я размазан по паркету как октябрьская грязь
Название: По разные берега
Персонажи: Максвелл, Дориан\Бык
Рейтинг: PG-13
Размер: 1.600 слов
Жанр: больпечаль
Саммари: Остаться по ту сторону реки — проще простого.
Читать дальшеОстаться по ту сторону реки — проще простого. Достаточно просто помедлить, спасовать, на мгновение испугаться — и кто-то другой уже делает шаг и переплывает реку вброд, а ты стоишь на берегу, переступая с ноги на ногу, и не знаешь, как теперь оказаться на противоположной стороне первым.
Ответ: никак.
Течение уже слишком быстрое, глубина страшная, вокруг темно, а в воде поджидают рыбы с острыми зубами, и они полакомятся тобой, они обязательно сожрут тебя заживо, как бы ты ни барахтался.
Максвелл все это прекрасно знает.
Он не один счел Дориана высокомерным. Тот знал себе цену и держался со многими соответственно. Стоило бы сразу понять, что это просто защитная стойка, взыгравшее чувство собственного достоинства среди боящихся и ненавидящих его людей. Но на момент появления Дориана в Убежище было не до раздумий над его мотивами. Максвелл видел образованного, язвительного молодого человека с незаурядными талантами и привлекательной внешностью, и избегал его всеми силами. Потому что он, медведь с изрубленной спиной и шрамами на плечах, не мог поддержать с ним диалог и понять, о музыке каких небесных сфер говорит Дориан.
Он не просил Дориана сопровождать его во время вылазок в поисках новых разрывов, и так бы и держался от него подальше, если бы Дориан не подошел к нему сам и не потребовал внимания. С тех пор Дориан не покидал отряда Максвелла и всегда шел за его плечом. Все чаще к ним присоединялся Бык и пошло шутил, заставляя смеяться обоих, а Кассандра, возглавлявшая шествие, морщилась от скользких подколов.
Максвелл старался смотреть на нее, чтобы не задерживать взгляд на Дориане. Обычно это помогало. Он держался ровно до тех пор, пока Дориан не начал отвечать на флирт Быка. В лагере все чаще попадались на глаза их тела, находящиеся друг к другу слишком близко, их переплетенные пальцы, и в уши забивались по ночам выдохи Быка — кадан… Тогда Максвелл понял, что шаг все-таки сделал, но тонет — надо было плыть раньше.
Было от чего свихнуться. Прошло полгода. В Максвелла толком никто не верил. Только Кассандра начала понемногу с ним соглашаться и даже иногда защищать его перед канцлером Родериком. За это Максвелл принес ей цветы, а в ответ получил улыбку.
Он подумал, что мог бы подарить что-нибудь и Дориану… И нарвал ему незабудок. Это было глупо, настолько глупо, что Максвелл просто положил их на постель Дориана, пока тот отсутствовал, и сделал вид, что никак к этому не причастен. Дориан на следующий день настойчиво выяснял, кто принес ему цветы, но Максвелл так и не сознался. Дориан поднял на уши всю таверну, к вечеру напился (Бык с ним потом не разговаривал пару дней, но, наверно, бренди здесь был ни при чем) и свалил вину за подарок на одного из эльфов, перепутавших его комнату с комнатой ушастой возлюбленной.
Потом много всего произошло. Битва, крах. Три отмороженных пальца на ноге и четыре на руках. Его врачевал Солас, потому что лекари были бессильны — предлагали только отрубить. Глаза Дориана сверкали — Вестник выжил! И Бык, обнимая Дориана со спины, так же радостно басил — отлично, босс. Максвелл почти не реагировал. Ему резко стало наплевать. То ли из-за потери людей и Убежища, то ли от холода. А может, Солас вылечил не только отмороженные пальцы, но и гноившееся от безответных чувств сердце.
