@темы: Мысли

в чем суть фмоба - не знаю, но раз Герти мне его передала, то запощу 7 книжек за неопределенно-растянутое время.



день 1 - «Овод», Этель Лилиан Войничдень 1 - «Овод», Этель Лилиан Войнич

сразу предупрежу, что для фмоба не буду брать самые любимые или знаковые для меня книги; скорее то, что ближе оказалось к рукам, то, что прочитал относительно недавно и хочу нести в массы.
но так уж вышло, что пару дней назад я решил перечитать "Прерванную дружбу" Войнич, а значит, расскажу о другой ее книге, в свое время оказавшей на меня огромное влияние. поэтому поплыли по волнам моей памяти, ага.
лет в 13, наверно, ко мне в руки попал "Овод" из бабушкиной библиотеки, и я прочитал его влет, захлебываясь эмоциями. долгое время "Овод" был для меня главной книгой, и я думал: разве могу я на что-то жаловаться и быть слабым, если мои проблемы ни в какое сравнение не идут с тем, что пережил Овод? забавно, конечно, сейчас это вспоминать. и если так задуматься, то этот троп - кардинально изменившийся герой спустя энное количество лет - преследует меня до сих пор. сам типаж Овода - вынужденного быть невыносимым для собеседников, лишь бы не вызвать их жалости, лишь бы не показать нежное сердце за маской сарказма - сам этот типаж, по большому счету, стал одним из моих любимейших и в книгах, и в собственном творчестве. герой, идущий к своей цели через саморазрушение, пренебрегающий ради этой цели возможностью стать счастливым хоть ненадолго.
может быть, и протестом в свое время я увлекся, потому что однажды меня ранил "Овод", боровшийся с клерикализмом, с системой? его яростный атеизм, ко всему прочему, изрядно помог моему неокрепшему мнению на тему религии сопротивляться насаждению семейной вере.

день 2 - «Фантастичнее вымысла», Чак Паланикдень 2 - «Фантастичнее вымысла», Чак Паланик

почему, спросите вы, в заголовке дня одна книга, а на фотке - другая? все очень просто. у "Фантастичнее вымысла" стремная облога. а вот "Невидимок" и остальные книги Паланика после рыжих простеньких обложек перевыпустили в весьма симпатичном виде. их-то я и прикупил себе в коллекцию, но "ФВ" и"БК" у меня все равно остались в рыжем виде, купленные давным-давно.
впрочем, я бы мог с тем же успехом ознаменовать этот день и "Невидимками". мне все нравится в раннем Паланике, пожалуй, до "Рэнта" включительно, потому что написано через страдания. art never comes from happiness - кажется, как раз из "Невидимок" цитата. чертовски верно характеризует мое понятие творчества.
в отличие от романов, "Фантастичнее вымысла" - это сборник эссе, интервью, рассказов. мне дороже всего последняя часть, где Паланик пишет о себе, о том, что видел сам. как он работал сопровождающим для больных СПИДом, как трудился на физически тяжелой работе и не видел никакого просвета. периодически я перечитываю именно эту часть и говорю: о, Чак, как я люблю тебя. как я счастлива, что теперь ты доволен жизнью.
он ведь заслуживает. он молодец. хоть и не творит больше страшных чудес.
однако вот в 2015, кажется, вышел у него сборник рассказов "Сочини что-нибудь", и там среди ставших привычными и пустых шокирующих погремушек была одна история, до боли напоминавшая его прошлого. "Феникс". может быть, есть в нем еще та ржавая игла, которая заставит выстрелить самым прекрасным своим сюжетом и словом.

день 3 - «Щегол», Донна Тарттдень 3 - «Щегол», Донна Тартт
я уже столько говорил об этой книге, что, наверное, мне больше и нечего добавить, потому что я буду повторяться. меня бесконечно цепляют рефлексирующие, больные герои со сломанным моральным компасом, а уж романы взросления, где героя перемалывает жерновами времени, - и подавно. "Щегол" вообще вовремя в моей жизни появился, как раз в тот момент, когда я подсел на искусство и стал всерьез интересоваться художниками, биографиями, культурным бэкграундом картин. и то, с какой любовью Тео, главный герой "Щегла" описывает картину, мне запало в самое сердечко.
а еще в книге есть Борис - герой, резко контрастирующий с Тео. там, где Тео сомневается и переживает, Борис без единой задней мысли действует. и Борис, может, не так образован, как Тео, у него начисто отсутствуют моральные ориентиры, но картина пробивает его в грудь так же, как и Тео, что подтверждает мысль автора: настоящий шедевр потому таковым и является, что находит ключик к сердцу любого человека, неважно, что у него за душой, насколько он начитан или насмотрен.

день 4 - «Мальчик, который видел демонов», Кэролин Джесс-Кук
недостаточно популярный и читаемый роман, неоправданно непопулярный. он такой щемящий, в нем столько боли и неправильных персонажей, и одиночества, и глубоко продуманной деформации детской травмы. главный герой - Алекс, 10летний мальчик. его друг - демон Руэн. мать - то и дело пытается покончить с собой. а еще у Алекса появляется психолог Аня, чья дочь-подросток покончила с собой из-за той же болезни, которая приносит страдания и Алексу. книга насквозь пропитана психическим нездоровьем, но тоска и ужас балансируют с чистым, честным восприятием мира ребенком и изредка - юмором. почему плохие люди - не всегда плохие? а хорошие - не всегда хорошие?
не вижу смысла описывать сюжет. это станет спойлером. а книга хороша тем, что в ней постепенно расплетается история Алекса, становится понятно, почему он видит, слышит своего демона именно так, а не иначе. и все имеет свою причину.
при этом книга оставляет далеко не один открытый вопрос. и самый главный - а точно ли демон - плод воображения Алекса? бесконечно красиво.

