно, дыша с Андреем в унисон.
— Так хорошо? — шепчет.
Андрей едва заметно кивает. И Юра скользит до конца, приникая к его губам поцелуем.
Чувствует, как касается кадыка костяшками Серафим. Пальцы его давят на шею Андрея, перекрывают кислород, и Андрей уже не целуется, только хватает приоткрытыми губами воздух./

Всего одного действия хватает, чтобы Юра выпрямился. Закидывает ноги Андрея себе на плечи и трахает его четко, размеренно. Андрей хрипит театрально, вцепляется в душащую руку. Царапает ногтями. Можно было бы поверить, что ему плохо, но Андрей тянется к своему члену — встал от всех этих поцелуев, как же любит лизаться, блядь, встал от грубого хвата на шее. Дрочит, как одуревший. Из уголков глаз скатываются слезы, кончик носа краснеет. Серафим жадно смотрит на него. Хоть бы раз Андрей кончил, глядя на него в ответ.
Как назло, Андрей закатывает глаза. Выгибается. Юра с низким стоном кончает в него.
— Вытаскивай быстрей, — кидает Серафим.
Юра заторможенно подчиняется.
Давай, дружище, надо дать Андрею кончить. Он с елдой в заднице не умеет.
Андрей, зажмурившись, стонет, почти не размыкая губ, и обмякает, растекается на коленях Серафима. Серафим возится, выпрямляя ноги, чтобы лечь с ним рядом, поймать в объятия, пока Андрей еще плавает в неге, пока он мягкий, без острых углов улыбки-оскала. Юра оказывается рядом, целует Андрея в плечо. Они зажимают его, касаются беспорядочно и легко. А Андрей так и лежит с закрытыми глазами, и принимает их любовь.