Но в Скайхолде все началось по новой. Письмо от отца Дориана Максвелл перечитывал раз двадцать, прежде чем показать его самому Дориану. Тот вышел из себя, но согласился пойти в таверну. Максвелл точно знал, что это он помирил Дориана с отцом. Это он помог им поговорить друг с другом. Но, попрощавшись с родителем, Дориан молча подошел к Быку, обнял его и так и стоял, пока тот гладил его по спине и бормотал что-то утешительное.
Хотелось крикнуть, что Дориану не нужны эти сожаления, но… Не к Максвеллу Дориан пошел, чтобы поговорить по душам. А в том, что Бык не способен на беседу, Максвелл был уверен с первых же дней знакомства.
Еще больнее было, когда он в лепешку разбился, чтобы достать для Дориана фамильный амулет. Он делал это просто потому, что любил Дориана. И Дориан ничего не должен был ему за это. Но все равно часть Максвелла эгоистично ждала не только благодарности, но и чего-то большего. Может быть, понимания. Может, участия. Он был бы счастлив, если бы Дориан разглядел в нем преданность. Но любят не тех, кто ради тебя сделает все, что угодно. Любовь нельзя заслужить. Она или есть, или ее нет.
В тот вечер, когда Дориан поблагодарил его за амулет, Максвелл напился в таверне. Дориан присоединился к нему, когда в глазах уже двоилось. Почему он подсел? Из жалости? Скорее всего. В Инквизиции не было человека более одинокого, чем сам Инквизитор. Что-то дернуло сказать:
— Дориан… Я люблю тебя.
Он смотрел на Дориана, а тот, рассмеявшись, положил руку ему на плечо.
— Ну да. А я — императрица Орлея. Если Жозефина увидит тебя в таком виде, то разорвет контракты со всеми поставщиками спиртного, а я не могу этого допустить. Пойдем, я помогу тебе дойти до твоих покоев.
Дориан взял его за плечо и потянул, заставляя встать, но Максвелл помотал головой и накрыл его ладонь своею.
— Я не шучу. Давно люблю, — Максвелл не отрывал от него взгляда. Весь шум, чужие разговоры, пение барда отошли на второй план, словно утихли, и вокруг никого не осталось, лишь Дориан и его смятение. — Я не жду… ничего, — Максвелл сглотнул. — Просто хочу, чтобы ты знал. Чтобы все было честно.
На мгновение губы Дориана исказила тень усмешки, будто Максвелл шутил, и нужно было подхватить шутку, но Дориан больше не смеялся и не язвил. Он положил руку Максвеллу на загривок, склонился ближе и тихо, но четко произнес:
— Я ценю твое признание. Правда ценю. И дорожу тобой. Но не могу ответить взаимностью… Ты же понимаешь, — в его голосе прорезалась едва уловимая тоска, — что мы с Быком… — он замолк и улыбнулся — то ли стеснительно, то ли виновато, Максвелл так и не понял.
Наутро он спросил себя — а не приснился ли ему разговор? Нет, тот в памяти стоял четко, а весь остальной вечер смазался. Но сделанного не воротишь: он признался Дориану в любви, и теперь между ними навсегда повисла неловкость. Хуже было лишь три месяца назад, когда Кассандра спросила, что означают все его взгляды и назойливое внимание, а он сказал, что ничего. Ровным счетом ничего. Она тогда только сказала, что так и думала, но Максвеллу явно чудился звон если не разбитого сердца, то обманутых ожиданий и рухнувших надежд. Уж он-то знал этот звук.
На том все и закончилось. Он держался с Дорианом на расстоянии, никак не показывая, что не разлюбил, и еще ожесточеннее бился и строил с Калленом карты боев, как шахматные партии. Они победили. Он всего себя отдал Инквизиции, выстроил из нее организацию, которую боялись и уважали. Дорианом с Быком остались при нем, но общение с ними обоими было сведено к минимуму. Максвелл погрузился в работу.