@темы: Мысли, Книги, Флэшмоб

@темы: Картинки

@темы: Книги, Музыка

@темы: Мысли, Работка

@темы: Мысли, рурэп захвачен калеками, Работка

@темы: Мысли

последние дни были удачными для рисовача, я рисовал и мне нравилось все: и процесс, и результат, и история, которая появилась в голове.
я сидел, горел и думал: щас закончу и прискачу на дайри, и расскажу, как у меня все классно получается!
а потом я отразил холст по горизонтали.
многоболии закрыл все нафиг. и улыбка моя погасла. и я подумал: ну ладно, я просто поправлю немного глаз, немного нос, потом отражу обратно и сделаю вид, что ничего такого страшного не произошло.
а потом я еще решил посмотреть, как рисунки будут выглядеть на экране смартфона.
И ЗАКРИЧАЛ
потому что то, что на мониторе было нежненьким светлым пятном на скуле, на смартфоне стало стробоскопическим освещением! короче, я обескуражен, потому что так-то, судя по приложениям и интернетам, монитор передает цвета верно. так почему же мой рисовач превращается в вырвиглаз во всех остальных местах? не могу сказать, что это расстроило меня больше проблем с анатомией, но...
проблем с анатомией было бы наверняка меньше, если б на третий рисунок я нашел нормальный реф, но за пять минут я не нарыл ничего, что меня бы удовлетворило, и принялся люто-бешено рисовать из головы, потому что в мозгах у меня уже шло кино про двух парней, выросших в провинциальном городе.

в общем, пофиг, я все равно принесу сюда пацанят, потому что, пока я сидел над ними в САИ, я их полюбил всей душой. и, наверно, еще их же порисую. правда, я настолько не умею в сходство, что даже свои персонажи у меня выходят все время разными

первое полотно называется «с др, пидор», что характеризует близкую эмоциональную связь между персонажами. это Костя. он молчаливый и немного угрюмый, и наверняка бы провел все детство и юность в одиночестве, если бы не его лучший друг.
я предупредил, что цвета могут оказаться вырвиглазными, а в анатомию я как раньше не мог, так и теперь не могу

второе, ответочка, называется «спс, братан». а это Никита, лучший друг Кости, язык без костей, душа компании, человек года по версии своего двора и соседнего. его мир не ограничивается одним только человеком, как в случае Кости, но тем не менее, если и есть в Никите что-то хорошее и настоящее, то проявляется оно только рядом с Костей. а во все остальное время он - поверхностный балагур и раздолбай.
смотреть на наглую морду
(— я пришел украсить твою квартиру, пока ты спишь, и подарить шарик. и квартиру, как видишь, я уже украсил.
— кость, это пиздец как пугает, честно.)
кстате вопрос. как рисовать забритых под троечку? я не справился с этим. посмотрел на фотки лысых и все равно не справился.

третье полотно обозначает романтичную прогулку с бутылкой в пакете по общественному парку в условном Зажопинске, и пьяный поросенок Никита (всегда мгновенно пьянеет) пристает к почти трезвому Косте с вопросом: «А ты бы меня выебал? Чисто гипотетически?», на что Костя отвечает: «Ты долбоеб?», понимая, что они ходят по тонкому льду.
здесь я провалился по всем фронтам, но все равно выложу, мне уже не стыдно
вот как настоящие художники рисуют больше двух человек на одном листе за раз?? как у них получается сделать так, что один персонаж действительно прикасается к другому, а не висит отдельно в воздухе?

понимаете всю мою боль от того, что я не могу нормально проиллюстрировать то, что нарисовалось в голове? пристрастие к рурэпу меня испортило, я теперь фонтанирую идеями о русреале. тленота. ладно хоть эта парочка батолрепом не занимается, есть у них еще какие-то перспективы в жизни.

история Кости и Никиты, лучших друзей с самого детства, включает следующий эпизод: Костя, не будучи совсем дураком, планирует перевестись в универ на экономфак в Москву. он понимает, что в Зажопинске ловить нечего, и все, что его ждет, - это женитьба на нелюбимой девушке, появление нежеланных детей и полное отсутствие радости от возможности быть самим собой. пытается и Никиту склонить к переезду, но тот, устав пререкаться, орет, что это Костя у них умный, и может хоть куда ехать, счетовод сраный, а у него, Никиты, только девять классов и речнуха - диплом с тройками из ПТУ. в результате, не дождавшись, пока Костя уедет, Никита уходит на год в плавание, не обмолвившись и словом. Костя приходит провожать его и спрашивает: ничего не забыл? попрощаться, например? Никита, поджав губы, молчит и только краснеет. так и не дождавшись от него никакой реакции, Костя бросает: да хоть бы ты утонул вместе с этим корытом, дятел. и уходит. и этим же летом уезжает в столицу на пмж.
кто к кому в результате через год приезжает, я не решил. и кто первым выходит из шкафа, тоже. но, покрутив эту историю в голове пару дней, я немного угорел. похоже, мне теперь не нужны ни сериалы, ни книги, ни игры, я все отп генерирую самостоятельно.

@темы: Мысли, Художника обидеть может каждый

короче, после рабочего дня я не могу написать продолжение предыдущего фика, чтобы расставить все точки, слова получаются плоскими, поэтому я выложу незатейливую сценку, которую накатал в воскресенье. ПОТОМУ ЧТО ГОРЮ
и вот, кстати, заметка: пока все мои спасипохи происходят по пьяни. объявляю себе челлендж: написать спасипохов по трезвяку.
ко всему прочему я так плохо знаю матчасть, что вообще не шарю, с кем там ребята общаются и тусят, но разве меня это остановит)00))

снова на съемной хате
Персонажи: Тимур, Сережа
Рейтинг: R
Размер: 1300 слов
Саммари: первый раз на вписоне

читатьИ снова они на съемной хате, и рядом дрыхнут еще два тела. Тимур отвоевал себе самый роскошный кусок постели, у стеночки, и даже с подушкой, ко всему прочему он крепко держит половину одеяла и никому его не отдаст. По крайней мере, затуманенный разум убеждает его в этом. Потом одеяло выскальзывает из рук, и Тимур горюет. Холодно, сссука… Где теплая подмышечка Поха? А, хуй с ним, треплется на кухне, обсуждает свое радио. Нет, он молодец. Он делает вещи. Тимур чувствует к нему такое необъяснимо-теплое, что в груди начинает жать. Это сердце, наверно, увеличивается, как в мультиках, и распирает ребра. Он рывком садится, вполголоса говорит, сам не зная, кому:
– Только займи мое место, вот только займи…
Одно пьяное тело, все же расслышав его голос, сонно посылает нахуй. Щурясь от яркого света, проникающего через дверь, Тимур бредет на кухню, фокусирует взгляд на спине Сережи, кладет руки ему на плечи и говорит:
– Я тебе место занял. Пошли спать, пока его не захватили.
Сигаретный дым так плотно висит в комнате, что в нем купаться можно. Сережа оглядывается на него, и Тимур чудом удерживается, чтобы не поцеловать его в улыбающиеся губы. Его покачивает из стороны в сторону, и он все тяжелее опирается о плечи Сережи.
– Иди-иди, – одобряет крошка Ти, самый трезвый, судя по всему. – Потом все обсудим. Кто б обо мне так заботился, как Хэлл о тебе печется.
Сережа кладет ладонь сверху на руку Тимура, встает и смотрит на него – всего мгновение, но этого хватает, чтобы накатило счастье обжигающей волной. Не бывает, чтобы любовь приносила такую радость. Не бывает столько лет подряд. Но Тимур каждый раз в эйфории, когда Сережа рядом с ним.
Они перебираются через спящих. Тимур пускает Сережу в угол, закрывает сбоку своим телом от остальных. Одеяло безвозвратно потеряно, но подушка на месте, и они делят ее пополам. Тимур утыкается лбом в загривок Сережи, обнимает его одной рукой.
– Не хватает ласки и нежности? – шепчет Сережа.
– Холодно, – так же шепотом отвечает Тимур и целует его в ухо.
Ему вспоминается, как они однажды спали: Тимур – как нормальный человек, Сережа – развалившись у него в ногах поперек кровати. И Тимур в шутку закинул ноги ему на плечи, а потом заснул, так и не убрав их. Проснувшись, он обнаружил, что Сережа держит его за лодыжку, нежно обхватив пальцами стопу, и ему ничуть не мешает вторая нога Тимура у него на шее. Он спит, и ему хорошо. А еще кто-то из них, видимо, возился, потому что задница Тимура оказалась у промежности Сережи, как в позе перевернутых ложечек, и в жопу утыкался член. Твердый член. И тогда вдруг стало ясно, что никто из их знакомых не целует своих друзей в щеки, виски и уши, не лапает постоянно за грудь и плечи, не хватает за руки. И никого не заводит чужой член. Тимур в тот раз снова задрых, погрузился в приятную негу с неясными грезами, а потом проснулся самым последним: в гордом одиночестве, с утренней эрекцией. И мыслями о Сережке.
И с тех пор не он не перестает о нем думать в этом ключе. Поддевать нарочито-гейскими шуточками и следить за реакцией. А вдруг?.. И ружье, бывает, раз в год стреляет.
Тимур приникает к спине Сережи всем телом, неприлично жмется к его заднице, но тот лишь бормочет:
– Хочешь, за бомбером твоим схожу?
– Нет, меня ты греешь…
Тимур чувствует ребром ладони ремень джинсов, и ему непреодолимо хочется расстегнуть его, залезть в штаны к Сереже, и сердце начинает стучать чаще, внизу живота становится горячо. У него пересыхает в горле, резко слетает опьянение. Вот черт, черт, черт… Можно тысячу раз отшутиться, он именно это и сделает, как только Сережа попытается отодвинуться, или попросту немного переменит положение, он ведь умеет быть чертовски тактичным… Но тот застывает, словно вовсе не чувствует, как у Тимура встал от тесного объятия.
И тогда он, шалея от собственной наглости, от смелости, медленно тянет ремень из пряжки. На ладонь ложится рука Сережи. Он ожидает чего угодно, но Сережа вдруг направляет его руку вниз и прижимает к паху. К члену. Твердому, обжигающему даже так, через джинсы.
– Там свет горит еще? – едва слышно спрашивает Сережа. – Давай в туалет съебем.
Тимур, стараясь не делать лишних движений, чтобы никого не разбудить, оглядывается.
– Там Ти. Бля. Я тихо, – шепчет он прямо в ухо Сереже и прикусывает мочку.
Сережа, отпустив его ладонь, сам расстегивает ремень, и Тимур, быстро вжикнув молнией, скользит рукой под джинсы, под нижнее белье. Горячий член ложится в руку. Больше, чем его собственный, и толще, но это Тимур еще давно понял, хоть и измерить пришлось только задницей. А понравится ли ему ебаться в жопу? Потому что он об этом всерьез не думал. Он бы предпочел рот. Сережа ничего не говорит, даже, кажется, не дышит, но резко заводит руку назад, кладет ее на ягодицы Тимура и прижимает его к себе еще ближе.
За спиной раздается шорох. Что-то невнятно пробормотав, одно пьяное тело переворачивается на другой бок, и у Тимура сердце едва не останавливается. Он замирает с членом Сережи в руке и думает: если ему кто-то сейчас помешает, он разнесет эту хату нахуй вместе с ее обитателями. Сережа стискивает его ягодицу. Бесстрашный… Тимур в порыве смелости облизывает его ушную раковину и медленно, ме-е-едленно начинает двигать запястьем.
Его раздражает, что нужно осторожничать. Он хочет лицом к лицу. Он хочет целоваться. Он уверен, что Сережа охуенно целуется. Но все, что остается, – это прижиматься губами к шее и уху, к краю небритой щеки. Он все больше улетает, лаская Сережу. Тот беззвучен, только рука его все сильнее тискает зад и тянет на себя. Тимур беззастенчиво трется членом о его задницу. Он чувствует, что Сережа уже близок: перестал сдерживать дыхание, шумно глотает воздух, и под пальцами, если сжать член у самого основания, бьется мелкий пульс. Тимур прихватывает губами горьковатую кожу на его шее и быстро-быстро дрочит, прижавшись так близко, будто самого себя ласкает, и ощущения – почти такие же улетные. Они, застрявшие друг в друге по локти, еще ни разу не… и Тимур не представлял, каким оно будет… Сережа кончает ему в руку точно так же, как мог бы кончить сам Тимур, бедра едва заметно вздрагивают, член опадает после нескольких неторопливых движений. Тимур отпускает его, и кажется, что он навсегда запомнил эту шелковую гладкость, эту нежную головку, хотя, черт побери, у него и рецепторов столько в намозоленных руках нет, он все половину выдумал, наверное. И тишина становится оглушительной. Тимур осознает, что случилось, лишь сейчас. Насколько они были пьяными? Могли ли их слышать? Они смогут смотреть друг другу в глаза?
Сережа медленно поворачивается – сначала на спину и замирает, выжидая, потом – на бок, лицом к Тимуру. Тянется вперед – и впервые целует. Сам. В губы. Колется щетина, непривычно, грубовато, словно Сережка и в этом должен разъебывать, а не только в баттлах, и его рука опускается на член.
Тимур кончает позорно быстро. Но ему простительно. Он столько времени об этом мечтал.