А еще немногим позже Солас, который когда-то вернул ему пальцы, лишил его руки. И Максвелл больше не мог держать меч. На мгновение в памяти вспыхнуло: учитель колотит его линейкой по левой ладони и кричит, что разобьет ему все пальцы, но переучит его на правильную сторону. Так и не переучил. Наверно, не стоило тогда упрямиться. Надо было постараться стать правшой.
Несколько дней выпали из памяти. Он раз за разом прокручивал в голове, как Бык смотрит прямо ему в глаза, словно обвиняя в том, что Максвелл посмел любить его мужчину, и говорит, что ничего личного, босс, ничего личного… и бросается в атаку. Разом стало ясно, что Быку было плевать и на босса, и на Дориана. Максвелл прокручивал в голове, как Дориан старался держать лицо, но в его голосе было столько боли, что хотелось кинуться к его ногам и обещать, что сделает все, лишь бы Дориан забыл о Быке.
Максвелл пролежал в кровати неделю, не вставая. К нему пытались зайти советники, но он орал на них и прогонял прочь. Еду приносила Жозефина. Ее он оскорбить не мог, как ни пытался. Она же тихо, будто у постели умирающего (что было недалеко от истины) рассказывала, что Дориан, чернее ночи, уехал в Тевинтер, сказав, что не знает и никогда не знал никакого Железного Быка. Она рассказывала, что лучшие войска и шпионы Инквизиции отправились на поиски Соласа. А еще она устраивалась вечерами возле кровати Максвелла — подбирала юбку пышного платья и садилась прямо на пол. Голову она опускала на край постели возле правой руки Максвелла, и он неосознанно гладил ее по волосам.
Жозефина говорила, что она, возможно, понимает его. Лелиана любила Героя Ферелдена, но тот предпочел ей мужчину. Эльфа. Она до сих пор переписывается с Героем, по крайней мере, так она утверждает, но Жозефине кажется, что Лелиана врет и сама пишет письма от его лица. Каждый утешается как может. Жозефина не навязывается ей, и почти уже не любит ее. Совсем как Максвелл все эти годы.
По большому счету, именно Жозефина и вернула Максвелла к жизни. Она, а не лекари и их снадобья (магов он к себе больше не подпускал — они достаточно заставили его страдать, и он имеет в виду отнюдь не Соласа). К концу второй недели, проведенной в кровати, Максвелл смог встать и принять ванну, сбрить бороду и отмыть грязь. Из-за обрубка он не мог толком справиться, и на мытье у него ушло втрое больше времени, чем обычно. Но зато появилось время на размышления.
Он захотел уйти в тень, распустить Инквизицию. Разрушить все, что сделал. Он старался строить Инквизицию, потому что хотел, чтобы Дориан им восхищался и гордился, а потом работал как проклятый, потому что мечтал забыть Дориана. Дориан уехал, оставив его, и нужно уничтожить все, что напоминает о нем.
На то, чтобы распустить созданную им организацию, ушло еще полгода. Максвелл привык засыпать с Жозефиной — она обнимала его, устроившись под боком, и дарила иллюзию покоя.
Он решил, что исчезнет вместе с ней. И Жозефина согласилась.
Больше никогда Максвелл не видел Дориана, но до него неизменно долетали вести о реформаторе, о пошатнувшихся устоях Империи Тевинтер, о том, что власть держащие не могут быть счастливы… И Максвелл был согласен. Власть глубоко ранила его, лишила собственной сути, перевела в запас — и ему повезло, что с ним была женщина, готовая терпеть его угрюмость.
Порой он спрашивал себя, есть ли у Дориана тот, кто дарит ему покой… И сразу же переключался на другие мысли, потому что любовь засела в нем ржавым гвоздем, и он в любой миг готов был сорваться с места и поехать куда угодно, чтобы помочь Дориану.
Но Дориан никогда не просил о помощи, никогда и никого, и поэтому они навсегда остались по разные стороны реки.
Персонажи: Максвелл, Дориан\Бык
Рейтинг: PG-13
Размер: 1.600 слов
Жанр: больпечаль
Саммари: Остаться по ту сторону реки — проще простого.