Утром они, помятые, похмельные, пьют растворимый кофе. Раздражающе бодрый Ти сидит напротив и прихлебывает чай.
– Когда успел ранение получить, Серег? – насмешливо спрашивает он.
– Чего?.. – удивляется Сережа и зачем-то смотрит на свои руки.
Ти молча похлопывает себя по шее. Сережа касается горла кончиками пальцев. И лишь тогда Тимур замечает засос, оставленный этой сумасшедшей ночью.
– Пачука, сволочь, засосал моего мужика! – возмущается Тимур. – Серый, как ты мог?
– Это слепень цапнул, – на полном серьезе оправдывается Сережа, и его извиняет только то, что с похмелья он тот еще тугодум, - ты ж окна все рахлебянил, Тем…
Ти дергает кончиком губ в улыбке и опускает взгляд в свою чашку.
– Да ладно. С вами сразу все ясно было. С первой же вашей встречи.
Тимуру кажется, что его мешком по затылку стукнули. Сережа сглатывает. Кто разберет, о чем он думает? Тимур вот размышляет, что ему ничего не было ясно. Он все поздно понял. А как Серега догадался? У него ведь тоже от обнимашек встал, будто он давно этого хотел.
– Тем, не пизди, – начинает было Сережа, но Ти с насмешкой поднимает на него глаза:
– Не ссы. Вы ж мои братаны. Оба. А теперь нахуй идите, пока остальные не проснулись.
Он все улыбается, и Тимур хочет обнять его, только без того продолжения, которое случилось с Сережей. Но гораздо важнее сейчас и вправду как можно скорее свалить туда, где никто их не будет отвлекать друг от друга.
И короткий взгляд Сережи говорит, что он полностью с Тимуром солидарен.

@темы: рурэп захвачен калеками, Мои фики

а вы знали, что отп Похоронил/Хэллоуин называется похуин? я вот вчера узнал и возрадовался
крч, выкладываю фичок для тех двух читателей, которые могут им заинтересоваться и для вас же, ребята, сразу скажу, что не шарю в личной жизни ребят, их быте и даже характере, просто загорелся после очередного пересмотра баттла и написал. хотя вчера на ночь я просмотрел весь инстаграм Тимура, включая комменты к каждому посту, и ни о чем не жалею

под перестук колес
Персонажи: Сережа, Тимур
Рейтинг: R
Размер: 3000 слов
Саммари: о том, как изменились их отношения после той самой комплиментарки

читатьПро купе Тимур спиздел, конечно; в Москву они возвращались в плацкарте, как и всегда. Не потому, что денег не хватало: Саня им заплатил достаточно, чтобы они могли позволить себе немного комфорта, но было что-то неправильное в том, чтобы лечь на нижние полки, застеленные свежим бельем, и спокойно уснуть. Нет, они взяли одними из последних билеты в плацкартный вагон, разумеется — возле туалета, разумеется — две боковушки, и сидели теперь в темном проходе на разложенной полке-лавке, и на них уставились, как дула ружей, чужие пятки. Сереже стало смешно, будто они вдвоем против всего мира, вооруженного грязноватыми ступнями ног, и он только тогда он понял, как же все-таки пьян. Прозвучал чей-то всхрап.
Тимур тоже был пьян и беспредельно, бесстыдно счастлив. Непривычно тих, только глаза в слабом свете сверкали, и улыбка ширила губы. Сережа поглядывал на него искоса, то и дело покачивая головой. В семнашке, после своих безумных раундов Тимур замкнулся и ни разу не улыбнулся, зато потом, стоило ее покинуть и глотнуть свежего воздуха, не прекращал светиться от радости. Сережа ощущал себя странно — до сих пор странно. Впервые он вышел в круг, не выстроив десятки предполагаемых ответов противнику. Не разбирал оппонента, а искал способы раскрыться перед ним, разоружиться, выставить открытую грудную клетку с торчащими ребрами, чтобы этим показать: вот как ты для меня важен. Вот как я тебя ценю.
И все равно, все равно… не получилось так, как он хотел. Он попросту не смог перед алчущей толпой быть искренним до оголенных нервов, потому что все это обсудили бы, обсосали и тысячу раз испортили.
А Тимур — смог. Видимо, эта запредельная честность и сделала его счастливым. Все то, что он мог бы сказать наедине, он произнес в кругу, глядя в глаза. Сережа почти испугался, когда увидел в его лице эту решимость, эту уязвимость, когда слетели на пол все маски, насмешки и вся бравада. Он осознал, что сейчас произойдет что-то страшное, что-то чересчур личное, и хотел пожать другу руку, молча предупредить: не надо, пусть оно останется между нами, в темноте, в закрытой комнате, не вытаскивай на свет то, что у тебя внутри… И понял, что все тщетно, потому что Тимур непринужденно взял его протянутую для пожатия руку в свои ладони. Они были горячими, влажными. От волнения? От обжигающих софитов, поджаривавших их целый час? Размышлять об этом не хотелось. Тимур сказал, что любит его, и это было давно всем известно. Тимур сказал, что любим им в ответ, — и это тоже все знали. Тимур сказал, что отдал бы ему все, и Сережа знал это тоже, и он готов был отдать ему все в ответ, бросить все ради друга, черт, да не произнес он ничего такого, что стало бы новостью! Но важно то, как он это сказал и где. Как спала его расслабленная улыбка, как испарилось равнодушие, и голос его зазвучал взволнованно, торопливо, дрогнул в конце. Он и раньше, бывало, сбивался, но тут же сбрасывал напряжение, точно воду стряхивал с кончиков пальцев, и продолжал. А сегодня все стало по-другому. Сегодня он давил дрожь в голосе, выскочившую так некстати, и смотрел в глаза, не моргая, и сжимал ладонь Сережи в своих.
Молчание Тимура уже пугало, он в жизни так долго не держал рот закрытым. Осязаемую тишину, протянутую между ними, нужно было чем-то разрушить, встроить в перестук колес по рельсам их голоса, и Сережа, склонившись к Тимуру, прошептал, толкнув его локтем в бок:
— Мой хуй и твой рот, а?
Тимур повернул к нему голову, и улыбка его стала еще шире, озарила все лицо.
— Смешно получилось, да?