Читать дальшеОстаться по ту сторону реки — проще простого. Достаточно просто помедлить, спасовать, на мгновение испугаться — и кто-то другой уже делает шаг и переплывает реку вброд, а ты стоишь на берегу, переступая с ноги на ногу, и не знаешь, как теперь оказаться на противоположной стороне первым.
Ответ: никак.
Течение уже слишком быстрое, глубина страшная, вокруг темно, а в воде поджидают рыбы с острыми зубами, и они полакомятся тобой, они обязательно сожрут тебя заживо, как бы ты ни барахтался.
Максвелл все это прекрасно знает.
Он не один счел Дориана высокомерным. Тот знал себе цену и держался со многими соответственно. Стоило бы сразу понять, что это просто защитная стойка, взыгравшее чувство собственного достоинства среди боящихся и ненавидящих его людей. Но на момент появления Дориана в Убежище было не до раздумий над его мотивами. Максвелл видел образованного, язвительного молодого человека с незаурядными талантами и привлекательной внешностью, и избегал его всеми силами. Потому что он, медведь с изрубленной спиной и шрамами на плечах, не мог поддержать с ним диалог и понять, о музыке каких небесных сфер говорит Дориан.
Он не просил Дориана сопровождать его во время вылазок в поисках новых разрывов, и так бы и держался от него подальше, если бы Дориан не подошел к нему сам и не потребовал внимания. С тех пор Дориан не покидал отряда Максвелла и всегда шел за его плечом. Все чаще к ним присоединялся Бык и пошло шутил, заставляя смеяться обоих, а Кассандра, возглавлявшая шествие, морщилась от скользких подколов.
Максвелл старался смотреть на нее, чтобы не задерживать взгляд на Дориане. Обычно это помогало. Он держался ровно до тех пор, пока Дориан не начал отвечать на флирт Быка. В лагере все чаще попадались на глаза их тела, находящиеся друг к другу слишком близко, их переплетенные пальцы, и в уши забивались по ночам выдохи Быка — кадан… Тогда Максвелл понял, что шаг все-таки сделал, но тонет — надо было плыть раньше.
Было от чего свихнуться. Прошло полгода. В Максвелла толком никто не верил. Только Кассандра начала понемногу с ним соглашаться и даже иногда защищать его перед канцлером Родериком. За это Максвелл принес ей цветы, а в ответ получил улыбку.
Он подумал, что мог бы подарить что-нибудь и Дориану… И нарвал ему незабудок. Это было глупо, настолько глупо, что Максвелл просто положил их на постель Дориана, пока тот отсутствовал, и сделал вид, что никак к этому не причастен. Дориан на следующий день настойчиво выяснял, кто принес ему цветы, но Максвелл так и не сознался. Дориан поднял на уши всю таверну, к вечеру напился (Бык с ним потом не разговаривал пару дней, но, наверно, бренди здесь был ни при чем) и свалил вину за подарок на одного из эльфов, перепутавших его комнату с комнатой ушастой возлюбленной.
Потом много всего произошло. Битва, крах. Три отмороженных пальца на ноге и четыре на руках. Его врачевал Солас, потому что лекари были бессильны — предлагали только отрубить. Глаза Дориана сверкали — Вестник выжил! И Бык, обнимая Дориана со спины, так же радостно басил — отлично, босс. Максвелл почти не реагировал. Ему резко стало наплевать. То ли из-за потери людей и Убежища, то ли от холода. А может, Солас вылечил не только отмороженные пальцы, но и гноившееся от безответных чувств сердце.
Но в Скайхолде все началось по новой. Письмо от отца Дориана Максвелл перечитывал раз двадцать, прежде чем показать его самому Дориану. Тот вышел из себя, но согласился пойти в таверну. Максвелл точно знал, что это он помирил Дориана с отцом. Это он помог им поговорить друг с другом. Но, попрощавшись с родителем, Дориан молча подошел к Быку, обнял его и так и стоял, пока тот гладил его по спине и бормотал что-то утешительное.