— До слез, — сказал Сережа.
— Ага, — выдохнул Тимур.
Он откинулся спиной на неудобную стенку и прикрыл глаза. Говорить ему, судя по всему, не хотелось, и Сережа замолк. Подумал, что больше всего сейчас хочет посмотреть видео их баттла. Ему жизненно необходимо знать, как камера считала лицо Тимура в последние минуты раунда. Ему нужно подтверждение, что зрителям на потеху не досталось того интимного, что Сережа услышал и увидел. Это принадлежало лишь им, и не имело никакого значения, насколько это по-гейски, и не имело никакой разницы, какой ярлык висит на том, что между ними. Но посвящать в это толпу, как Тимур, он не мог. Духа не хватало.
— Спасибо, — сказал Сережа.
— И тебе, — отозвался Тимур.
Он привалился к плечу Сережи — неловко, словно хотел склонить голову, но не решился. И Сережа остался тоже в вынужденной позе — будто собирался обеими руками обнять Тимура за талию, но струсил. По-дурацки они сделали: разобрали нижнюю боковушку, точно кто-то собирался лечь, и Сережа сел в самый угол, устроившись почти удобно, а Тимур вместо того, чтобы забраться с ногами на узкую койку, как он любит, остался посередине, делая вид, что не замечает, как в спину тычется жесткий угол подоконника.
Так они и сидели под мерный перестук колес. Сережа закрыл глаза. Изредка под веками вспыхивал свет, когда в окне мелькали фонари. Он потерял счет времени. Голова немного кружилась, все-таки ему не стоило на радостях заливать в себя пиво, водку со шнапсом и ром, но что сделано… Он скорее ощутил, чем услышал вздох Тимура.
— Спишь, Серый?.. — едва слышно прошептал он.
И Сережа так и не понял, почему не ответил. Он порой себя спрашивал потом: а что случилось бы, как пошла бы история, если бы он в ту минуту открыл глаза и сказал с напускной бодростью, что у него ни в одном глазу? Он почти уверен, что тогда они пошли бы по вагонам искать ресторан, смотреть в окна, наливать горячую воду из бойлера. Они бы смеялись, давили сонливость и вернулись окончательно вымотавшиеся, грохнулись бы на полки и заснули. Так оно и было бы, наверное.
Но он не ответил.
И тогда он почувствовал, как Тимур чуть повернул голову, и его дыхание коснулось скулы. Пару секунд ничего не происходило. Сережа почти уже встрепенулся, почти выдал неудачную шутку про сомнофилию, но Тимур поцеловал его в висок.
Так же, как на баттле, в кругу, — в щеку.
Коротко, но не дежурно, а — нежно. Он всегда любил прикосновения, хватал за руки, лез обниматься, задевал губами, точно птичка клювом, но последние два раза были совсем другими. И что-то перемкнуло, что-то вспыхнуло, в висках застучала кровь. Сережа резко обхватил руками талию Тимура, прижал к себе, ткнулся губами наугад, не открывал глаз, так сильно, что даже почувствовал привкус крови на зубах, словно ему кулаком дали в челюсть. Тимур ответил ему таким же отчаянным, нервным объятием, обжигающие ладони — между лопаток и чуть выше пояснице, впечатались так, что показалось, следы останутся, ожоги.
Губами Сережа соскользнул по щеке Тимура, нос заныл от резного столкновения с его скулой, и спустя бесконечный миг он сделал то, о чем никогда не задумывался и не хотел, но теперь — так нуждался: поцеловал. Поцеловал в его бесстыдный, уже не улыбающийся рот.
Они разомкнули объятия так же быстро, как и бросились друг другу в руки. Оказались на безопасном расстоянии — взбудораженные, с бешено стучавшими сердцами. Сережа оглянулся почти неосознанно, проверил — видел ли кто?.. Нет, вагон спит. Тимур наклонился к нему, положил ладонь на затылок, заставляя посмотреть на себя, и прижался лбом ко лбу. Сережа все ждал каких-то слов, но их не было.
— Извини, — наконец пробормотал Сережа и отстранился.
Тимур откинулся спиной на противоположную стенку, сбросил кроссовки и поставил ноги на полку.
— За что? — спросил он — может быть, чуть громче, чем следовало бы.
Пролетевший мимо фонарь выхватил на миг его лицо: внимательные глаза, полуулыбку. Нежность.
Так они и заснули: Сережа сидя, привалившись плечом к стене, засунув ладони под мышки, Тимур — с куда большим комфортом, вытянув ноги и уложив их к Сереже на колени.
Так же, как им частенько приходилось засыпать, и обоим было хорошо.