Хотелось крикнуть, что Дориану не нужны эти сожаления, но… Не к Максвеллу Дориан пошел, чтобы поговорить по душам. А в том, что Бык не способен на беседу, Максвелл был уверен с первых же дней знакомства.
Еще больнее было, когда он в лепешку разбился, чтобы достать для Дориана фамильный амулет. Он делал это просто потому, что любил Дориана. И Дориан ничего не должен был ему за это. Но все равно часть Максвелла эгоистично ждала не только благодарности, но и чего-то большего. Может быть, понимания. Может, участия. Он был бы счастлив, если бы Дориан разглядел в нем преданность. Но любят не тех, кто ради тебя сделает все, что угодно. Любовь нельзя заслужить. Она или есть, или ее нет.
В тот вечер, когда Дориан поблагодарил его за амулет, Максвелл напился в таверне. Дориан присоединился к нему, когда в глазах уже двоилось. Почему он подсел? Из жалости? Скорее всего. В Инквизиции не было человека более одинокого, чем сам Инквизитор. Что-то дернуло сказать:
— Дориан… Я люблю тебя.
Он смотрел на Дориана, а тот, рассмеявшись, положил руку ему на плечо.
— Ну да. А я — императрица Орлея. Если Жозефина увидит тебя в таком виде, то разорвет контракты со всеми поставщиками спиртного, а я не могу этого допустить. Пойдем, я помогу тебе дойти до твоих покоев.
Дориан взял его за плечо и потянул, заставляя встать, но Максвелл помотал головой и накрыл его ладонь своею.
— Я не шучу. Давно люблю, — Максвелл не отрывал от него взгляда. Весь шум, чужие разговоры, пение барда отошли на второй план, словно утихли, и вокруг никого не осталось, лишь Дориан и его смятение. — Я не жду… ничего, — Максвелл сглотнул. — Просто хочу, чтобы ты знал. Чтобы все было честно.
На мгновение губы Дориана исказила тень усмешки, будто Максвелл шутил, и нужно было подхватить шутку, но Дориан больше не смеялся и не язвил. Он положил руку Максвеллу на загривок, склонился ближе и тихо, но четко произнес:
— Я ценю твое признание. Правда ценю. И дорожу тобой. Но не могу ответить взаимностью… Ты же понимаешь, — в его голосе прорезалась едва уловимая тоска, — что мы с Быком… — он замолк и улыбнулся — то ли стеснительно, то ли виновато, Максвелл так и не понял.
Наутро он спросил себя — а не приснился ли ему разговор? Нет, тот в памяти стоял четко, а весь остальной вечер смазался. Но сделанного не воротишь: он признался Дориану в любви, и теперь между ними навсегда повисла неловкость. Хуже было лишь три месяца назад, когда Кассандра спросила, что означают все его взгляды и назойливое внимание, а он сказал, что ничего. Ровным счетом ничего. Она тогда только сказала, что так и думала, но Максвеллу явно чудился звон если не разбитого сердца, то обманутых ожиданий и рухнувших надежд. Уж он-то знал этот звук.
На том все и закончилось. Он держался с Дорианом на расстоянии, никак не показывая, что не разлюбил, и еще ожесточеннее бился и строил с Калленом карты боев, как шахматные партии. Они победили. Он всего себя отдал Инквизиции, выстроил из нее организацию, которую боялись и уважали. Дорианом с Быком остались при нем, но общение с ними обоими было сведено к минимуму. Максвелл погрузился в работу.
А еще немногим позже Солас, который когда-то вернул ему пальцы, лишил его руки. И Максвелл больше не мог держать меч. На мгновение в памяти вспыхнуло: учитель колотит его линейкой по левой ладони и кричит, что разобьет ему все пальцы, но переучит его на правильную сторону. Так и не переучил. Наверно, не стоило тогда упрямиться. Надо было постараться стать правшой.