*

В полутемной комнате, развалившись на диване, они в очередной раз смотрели баттл. Точнее, это Сережа смотрел: опять отмотал в начало и беззвучно рассмеялся, когда Тимур пропустил первый раунд, а Ресторатор, приняв все за чистую монету, нахмурился и занервничал.
— Хватит уже, — пробормотал Тимур. — Ты будто порнуху смотришь, хотя телка у тебя под боком.
Он натянул плед до подбородка, завернулся в него и сонно потянулся за пепельницей. Щелкнул зажигалкой, раскурил косяк и протянул Сереже.
— Последний раз, — пообещал Сережа.
Свои раунды он промотал, хватит и одного просмотра, а вдохновенные поэмы Тимура слушал внимательно, давя смех в горле. Он уже не понимал, смеется от косяка или шуток. В потолок поднялся тяжелый дым. Тимур душераздирающе вздохнул и привалился к Сереже, положив голову ему на плечо.
— Это ведь все графомания, — сказал Тимур. — Шелуха. Тупо чтобы время забить. Хочешь, я тебе еще тысячу таких од напишу? Что угодно сделаю, только выключили.
Сережа обнял его за плечи, но на паузу баттл не поставил.
Тимур завтра уедет на три месяца. Останутся только звонки и мессенджеры, жизнь потечет по-прежнему, словно и не было этого баттла, словно и не было поцелуя в поезде. Все поблекнет и пропадет. Сережа склонил голову и дотронулся губами до макушки Тимура, крепче прижал к себе.
Та поездка в плацкарте немного изменила их. Они не обсуждали ее, избегали разговоров, но стало так легко и естественно целоваться: при встрече, на ночь, утром. Словно всегда так было. Тимур каждый раз начинал первым, иногда просто ловил за руку, притягивал к себе и быстро, словно вор — кошелька, касался губ. А если рядом были люди, то шептал на ухо какую-нибудь ерунду, которую можно было бы произнести вслух, и отстранялся с загадочным видом, заставляя окружающих гадать, что у него в голове творится. И все это — с насмешливой улыбкой. А Сережа краснел, понимая: еще чуть-чуть — и они бы засосались в десна на глазах у посторонних. Абсурд какой-то.
Баттл подходил к концу. Тимур не то спал, не то просто лежал с закрытыми глазами. Из динамиков ноутбука шел его голос:
— И может, это будет смотреться наивно…
Сережа, придержав Тимура за плечо, потянулся к ноутбуку и остановил видео. Помедлил и закрыл крышку. Стало темно. В груди что-то щемило, стягивалось от последних слов Тимура, словно он каждый раз слышал их впервые. Он начал было приподниматься с дивана, но остановился: Тимур завозился, удерживая его.
— Забей, — тихо пробормотал Тимур ему куда-то в шею. — Не раскладывай.
— Ты будильник поставил? — вполголоса спросил Сережа, мельком подумав, что они уместятся на диване, но завтра кто-то проснется с намертво затекшей рукой и зажатой мышцей в шее.
— Не.
Нашарив на полу смартфон, Сережа завел сразу три будильника. Проспят ведь. Обязательно проспят, будут в спешке собираться, и, влетев на вокзал, Сережа не успеет даже обнять его на прощание: Тимур вскочит на подножку поезда в последнюю минуту, взмахнет паспортом и уедет на целую вечность.
Сережа подтолкнул Тимура, заставляя подвинуться, и соскользнул по спинке дивана вниз. Сунул под щеку колючую подушку. Глаза слипались. Тимур опять завозился, пытаясь выпутаться из пледа. Когда это наконец удалось, он накинул один его край на Сережу и навалился сверху, придавив руку и бок. Уткнулся носом в шею под подбородок. Шумно выдохнул.
— Серег, — позвал он. — Я все тебе сказать хотел… — он смолк. Его ладонь потянулась к Сереже, но замерла в миллиметрах над грудью, словно он собирался коснуться, но не решился. Поколебавшись, он все же провел рукой ему по плечу.
— Что ты сказать хотел? — напомнил Сережа.
Тимур ничего не ответил. Может, задремал.
Совсем как в поезде, подумалось Сереже. Тимур точно так же спал — или притворялся — и, усыпив бдительность, воровато поцеловал в висок. Может, это все трава виновата, недосып, туман в голове, а может, и что-то другое, более весомое и важное, но Сережа осознал, что до боли хочет снова первым притянуть его к себе и поцеловать — глубоко, крепко, и долго, а не так, как в плацкартном вагоне, когда один лишь мимолетный ожог от щетины остался напоминанием о случившемся. Тимур, должно быть, что-то ощутил, потому что приподнял голову, стукнувшись носом о подбородок, и Сережа только тогда заметил, что комкает плед вместе с футболкой Тимура на спине.
Тимур лишь чуть подался ближе — и этого хватило, чтобы вывернуть шею, впиться губами в губы. Ощутить горьковатый запах от его волос. В тишине, только шорох ткани, Сережа целовал его, как в последний раз, как еще ни разу они не целовались — до боли в груди, до нехватки воздуха. Всерьез.
Надо остановиться, стучало в голове. Надо остановиться — перестуком колес по рельсам.
Пересилив то, что горело внутри, Сережа откинул голову на подушку, приоткрыл рот, дыша. Тимур лег щекой ему на грудь. Вот и все, подумалось с оттенком той тоски, от которой на стену лезут. Сейчас мы заснем, а завтра вечером его здесь уже не будет. И все растворится, как дым.
Ладонь Тимура скользнула по груди вниз, к животу. Сережа машинально, не отдавая себе отчета, поймал его запястье и стиснул, будто сломать хотел.
— Ты ебнулся? — отчего-то севшим голосом спросил он.
— Меня три месяца не будет, — просто ответил Тимур, ничуть не смущенный отпором. Рука его не дрогнула даже, он не пытался вырвать ее из пальцев Сережи, словно бесконечно верил и знал, что будет так, как нужно ему. — Ты забудешь.
— Не забуду, — пробормотал Сережа.
Он медленно расслабил пальцы. Нет, это он ебанулся, а Тимур всегда был ебанутым. За это он и любил его. Господи, дрочка другу… Тимур накрыл его пах ладонью. Нервная дрожь всколыхнула все тело, лицо вспыхнуло, и ему стало так стыдно, и так захлестнуло ощущением, что он делает что-то не то, о чем пожалеет… И он бы обвинил в этом Тимура, ей-богу, обвинил бы его в том, что он распускает руки. Но разве он смог бы отрицать, что у него каждый раз вставал от коротких поцелуев, и именно поэтому они молчали о происходящем, даже самим себе ничего мысленно не говорили?