Несколько дней выпали из памяти. Он раз за разом прокручивал в голове, как Бык смотрит прямо ему в глаза, словно обвиняя в том, что Максвелл посмел любить его мужчину, и говорит, что ничего личного, босс, ничего личного… и бросается в атаку. Разом стало ясно, что Быку было плевать и на босса, и на Дориана. Максвелл прокручивал в голове, как Дориан старался держать лицо, но в его голосе было столько боли, что хотелось кинуться к его ногам и обещать, что сделает все, лишь бы Дориан забыл о Быке.
Максвелл пролежал в кровати неделю, не вставая. К нему пытались зайти советники, но он орал на них и прогонял прочь. Еду приносила Жозефина. Ее он оскорбить не мог, как ни пытался. Она же тихо, будто у постели умирающего (что было недалеко от истины) рассказывала, что Дориан, чернее ночи, уехал в Тевинтер, сказав, что не знает и никогда не знал никакого Железного Быка. Она рассказывала, что лучшие войска и шпионы Инквизиции отправились на поиски Соласа. А еще она устраивалась вечерами возле кровати Максвелла — подбирала юбку пышного платья и садилась прямо на пол. Голову она опускала на край постели возле правой руки Максвелла, и он неосознанно гладил ее по волосам.
Жозефина говорила, что она, возможно, понимает его. Лелиана любила Героя Ферелдена, но тот предпочел ей мужчину. Эльфа. Она до сих пор переписывается с Героем, по крайней мере, так она утверждает, но Жозефине кажется, что Лелиана врет и сама пишет письма от его лица. Каждый утешается как может. Жозефина не навязывается ей, и почти уже не любит ее. Совсем как Максвелл все эти годы.
По большому счету, именно Жозефина и вернула Максвелла к жизни. Она, а не лекари и их снадобья (магов он к себе больше не подпускал — они достаточно заставили его страдать, и он имеет в виду отнюдь не Соласа). К концу второй недели, проведенной в кровати, Максвелл смог встать и принять ванну, сбрить бороду и отмыть грязь. Из-за обрубка он не мог толком справиться, и на мытье у него ушло втрое больше времени, чем обычно. Но зато появилось время на размышления.
Он захотел уйти в тень, распустить Инквизицию. Разрушить все, что сделал. Он старался строить Инквизицию, потому что хотел, чтобы Дориан им восхищался и гордился, а потом работал как проклятый, потому что мечтал забыть Дориана. Дориан уехал, оставив его, и нужно уничтожить все, что напоминает о нем.
На то, чтобы распустить созданную им организацию, ушло еще полгода. Максвелл привык засыпать с Жозефиной — она обнимала его, устроившись под боком, и дарила иллюзию покоя.
Он решил, что исчезнет вместе с ней. И Жозефина согласилась.
Больше никогда Максвелл не видел Дориана, но до него неизменно долетали вести о реформаторе, о пошатнувшихся устоях Империи Тевинтер, о том, что власть держащие не могут быть счастливы… И Максвелл был согласен. Власть глубоко ранила его, лишила собственной сути, перевела в запас — и ему повезло, что с ним была женщина, готовая терпеть его угрюмость.
Порой он спрашивал себя, есть ли у Дориана тот, кто дарит ему покой… И сразу же переключался на другие мысли, потому что любовь засела в нем ржавым гвоздем, и он в любой миг готов был сорваться с места и поехать куда угодно, чтобы помочь Дориану.
Но Дориан никогда не просил о помощи, никогда и никого, и поэтому они навсегда остались по разные стороны реки.
@темы: Мои фики, Dragon Age
Максвелл почему Быка не убил?
почему не убил? убил. я где-то криво написал и создалось неверное впечатление?
но вообще ужасно грустно
пошто ты Максвелла несчастного так невзлюбила
Ну зато ты закрыла свой гештальт, похоже
Я тоже так думал... *оглянулся на недописанную аушку с Тревельян/Дориан*