Как хорошо, что Тимур смелее, чем он сам…
— Я никогда не хотел тебя выебать, — зачем-то сказал Сережа.
— Так ведь и я тебя тоже, — на удивление спокойно ответил Тимур.
Он наконец кончиками пальцев подцепил пояс треников, потянул их вниз, и Сережа стиснул его плечо, до сих пор не веря, что с ним это происходит. Потому что — никогда. Ни снов, ни желаний, никогда и ничего он не чувствовал по отношению к парню. По отношению к Тимуру. Это попросту нелепо. И все же член стоял, и больше всего тело хотело именно Тимура, именно его, и разум не подсовывал картинки с девушками.
Тимур вдруг резко сел на пятки, разом оказавшись далеко.
— Черт, — он потер костяшками глаза. — Я, наверно, и вправду не в себе. Это уже был зашквар, или еще нет, не в курсе? — нервно хохотнул он. — На полу посплю. Не ебни только меня, ладно? Завтра я уже… — он не закончил, только помотал головой, словно пытаясь скинуть морок.
Сережа ощутил: момент — переломный. Либо они забудут это и спишут на временное помешательство по накурке, и все будет как раньше, либо… Он не знал, что случится, если он выберет второй вариант.
И плевать.
Он рывком сел, сгреб Тимура — теплого, смущенного, такого близкого — в грубоватые объятия, почувствовал бедром его член, прижался ко лбу и прошептал:
— Зашквар. Но я никому не солью эту инфу.
Тимур на миг положил ладонь ему на загривок, а потом толкнул в грудь.
— Ты уже передумал?
— После такого признания? — хмыкнул Тимур. — Ляг, Серый. Что ты как не родной…
Сережа откинулся на спину, и Тимур вклинился между его коленями так естественно, будто всегда так делал. Его рука вновь оказалась внизу. Он сдернул треники и трусы быстро, словно боялся, что Сережа передумает, и от прикосновения его пальцев к голой коже прошило током. Подавившись воздухом, Сережа притянул обеими руками голову Тимура ближе, жадно, мокро поцеловал в губы, засунул язык ему в рот — чтобы чувствовать его всеми рецепторами, обладать им и отдавать себя ему.
Тимур торопливо обхватил его член, обернул ладонью, и ничего больше не осталось, кроме них двоих, и мерещился перестук колес, и хотелось сказать — черт, не уезжай, нахуя тебе эти вахты сдались? Оставайся, живи здесь, со мной, в тусовке никто и не догадается, что между нами, почему у нас глаза по пять рублей счастливые… Сережа положил руки ему на пояс, стащил пониже одежду, выпутал локоть из намотавшегося в горячке пледа. Все никак не мог коснуться чужого тела — обнаженного, хотя столько раз тянул к нему руки, гладил и трогал, пока они оставались в одежде. Тимур не загонялся. Он навалился на грудь, перехватил инициативу в поцелуе — втолкнул свой острый язык между губ и не дал больше ничего сделать, не дал ни отстраниться, ни вдохнуть. Его ладонь не совершала ничего такого, что Сережа не мог бы сделать сам, но именно от его руки было запредельно хорошо, погранично кайфово. Подумалось — и все же трава виновата… Нет, не трава. Тимур.
Сережа почувствовал, как губы Тимура почти изгибаются в улыбке. Пальцы его коснулись виска, волос, и во всем, что он делал, засквозила такая неизбывная, невысказанная нежность, ласка, что захотелось взвыть. Сережа простонал бы ему в рот, прорычал бы, но затолкал все свои никчемные вскрики поглубже, ведь какой в них смысл, если он не скажет так же честно и искренне, как Тимур, просто не сможет так сказать — я люблю тебя? Он зажмурился, от быстрых движений Тимура разум затуманивался, и сдерживаться было невозможно. Он дрогнул, кончая. Отстраненно подумал: кончил в руку друга. Охуенный панчлайн можно было бы завернуть.
Тимур лег на него всем телом. Мягко отстранился от его губ. Он поцеловал — в щеку, шею, подбородок — тысячей мелких, как укусы, поцелуев, смешных, щекотных, но таких ему, должно быть, нужных. Сережа провел ладонями по его спине, но так и не смог выдавить ни единой банальности типа: сейчас, подожди, передохну — и моя очередь поработать. Не смог, потому что до сих пор в голове не укладывалось, как он дотронется, как он почувствует, как он увидит лицо Тимура, когда тот кончает.
Я не могу, подумал он. Не могу себя пересилить. Хочу — но не могу.
— Тим, — тихо начал он.
Что-то в его голосе сказало больше, чем он собирался.
— Т-ш-ш. — Тимур приложил к его губам палец. — Хуйня какая, забей, — ответил он на то, что Сережа так и не произнес.
И Тимур, приподнявшись на локте, чмокнул его в кончик носа и пружинисто встал. Он скрылся в ванной. Зашумела вода.
Натянув треники, Сережа уставился в потолок. Сердце гулко стучало, пульс отдавался в висках. Вскоре вернулся Тимур, забрался под бок, завернулся в плед. Сережа повернулся и обнял его.
— Не провожай меня завтра, — пробормотал Тимур.
— Видеть мою небритую рожу не хочешь? — попытался усмехнуться Сережа. — Так ты ее три месяца потом не увидишь, потерпи еще немного.
— Все это пиздец как странно, — невпопад сказал Тимур. — Ты, я, обнимашки, блядь.
— А ты действовал как профессионал, думал, тебе привычно, — поддел Сережа и ему вдруг самому стало противно от своих неудачных подколов, от попыток сделать вид, что ничего не было. Он выдохнул, взял затылок Тимура в ладонь, как в чашу, и сказал: — Ты собрался один ехать, потому что думаешь, что я тебя засосу на перроне, что ли? Я побегу завтра с тобой до вагона, и брошу тебе в спину чемодан, и помашу рукой, и крикну, что люблю тебя, пиздюка. Окей? А теперь спи.
— Серег, ты ебанутый, — сказал Тимур.
Он закрыл глаза. Сережа обнял его. Было хорошо и правильно.

@темы: рурэп захвачен калеками, Мои фики